— Нет! — воскликнул Юрась. — Об этой девке не может быть и речи! Она оскорбила меня! Это была моя минутная слабость, которой я стыжусь теперь… Я прожил сорок лет один и останусь одиноким до самой смерти… Видно, судилось мне не изведать семейного счастья, а всего себя посвятить делу, которому здесь мы сообща отдаём все силы и жизнь!

— Значит, ты отказываешься от неё?

— Для себя — да. Отказываюсь!.. Но я не могу простить ей и её родственникам того позора и стыда, которому подвергся сегодня… Я… — Юрась умолк на полуслове. В сенях затопали, заговорили.

— Кто там?

Многогрешный открыл дверь. В клубах холодного сизого пара в светлицу шагнули две заснеженные фигуры — незнакомый турецкий ага в сопровождении Младена.

Младен поклонился.

— Омар-оглу, чауш[38] каменецкого паши, ваша ясновельможность! — представил он спутника. — Только что прибыл в сопровождении охраны из Каменца с важным письмом от великого визиря.

Юрась Хмельницкий и Азем-ага подошли к чаушу. Тот низко поклонился, вытащил из-за пазухи плотный бумажный свиток и протянул Азем-аге.

— Что там? — нетерпеливо спросил Юрась, заглядывая через руку Азем-аги в желтоватый лист, испещрённый красивой турецкой вязью. В душе он боялся вестей из Каменца и Стамбула, ибо каждая из них так или иначе могла касаться его самого и его будущего, которое казалось очень неопределённым.

Азем-ага молча дочитал до конца, свернул свиток и торжественно провозгласил:

— Великий визирь Мустафа оповещает войска о подготовке к новому походу, который начнётся в конце весны этого года…

— Против кого поход? Куда?

— Против урусов… На этот раз на их древнюю столицу Киев… Визирь приказывает всем пашам, бейлер-беям, военным гарнизонам в Валахии и на Украине снабдить свои отряды всем необходимым для трехмесячного похода, главная цель которого — захват Киева, Левобережья и разгром урусских войск. Кроме того, султан Магомет приказывает крымскому хану совершить летом опустошительный набег на Украину, на Левобережье, чтобы отвлечь силы урусов от Киева, куда будет направлен наш основной удар… Нам, ясновельможный гетман, приказывается вместе с Белгородской ордой произвести разведывательный поход на Киев, чтобы выявить силы врага и его слабые места.

— Слава богу, что султан решил не останавливаться на полпути! Значит, уже в этом году вся Украина объединится под моей булавой!

— По воле аллаха и нашего всемогущего повелителя падишаха Магомета! — торжественно произнёс Азем-ага, воздев молитвенно руки.

Юрась Хмельницкий посмотрел на агу, и его поразила вдруг неожиданная мысль: если турки завоюют всю Украину, то они, чего доброго, смогут обойтись и без него и вообще без любого гетмана, а разделят её на пашалыки и назначат пашей, как назначили в Каменце пашу Галиля, который заправляет теперь тем краем. От этой мысли ему стало тоскливо и жутко. Нет, он должен удержаться! Во что бы то ни стало удержаться и сохранить в руках булаву… Но как? На кого опереться? До аллаха высоко, до султана далеко… Один лишь великий визирь Мустафа близко, в его руках жизнь и смерть всех, кто проживает в Анатолии, на Балканах и во всех подвластных Порте землях… Значит, от него зависит и будет зависеть впредь и его судьба. А что, если…

Юрась задумался. С Кара-Мустафой его крепко связал прошлогодний поход на Чигирин, за время которого он хорошо изучил потайные струны души великого визиря. Этими струнами прежде всего были два чувства — властолюбие и стяжательство. Так, может, ему, Юрию, сыграть на них?

Гетман оживился. В усталых глазах блеснули искорки. Пристально взглянув на чауша, он сказал:

— Ага устал?

— Да, эфенди, — ответил тот.

— Но утром, пораньше, придётся тронуться в обратный путь… Ага должен отвезти важное письмо паше и подарок великому визирю.

— Слушаюсь, эфенди, — вытянулся чауш.

Юрась повернулся к Многогрешному:

— Свирид, распорядись: Омар-оглу и его людей хорошенько накормить и поместить на ночёвку в тёплых хатах, потому что отдых у них будет недолгим. Они должны выехать из Немирова вместе с крымчаками, а те обычно трогаются до восхода солнца.

— Понимаю, пан гетман, — поклонился Многогрешный и вместе с чаушем и Младеном вышел из покоев.

Спустя некоторое время он вернулся и доложил, что весь отряд чауша уже размещён в Шполовцах и что Омар-оглу ожидает новых распоряжений.

— Свирид, ты поедешь с ним в Каменец, — приказал гетман. — Повезёшь подарки великому визирю и паше Галилю.

— Я? Подарки?.. — Видно было, что Многогрешному это не по нраву, однако он вовремя спохватился и прибавил: — Как прикажете, ясновельможный пан гетман!

— Но подарки будут необычными… — Юрась выдержал паузу, оба его собеседника выжидательно смотрели на него. — Это — девчата…

— Какие девчата?! — одновременно воскликнули Многогрешный и Азем-ага.

— Адике и Стёха.

Многогрешный и Азем-ага удивлённо переглянулись:

— Но они не пленницы!

— Ну так что? Их согласия никто не спрашивает. Вы тайно схватите их, передадите Омар-оглу — никто и знать не будет, куда они делись… А сами пустим слух, что их захватили с собой крымчаки. Это вполне правдоподобно. Они ещё ни разу не возвращались с Украины без ясыря… Вот почему Омар-оглу должен выехать из Немирова вместе с ними.

Оба подчинённых Юрася долго молчали, ошеломлённые услышанным. И хотя они хорошо знали непостоянство и неуравновешенность гетмана, у которого частенько случалось семь пятниц на неделе, такое для них было полной неожиданностью.

— А что скажут родные этих девчат? — спросил наконец Азем-ага.

— Гм, родные!.. — пренебрежительно усмехнулся Юрась. — О Стешиных нечего и говорить… Двое стариков… Зато брат Адике будет счастлив, когда узнает, что его сестра — жена или наложница великого визиря… Перед ним откроются пути к высшим должностям в войсках падишаха. А тем временем пускай щенок кусает себе локти с досады и горя. Если же аллах лишит его разума, пусть гонится за крымчаками…

Азем-ага склонил голову, давая понять, что он согласен с этими доводами. Действительно, они показались ему достаточно обоснованными. Видимо, гетман, запершись в спальне после скандала, все досконально обдумал. Сам же Азем-ага тоже не останется в накладе. Если подарок великому визирю понравится — в этом можно было не сомневаться, — то визирь не обойдёт и его, Азем-агу, своим вниманием. Благосклонность же второго после султана человека в империи чего-то да стоила!..

В разговор вмешался Многогрешный:

— Нелегко будет взять девчат. В хате три воина. И все трое — турки…

Намёк был достаточно прозрачен.

— Азем-ага на эту ночь отошлёт их в караул куда-нибудь подальше, — резко ответил Юрась. — А ты, Свирид, с надёжными людьми переоденешься в татарскую одежду и сделаешь по-тихому все, что требуется. Понял?

— Да, ясновельможный гетман.

— Вот и ладно. Идите, а я немного отдохну…

Выйдя из гетманского дома, мурза Кучук взял под руку салтана Гази-бея, быстро оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не услышит, сказал:

— Завидую тебе, салтан: какую-нибудь неделю или две спустя ты будешь дома… Желаю счастливого пути!

— Благодарю, мурза. Тебе тоже недолго осталось тут околачиваться, весною помчишься в свой Буджак…

— Да, но ты забываешь, что со мною здесь сын… Совсем затосковал парень, рвётся домой. Не мог бы ты прихватить его с собой, салтан?

— Но я не намерен заезжать в Аккерман, мурза…

— Не нужно заезжать… Твой путь лежит мимо северных буджакских улусов, там он со своими спутниками отделится от тебя и повернёт к дому…

— Ладно. Пускай едет!

Кучук ещё раз оглянулся и понизил голос:

— Но он будет не один…

— Кто же едет с ним?

— Полонянки…

— А-а, понимаю, — улыбнулся салтан. — Чора влюбился? Или, может, ты, мурза?.. Якши, охотно помогу вам… Ведь у меня жена гяурка. Да и у тебя, насколько я помню…