— Ясновельможный пан гетман…

Арсен хотел перевести беседу на другое или совсем прекратить её, но возбуждённый до крайности Юрась заорал изо всех сил:

— Молчи, запорожская собака!.. Я знаю, ты приехал уговаривать меня изменить моим теперешним союзникам и покровителям и переметнуться на сторону Серко или презренного поповича!

— Пан гетман, я…

— И слушать не хочу!.. Вы все желаете моей смерти!.. Вместо того чтобы поддержать своего законного властителя, вы готовы, как кровожадные псы, рвать его живьём в клочья!.. Ничтожные людишки!.. Негодяи!..

— Позвольте, ясновельможный пан…

Но Юрась и на этот раз не дал Арсену говорить.

— Не ты первый приезжаешь из Запорожья! На днях тут был уже один посол… Или лазутчик… Переговаривался с наказным атаманом Астаматием за моей спиной… И знаешь, где он теперь? — Юрась помедлил, пристально глядя казаку в лицо. — В яме!.. Так можешь утешиться, что не один будешь болтаться на перекладине, а вместе со своим братчиком!

Многогрешный наклонился к гетману и тихо, но так, чтобы все слышали, произнёс:

— Этот казак дерзко оскорблял вас в Стамбуле, а меня в присутствии Серко, когда я был послом вашей ясновельможности на Запорожье прошлым летом… Может, позволите мне теперь побеседовать с ним малость?

— Полностью поручаю его тебе, — подумав, ответил Юрась. — Пускай все мои друзья видят, что я не поддерживаю никаких связей с врагами нашими, а с послами их расправляюсь беспощадно, как с коварными гиенами… Возьми его и брось в яму!

Стражники схватили Арсена за руки, отобрали оружие. Поначалу он хотел вырваться, бежать, но быстро сообразил, что на побег нет никакой надежды. Держали его крепко.

Многогрешный больно ткнул казака в спину.

— Иди!

Арсен выразительно взглянул на Златку и Стешу, будто просил их молчать, а потом — на Юрия Хмельницкого. Но как ни кипело сердце от досады, Арсен сдерживал себя, понимая, что сам попал в западню.

— Прощайте, пан гетман, — кинул он через плечо, так как Многогрешный уже выталкивал его из комнаты. — Думаю, мы все-таки продолжим наш разговор для обоюдной пользы.

— Иди, иди! — прикрикнул Многогрешный. — Станет ясновельможный пан гетман с каждым разговаривать! Как же!.. Хватит, если я с тобой побалакаю, парень!

Арсен шагнул через порог. Ему показалось, что позади тихо вскрикнула Златка. Но в гостиной сразу же загудели мужские голоса, в сенях грохнули двери — и слабый возглас Златки потонул в шуме и завывании вьюги, дохнувшей в лицо снегом и холодом.

Лестницу не поставили. Многогрешный обеими руками толкнул запорожца в яму, обдавшую запахом прелой соломы, плесенью, смрадной духотой, и он полетел вниз.

Яма оказалась глубокой, как колодец. Арсен упал на людей, которые лежали на толстой соломенной подстилке, тесно прижавшись друг к другу. Кто-то вскрикнул от боли, кто-то выругался. И яма наполнилась гамом: те, кому больше всех досталось при падении Арсена, стонали и охали, другие щёлкали зубами от холода, пытались получше укутаться жалкими лохмотьями, проклинали Юрася, судьбу и все на свете.

Наверху стражники закрыли яму матами. Никого и ничего не видя, опасаясь наступить на кого-нибудь, Арсен привалился спиной к стене, сидел, потирая ушибленное колено. Чья-то рука нащупала в темноте полу его дублёного кожуха, перебралась выше и сжала его локоть. А хриплый простуженный голос спросил:

— Это ты, мил человек, свалился на меня, как снег на голову?

— Я.

— Да, не каждого среди ночи приводят сюда и кидают, как бревно, людям на головы. Кто ж ты такой, что тебе оказана такая честь?

— Пугу-пугу, казак с Лугу[37], — ответил Арсен запорожским паролем, не зная, с кем говорит и кто ещё слушает их разговор.

— Правда?.. Из какого куреня?

— Из Переяславского.

— А я из Мышастовского…

— Так ты тоже запорожец?

— Да, Мирон Семашко…

Арсен пожал братчику руку, наклонился к его уху, зашептал:

— Доброго здоровья, брат… Привет тебе от семьи!

— Ты был у моих? — удивился Семашко. — Как попал? Что там у них?

Опираясь на руки, узник подтянулся ближе и сел рядом с Арсеном.

— Все живы и здоровы. Беспокоятся о тебе… Мы заходили к ним с Семёном Гурко.

— С Семёном Гурко? — ещё больше удивился Семашко. — А он как тут очутился?

Арсен рассказал о встрече с Семёном и о причине их приезда в Немиров. Когда все узники, возбуждённые неожиданным появлением запорожца, успокоились и забылись тяжёлым сном, Арсен встал и вытянул руку вверх, пытаясь дотянуться до края ямы. Но как он ни поднимался на цыпочки, как ни подпрыгивал, усилия его были тщетными.

Мирон Семашко горько заметил:

— Напрасно, брат, стараешься! Тут ничего не придумаешь: яма глубже твоего роста вдвое. И стены гладкие — зацепиться не за что…

— А если встать на плечи друг другу?

— Так получишь от стражника боздуганом или саблей по голове! А поутру вытащат окоченевшего и бросят в прорубь… ракам на поживу… Нет, брат, оставь эту затею, если не хочешь раньше времени отправиться на тот свет…

— Гм, значит, без посторонней помощи никак не выбраться отсюда?

— Нечего и мечтать… Не яма — настоящая могила! — Мирон закашлялся. Лёгкие его свистели, как кузнечные мехи. Когда кашель утих, он добавил: — Сам сатана не придумал бы мучений более тяжких, а Юрась выдумал Проклятущий!

«И вправду могила, — вздохнул Арсен, ощупывая рукой холодную стену, которая вверху взялась тонким ледком. — И попал-то я сюда благодаря своему старому знакомцу — Многогрешному! Интересно, что он придумает завтра? Неужели будет пытать?» Осторожно лёг рядом с Мироном Семашко, прижался к нему плотнее, и они долго ещё шептались, пока их не сморил сон.

Для многих в Немирове эта ночь была тревожной.

Своим неожиданным появлением в доме гетмана Арсен отвёл на некоторое время грозу от Златки, и весь приступ гетманской ярости обрушился на него.

Как только Свирид Многогрешный со стражниками вывел Звенигору, Юрась окинул жёстким взглядом присутствующих, дольше, чем на других, задержал его на Златке со Стешей и, ничего не сказав, стремительно вышел в соседнюю комнату.

Гости начали расходиться.

Младен, Якуб и Ненко повели девушек домой.

Дом опустел. Один Азем-ага молча сидел на лавке у края стола, подперев тяжёлую челюсть кулаком.

Вскоре вернулся Многогрешный, примостился на другом конце стола. Они долго ждали, думая каждый о своём. Наконец скрипнула дверь, неслышной походкой вошёл Юрась Хмельницкий.

Многогрешный подскочил как ужаленный. Азем-ага поднялся медленно, степенно, но поклонился с почтением.

Юрась остановился посреди гостиной, поманил пальцем своих подчинённых и, когда те приблизились, наполнил вином три бокала.

— За вас, моих верных и преданных друзей и помощников. За ваше здоровье!

— Спасибо, — коротко ответил Азем-ага.

— За здоровье ясновельможного пана гетмана! — воскликнул Многогрешный.

Выпили.

Вытерев рукой губы и переведя дух, Юрась поставил бокал, поднял голову.

— Кажется, я сегодня пьян и наделал глупостей, — тихо произнёс он.

— Что вы, что вы, пан гетман! — замахал руками Многогрешный. — Каждое ваше слово было мудрым и сказано с достоинством!

— А-а!.. — Юрась поморщился. — Помолчи, Свирид! Исполнитель ты превосходный, а советчик никудышный… — И обратился к турку: — Что ты скажешь, Азем-ага? Как распишешь меня в донесении великому визирю о сегодняшнем вечере?

Азем-ага и глазом не моргнул, услышав не просто намёк на свою тайную роль соглядатая при гетмане, а прямое утверждение этого. Ответил расчётливо:

— Я согласен со Свиридом-агой. Ты вёл себя с достоинством, как и подобает верному подданному падишаха. А что касается той дивчины, то вот что скажу… Если твои намерения серьёзны, мой повелитель, то, безусловно, нужно писать и каменецкому паше, и великому визирю, и муфтию, и самому падишаху. Думаю, у них не будет причин возражать против такого брака. Ведь он скрепит твой союз с высочайшей Портой… Насколько мне известно, твой отец, гетман Богдан, женил своего старшего сына Тимоша на дочери молдавского властителя Василия Лупула — Розанде, чтобы укрепить военный союз двух держав. Так почему бы тебе не скрепить союз наших держав браком с турчанкой?.. Сам аллах освятит его!