Я сходил на улицу, прихватив с собой Редду. Опустошил тайник. Деньги бросил на койку, оружие разложил на лавке. Снова полез в сундук.

Сейчас подыщем что-нибудь, из чего можно сварганить временную одежду… Вот, плащ меховой. Дырки для рук прорезать, да надеть задом наперед, поясом прихватить… Штаны — вот эти сгодятся, а что касаемо до сапог…

Сапоги, сапоги… Хватит. Чем тебе плохи вон ингские чуни? Голенища к ним присобачить, да перемотать потуже, м-м? А голенища из чего? Да хоть из этих кусков. Только сперва соберем мешки.

Я отобрал самое необходимое. Много чего придется бросить, ну да черт с ними, с тряпками. И с охотничьим громоздким снаряжением. Доберемся куда-нито — купим.

Кстати. Неплохо бы решить, куда ты, собственно, собираешься идти, друг Ирги. В Тилат? Дурость. Тилат маленький, народу в нем — курям на смех, искать даже проще, чем тут, в Альдамаре…

В Итарнагон? А че ты там не видал, в Итарнагоне в ентом? И потом, Сыч-охотник не любит цивилизации…

А вот Ингмар… Конечно, путь неблизкий, да и троп ты, приятель, не знаешь… Только Ингмар стоит того, чтобы рискнуть. Вот уж где глушь беспросветная, дичь косматая, вот уж где ни в жисть не сыщут…

Холодный северный Ингмар, сосед Ларгиры, ты укроешь двоих, вставших на Лезвие? Доберемся ли мы до тебя, или сгинем по дороге? Да вообще, выйдем мы из этого дома или на пороге ляжем?..

Хватит, Сыч. Уходить так и так лучше — днем. Хоть какая-то надежда на фору. Не пойдут они среди бела дня нас брать. Бессмараг рядом. В любом случае ночь — ждем.

Я затянул завязки на одном мешке, сунул в другой сумку с деньгами и тоже завязал. Лыжи одни, жалко. Да было б и двое — проку-то? Он же не умеет. На кой черт аблису лыжи? У него крылья есть… Ничего, я пойду вперед, он — по лыжне, а собаки в арьергарде. Да.

В третий мешок пошло одеяло, подстилка и еще одно одеяло.

Ч-черт, а если… Если весь этот спектакль устроен, чтобы «поднять зверя»? В доме-то тебя взять не так просто, э? Выкуривать придется. Шум. «Кошачьи лапы» шума не любят… Спугнуть, чтобы бечь кинулся. И тихонечко взять. Живым. И целым. Все равно проблематично, но шансов куда больше, чем в доме. А Стуро… Стуро для всех в деревне — тварь, блажь Сычова… Ладно. Подождем.

Подождем, Кастанга меня заешь!

— Ирги.

— Что? Идет кто-то?

— Нет. Ирги, твои враги… Сколько их?

— У-у! — я рассмеялся, — Вообще — человек пятьдесят. А сколько придут сюда — не знаю. Ты слушай.

— Я слушаю.

Вот и слушай. А я пока оружием займусь. Как ни упадут кости — пригодится. И обещал ведь — Большое Надраивание…

Жидкость для оружия, тряпки — пожестче и помягче. Иди сюда, Зеркальце. Освободил его от ножен.

Кто никогда не видал «черного зеркала», тот не поймет. Мне иногда даже кажется, что он — живой, мой меч. «Черное зеркало» делают только в Ирее. В далекой неведомой Ирее, где, говорят, Сыны Пламени выходят из недр, чтобы принять жертвы, приносимые людьми… Говорят, ирейцы и сами уже не совсем люди — огонь не причиняет им вреда, и они способны обратить гнев Огня на своего врага… Не знаю. Ирейцев я не встречал, в Ирее не бывал, но мой Зеркальце…

Стуро с интересом наблюдал за действиями побратима. Я сказал:

— Это — меч.

— Меч — а-ае? Это?

— Это. Большой меч.

— Да, оно большое.

— Его держат вот так, — принял низкую стойку, чтобы не влепиться острием в потолок, — Двумя руками. Как-нибудь покажу, если захочешь. Не здесь.

Покивал, уважительно прищелкнул языком, коснувшись начищенной тускло взблескивающей поверхности.

— Хочешь подержать?

Принял на подставленные ладони, покачал, улыбнулся.

— Теплый. Тяжелый. Красивый. Им убивают? — вздохнул, — Жалко.

Я напоследок прошелся по лезвию мягкой тряпкой и убрал Зеркальце в ножны. Развернул тенгонник. Показал Стуро Цветок Смерти и как Цветок Смерти метают.

— Ух! — изрек Стуро и попробовал выдернуть тенгон из стены.

— Осторожно, обрежешься. Вот так.

Покачал головой.

— Нет. Я так не смогу. Ты сильный.

— Глупости. Тренировка. Хочешь, тебя обучу?

Он подумал, потом виновато развел руками, помотал лохматой головой.

Ну да, конечно. Взять в руки оружие — уподобиться трупоедам. Убивающим собратьев своих. А Стуро разглядывал лук и колчан. Сказал тихо:

— У нас такое есть. Только мало.

— Луки?

— Лу-ки. Да. У моего… У сына брата моей мамы. Реликвия. От прадеда.

Ясно. Спер, небось, у трупоеда. А то и пришил, трупоеда-то. Вряд ли лук этот — дружеский дар. Разобравшись с тенгонами, я взялся за чистку метателей.

Любимое оружие Великолепного. Когда-то, тысячу лет назад, он стал меня натаскивать, и первое время метатели мне по ночам снились. Этакий хоровод из метателей, и в центре — сам Великолепный. И ругается…

Боги, подайте, что ли, знак какой? Уходить или оставаться, померещилось мне с испугу или — правда…

Но богам было начхать на вставших на Лезвие спина к спине. Даже моему Рургалу было начхать. Волчара серохвостый. А вот не принесу жертву в День, что тогда завоешь?

Будто есть ему до этого дело. А, к черту.

Пора браться за сапоги. Кое-как подравнял ножом куски, отыскал дратву и иглу потолще.

— Сними обувь.

— Зачем?

— Это — присоединю. От снега.

Стуро вручил мне чаплы свои, а сам опять уселся на табуретку.

Что же не идут они? Неужто — правда, решили дождаться, когда побегу? Эх, мне бы к оружию, что уже есть, еще одну штуку. В Каорене, говорят, водится такая. «Драконов огонь» называется. Арвараны делают, как — никто не знает…

Редда ткнулась мне в руку холодным носом. Сбор вещей — понятно. Чистка оружия — тоже. А вот чем теперь занялся опекаемый, и, главное — зачем?

— Не боись, хозяюшка. Не спятил. Жди гостей.

— Ар-рм.

Для нее все встало на место. Мало ли чем можно успокаиваться в ожидании гостей? Как говорится, каждый сходит с ума по-своему.

— Никого?

— Никого, — для убедительности помотал головой.

— А как долго… э-э, как далеко ты слышишь?

— Через это…

— Стену?

— Сте-ну, да. Через стену — не очень далеко. Без преград слышу лучше. Могу выйти.

— Нет, — еще чего не хватало. Я те выйду, к-козявка, — Слушай так. Услышишь — скажешь. А сам, если придут — быстро нырь под койку.

— Не нырь! — возмутился он, сдвинул брови, — Я буду драться. Сам нырь. Мы — спина к спине.

Ох, чертушка! Какое «спина к спине», ты соображаешь или нет?

— Стуро, — сказал я, — Эти люди придут убивать. Ты же не сможешь убить.

— Я буду драться, — повторил он упрямо.

— Нет. Драться буду я. Сначала. А ты будешь — резерв. Засада. Выйдешь из-под кровати, завоешь, укусишь. Они испугаются. Убегут. А?

— Нет. Я не хочу. Это трусость. Мне хватит. Больше не хочу.

— Стуро, — я досчитал до десяти и продолжал почти спокойно: — Как ребенок говоришь. Драться ты не умеешь. Убивать не будешь. А если тебя схватят…

Безликая тень держит нож у его горла, бесплотный голос: «Бросай оружие»…

Вот черт. А я думал, дратва руками не рвется. Очень даже рвется.

Стуро хлопал на меня чернющими своими гляделками, и лицо у него было растерянное.

— Полезешь, куда скажу, козявка! — рявкнул я, а Стуро обиженно буркнул:

— Спина к спине, двое…

— То-то и оно, — норовистый конь взбрыкнул и пустился в галоп, — Ты не себя подставляешь. Связку. А я не хочу попадать к ним живым.

Он не понимал. Конечно, боги, откуда ему, не трупоеду, знать такие вещи.

— Тебя схватят. Нож к горлу. Я сдамся.

— Не схватят, — фыркнул он.

— Ладно. Я — один. Я буду тебя хватать. Ты — не давайся мне. Ар, зверье. Спокойно.

И пошел на него.

Обманный выпад, он отпрыгнул — прямо в мои объятия. Худющий-то какой, Ионала Милостивица! Когда ж я его откормлю хоть чуть-чуть?..

Потрепыхался. Замер, обиженно сопя.

— Вот, — сказал я, — А я — один. Их будет больше.

Выпустил его, вернулся к столу.

А может, все-таки — показалось? У страха глаза велики… Но там что-то было, в пиве, было! Тан не зря меня натаскивал. И — Данка, Данка! Никогда она так себя не вела. Совесть нечиста — видно же…