Юрась придержал коня, подождал, пока отряд поднимется на гору.

— Что это? — спросил скуластого, изрытого оспой салтана, который, льстиво и в то же время нахально улыбаясь и кланяясь, подъехал к нему.

— Салям, ясновельможный гетман, — поздоровался салтан и, повернувшись вполоборота назад, указал на добычу: — Мало-мало брали ясак[28]. Голодный воин — плохой воин… Нужен мясо, нужен клеб… Каша нужен… Голодный конь — никудышный конь… Мало-мало нужен овёс, нужен сено… А где взять?.. Пан кинязь сам мало-мало понимать должен…

— Ладно, — согласился Юрась. — А это что за люди?

— А-а, этот… Богатый люди… Мало-мало будем бить — родичи деньга приносят… Казна пустой — деньга нужен…

У Юрася блеснули глаза. Он сразу оживился.

— Посадить их в яму! Я сам с ними поговорю!

— Якши, якши, — закивал островерхой шапкой салтан, оскаливая в хищной улыбке ряд острых зубов, и что-то резко крикнул своим сейменам. Те быстро потащили пленников к крепости.

Отпустив уставших воинов, возвратившихся из неудачного похода за Днепр, на отдых, Юрась проехал вдоль обоза переселенцев. Его сопровождали Азем-ага и Свирид Многогрешный. Переселенцы молча сидели на санях или понурившись стояли на утоптанном конскими копытами снегу. Все были так страшно утомлены тяжёлой дорогой, что никто уже не ощущал ни тревоги за будущее, ни страха за жизнь. Даже неугомонный Иваник не раскрывал рта: дорога, усталость и голод доконали и без того слабосильного человека. Накинув на голову капюшон старой Киреи[29], он, как нахохлившийся воробей, сидел на санях позади Зинки, державшей вожжи в руках, и безучастно поглядывал на чужой, незнакомый город.

— Всех разместить на Шполовцах! — распорядился гетман. — Пускай каждый выбирает себе жилище по душе — свободных у нас предостаточно!

— Слушаюсь, — поклонился Многогрешный.

— У кого есть золото, серебро или драгоценные вещи — отобрать!

— Будет сделано!

— А тех, — повернулся Юрась к Азем-аге и показал на Ненко, Младена, Якуба и семью Арсена, — поместить отдельно! На Выкотке… И тайно стеречь!.. Завтра я поговорю с ними… Ты понял меня, ага?

— Понял.

— Девчата те, кажется, хорошенькие?

— У тебя есть вкус, гетман, — сдержанно усмехнулся Азем-ага.

— Не хуже, чем у полковника… Ха-ха-ха!.. Ишь, хотел затащить таких пташек в своё гнездо! Ну и наглец!.. А они вдруг выпорхнули… Ха-ха-ха!.. Вот, должно быть, злится пан Иван!..

— Ещё бы, — снова ощерился немногословный, всегда мрачный турок, которому было поручено не только охранять гетмана, но и следить за каждым его шагом, за каждым словом и обо всем доносить в Каменец и Стамбул.

— Ты, Свирид, распорядись получше натопить покои, что-то я замёрз. — Юрась обернулся к Многогрешному: — Да пускай Мелашка сготовит ужин — заморим червячка… И на отдых! Делами займёмся завтра…

Опустевших дворов в Немирове, как и по всей Украине в то время, было много. Поэтому Многогрешный быстро распихал переселенцев по пустующим хатам, а Азем-ага, выполняя волю гетмана, семью Звенигоры поселил на Выкотке, в большом деревянном доме с крышей из гонта, как раз напротив янычарского гарнизона. По его приказу татары привезли фуру дров, воз сена для лошадей и освежёванную тушу барана.

На другой день утром он зашёл в дом к Звенигорам.

— Салям, правоверные!

— Салям, ага.

Его пригласили в чистую комнату, где уже было натоплено. Дед Оноприй и женщины вышли. Четверо мужчин сели — не по турецкому, а по украинскому обычаю — на лавки возле стола и некоторое время молчали. Младен и Якуб, как было условлено раньше, поручили переговоры Ненко. А Ненко ждал, пока гость и старший по чину начнёт разговор первым.

Однако Азем-ага не торопился. Внимательно рассмотрев лица своих, как он думал, единоверцев, разгладил пятернёй чёрную бороду, скрывавшую тяжёлую нижнюю челюсть, и только после этого многозначительно сказал:

— Волею аллаха эти бесконечные заснеженные просторы Сарматии от Днестра до Днепра и от Тясмина до Карпатских гор отныне принадлежат высочайшей блистательной Порте. Князь и гетман Юрий Хмельницкий выполняет здесь волю падишаха, а я с ортой янычар и сейменов приставлен великим визирем охранять его особу от преступников, которые захотели бы посягнуть на его жизнь, а также, — ага иронически улыбнулся, — уберечь от возможного в его положении намерения изменить падишаху и переметнуться на сторону урусов, как это сделал когда-то гетман Дорошенко.

— Мы это хорошо понимаем, ага, — почтительно ответил Ненко. — Но сегодня нас беспокоит судьба не этого человека, а наша собственная. Мы счастливы, что аллах помог нам вырваться из рук неверных. Однако нам хотелось бы знать, когда мы сможем вернуться на родину.

— Я и пришёл сейчас к вам, чтобы уяснить это дело, — склонил голову Азем-ага и проницательно посмотрел своими узкими цепкими глазами на Ненко. — Из наших разговоров в дороге мне известно, что ты, ага, и твои друзья служили в янычарском корпусе и два года воевали под Чигирином, где и я воевал. Стало быть, я вижу перед собой бывалых воинов, готовых отдать жизнь за ислам и величие падишаха! Так почему бы вам всем не послужить под моим началом в охранном отряде гетмана? У меня большая нужда в людях. Думаю, каменецкий паша Галиль, которому я подчиняюсь, не станет возражать… К тому же в этом году великий визирь Мустафа пойдёт в новый поход против неверных. В этот раз, возможно, на Киев… Значит, через несколько месяцев мы все вместе в войске падишаха будем воевать с неверными. Поэтому я не вижу для вас нужды ехать сейчас на родину, чтобы через какой-нибудь месяц или два снова возвращаться сюда.

Ненко собрался было что-то ответить, но тут в разговор вмешался Младен, взглядом давая понять сыну, чтобы молчал.

— Высокочтимый Азем-ага, действительно, у нас были другие намерения, — начал седовласый воевода. — Мы хотели ехать домой… Но то, что ты сказал, заставляет нас, в частности меня, по-новому взглянуть на обстоятельства, складывающиеся помимо нашей воли. Если уже весною доблестное войско падишаха вновь тронется сюда, то нам и вправду незачем предпринимать такую утомительную поездку… Поэтому я останусь служить в твоём отряде, если ты предложишь достойное моим заслугам и званию место. Думаю, что и друзья мои поступят так же.

Ненко и Якуб удивлённо переглянулись, но, услыхав последние слова Младена, расценили их как приказ и поспешили высказать своё согласие.

— Я рад иметь начальником такого доблестного воина, как ты, Азем-ага, — поклонился Ненко, который теперь вновь должен был стать Сафар-беем.

— Если в твоём отряде нужен лекарь, то я тоже могу предложить свои услуги, ага, — сказал Якуб, прикрыв веки, чтобы пригасить иронические искорки в глазах.

— Я очень рад. Итак, будем считать, что с этой минуты вы снова несёте службу в войске падишаха… Вам выдадут оружие и все, что необходимо для жизни. Хотя должен вас немного разочаровать: с харчами в этом нищенском варварском краю достаточно туго. Большинство жителей разбежалось, а оставшиеся так обнищали, что у них порою действительно нечего взять… Но для нас с вами хватит!

Азем-ага встал. Начал прощаться. Новоявленные подчинённые вскочили, вытянулись в струнку. А когда Азем-ага ушёл, обступили Младена.

— Не понимаю, отец, твоего решения, — сказал Ненко. — Главная наша задача сейчас — освободить Златку и семью Арсена. Ты сам так рвался в Болгарию, к своим гайдукам… И вдруг мы остаёмся здесь!

Младен нахмурился.

— Вы слыхали, что говорил Азем-ага?.. Султан не ограничился двумя походами на Украину. Теперь он бросит, вероятно, ещё большее войско, чтобы окончательно завоевать казачий край. Руснаки не знают об этом, и турецкое нападение может застать их врасплох… Мы обязаны сообщить им. Как хотите, это мой долг! Таким образом я помогу — и не в малой мере! — моим друзьям гайдукам, моей любимой Болгарии. Потому что наша судьба решается здесь, в степях Украины… Кроме того, подумайте сами, для освобождения Златки и родных Арсена тоже нужно время. За день или за два мы ничего не сделаем. К тому же — куда мы их повезём сейчас? В Болгарию? Это исключено, так как они захотят вернуться к себе, встретиться с Арсеном. А везти за Днепр — не довезём: у нас нет припасов для такой дальней дороги, а главное, нас очень быстро настигнет погоня. Нет, надо ждать весны! Уже недолго… Мы будем при Азем-аге, пока нам это выгодно. А что касается тебя, дорогой сын, то возникла у меня неожиданная мысль: не остаться ли тебе вообще в янычарском войске?