— Я люблю её, мама! — задыхаясь, признался он. — Как ты не поймёшь?! Она мне дороже всего на свете!

Теперь умолкла мать, смущённая, поражённая неутешным горем, прозвучавшим в словах сына и отозвавшимся в её сердце с ещё большей силой. Она безмерно обожала Чору, своего первенца, единственного… Чувство было таким нежным, глубоким, самозабвенным, что за его счастье готова была не только руку отсечь, но и жизнь отдать.

Как, чем помочь ему?

— Чора, скажи мне правду, ведь я не враг тебе. Ты не отослал её?

— Нет, — прошептал Чора.

— Спрятал от отца?

— Да.

— Где?

— Мама, я не могу сказать. Не спрашивай меня! — Отчаяние прозвучало в его голосе.

— Мне ты должен открыть все без утайки! — строго произнесла мать и сразу ласково добавила: — Бог свидетель, я никогда не использую твои слова тебе во вред.

— Мама!

— Слушаю тебя! — В материнском голосе снова прозвучали твёрдые, почти суровые нотки, присущие её характеру.

Наступила долгая пауза. Чора не отвечал.

Наконец заговорила мать. На этот раз тон её был покладистый, немного грустный.

— Глупенький мой! Если уж ты так влюбился в эту дивчину, разве я буду против того, чтоб ты взял её в жены?.. Наоборот, я стану тебе содействовать… Ведь завтра и дядька Семён, и брат Стёхи обо всем расскажут отцу, и кто знает, как повернётся дело… Я сказала, что отослала дивчину домой, а окажется, что она здесь. Не прикажет ли отец перевернуть все в улусах, чтобы обнаружить её? Для них. Иль для себя… Ты понимаешь?.. И если найдёт, тогда будет поздно предотвратить беду.

Чора молчал. Только порывистое дыхание выдавало и его волнение и тяжёлые мысли, гнетущие душу. Потом, превозмогая себя, он произнёс:

— Я отвёз её на Чагу… К аталыку Ямгурчи…

— К Ямгурчи! — всплеснула руками Варвара-ханум. — Слава богу, там она в безопасности! Никому и в голову не придёт искать её в далёком степном улусе. Ну, спи спокойно. Я возьму грех на душу… Помогу тебе. Хотя и не знаю, принесёт ли это тебе счастье… А о ней и говорить нечего. Несчастная… Как и я… — Варвара всхлипнула.

— Мама! — воскликнул Чора и начал целовать руки матери. — Родная, дорогая! Чем я могу помочь тебе? Скажи — чем? И я все сделаю!

— Милый мой, успокойся… Теперь мне ничего не нужно, кроме тебя! Только бы ты был счастлив…

Она поцеловала его в лоб, с трудом поднялась и медленно пошла по тропинке к дому.

Арсен с такой силой сдавил руку Романа, что тот даже поморщился.

Они, незаметно подойдя на голоса Чоры и Варвары-ханум, остановились почти рядом с ними, за кустами винограда, и слышали каждое слово. Оба понимали, что будет далеко не легко спасти Стёху, если на сторону Чоры встала его мать. А о том, чтобы открыть цель своего приезда мурзе Кучук-бею, теперь нечего и думать. Добром он не отпустит девушку и за выкуп не отдаст, а сделает своей женой или одалиской[64], как это заведено у турецких и татарских беев.

Арсен радовался, что ему пришла счастливая мысль подслушать разговор матери и сына. Положение прояснилось, и можно действовать не вслепую.

Казаки ещё постояли, прислушиваясь. Чора вертелся, вздыхал, что-то шептал. Вскоре затих. Стал ровно дышать — значит, уснул. Осторожно ступая, чтоб не треснула под ногой ни единая веточка, не колыхнулся и не прошелестел ни один листок, друзья отошли в глубину сада, спустились к берегу лимана и сели у самой воды на мягкую холодную траву.

Арсен обнял Романа за плечи.

— Ну вот, про Стёху узнали, — промолвил задушевно. — Это уже полдела… Конечно, не так просто найти этого Ямгурчи, но, думаю, и не очень-то сложно. Чага — небольшая степная речушка, которая летом почти пересыхает, и мы за день-два обшарим там все…

— Ты решил ехать туда, Арсен?

— Как иначе?

— Нас сразу же схватят!

— А на что ярлык мурзы? Это немало!

— Гм… Как ещё решит Палий? Позволит ли?

— Почему бы ему не позволить?

— Если Кучук-бей узнает, его гнев обрушится на Палия и на всех нас!

— Поедем на свой страх и риск. Чтобы Палия не втягивать вовсе.

Роман задумался. Затеял он этот разговор не из боязни или колебаний, а чтобы выяснить все обстоятельства, которые могут помешать им в пути. Последние слова Арсена не встретили у него одобрения.

— Нет, так не годится, — сказал он. — Палию нужно сказать. Он должен знать все наши замыслы и намерения, чтобы как-то объяснить мурзе.

— Ты прав, — согласился Арсен. — Ведь наше неожиданное исчезновение может вызвать и среди товарищей и среди хозяев немалый переполох. Они начнут искать нас, а это наведёт Кучук-бея и Чору на мысль, что пропали мы неспроста… Попросим Палия правдоподобнее объяснить причину нашего неожиданного отъезда…

— Как же?

— Ну, скажет, что послал нас со срочным письмом в Немиров или ещё что… Да батька Семён сам найдёт, что сказать… Лучше нас…

— Когда мы выедем?

— Думаю, задерживаться нам нельзя… Перекинемся с батькой Семёном словцом, оседлаем коней, возьмём на смену запасных — и в дорогу! К утру надо быть на Чаге.

Они встали и направились к камышовой клуне, похожей на большой островерхий курень. Вблизи на ароматном сене спали казаки. Не потревожив других, нашли Палия, разбудили его…

От Белгорода до Чаги — один конный переход. Летняя ночь коротка: не успели всадники отъехать от Днестра вёрст десять, как на востоке заалело небо. Сначала посветлело, потом приобрело бурый, а вскоре розовый оттенок. И вот весь горизонт вспыхнул, запылал, из-за моря выкатился диск солнца и озарил все вокруг яркими лучами.

Степь ожила, зазвучала тысячами голосов — птичьим пением, стрекотом кузнечиков, свистом сурков и ещё множеством звуков, заполнивших все вокруг.

Хотя у Арсена был в кармане ярлык мурзы, они с Романом условились объезжать всех встречных, чтобы не навести на свой след Чору, если бы он вздумал вдруг преследовать их.

Поэтому, завидев вдали отару овец и чабана с собаками, свернули в сторону и широкой балкой, делая крюк, поскакали на запад.

Вскоре впереди вынырнул хутор — несколько глиняных халуп, крытых камышом. Его тоже объехали и увидели небольшую степную рощу, раскинувшуюся под горой. Казаки повернули к ней, надеясь дать коням передышку.

Но когда до рощи осталось совсем немного, из неё внезапно выскочили несколько всадников.

— Спагии, чтоб им!.. — ругнулся Арсен, придерживая коня.

Даже думать о бегстве было нельзя. Спагии мчались прямо на них.

— Будем ехать своей дорогой, — сказал Арсен. — Может, они не тронут нас… А если что — молчи, Роман, как немой! Говорить с ними буду я…

— Кто такие? — спросил передний, кетхуда[65], наезжая конём на буланого Звенигоры.

— Мы спагии из от-кулу[66] Гамид-бея, — сохраняя спокойствие, поведал на чистом турецком языке Арсен. — А вы?

Вместо ответа кетхуда указал пальцем на одежду казаков.

— Что это на вас?

Арсен осмотрел себя и Романа. Действительно, на спагиев они походили мало.

— А-а, это… — равнодушно протянул Арсен. — Мы были в плену у урусов и теперь, после подписания перемирия в Бахчисарае, нам посчастливилось вырваться от гяуров. Они обменяли нас на своих людей, которых раньше захватил ялы агасы…

— О! Значит вы едете из Аккермана? Так я понял? От ялы агасы?

— Самого ялы агасы мы, конечно, не видали, — замялся Арсен, не зная, к чему клонит кетхуда. — Кто нас, простых воинов, допустил бы к такому важному бею?

— Я не о том! Существенно то, что вы были в Аккермане, а мы направляемся туда… Очень спешно. Да вот досада — в этой проклятой степи, как на море, — ни дорог, ни отметок… Поэтому поворачивайте коней — будете мне проводниками!

— Но мы торопимся! — воскликнул с досадой Арсен. — Сколько времени отсутствовали дома!