— Тогда как написать, что ты — мой брат, и все, что мое — твое?

Сам изворачивайся, козявка летучая-кусучая. Вот послали боги побратима — заворот на завороте; мозги шипят и в бараний рог сворачиваются.

— Они зовут меня — Мотылек, — Стуро чуть улыбнулся. — «Мотылек» — это ласково, да?

— Ласково.

Как «козявочка». Дальше-то что?

— Тогда, если — просто, будет… Мотыль, да?

— Мотыль, — усмехнулся я.

— Пусть будет — Мотыль.

Мотыль Иргиаро. Звучит! Хотя в Каорене — хоть горшком назовись… Да и вообще, может, не понадобится бумажка…

«… Мотыля Иргиаро, дабы носил он имя мое и распоряжался имуществом моим по воле моей.»

Так. Вроде бы все.

— Вот эту бумагу я уберу в тайник. Ее тоже возьмешь с собой.

— Хорошо, Ирги.

— Что мрачный такой? Э?

Он пожал плечами.

— Прекрати, Стуро. Все это — так, на всякий случай. Я вовсе не собираюсь умирать. Ни завтра, ни через месяц. Ни даже через десять лет. Выше нос, козява.

Кадакар — место необычное, и Этарнский перевал не лишен своих странностей. Больше всего перевал напоминает каменистое русло реки, стиснутое отвесными склонами, пересекающее горную цепь от Альдамара до Талорилы. Здесь тоже имеются свои подъемы и спуски, но, по сравнению с окружающим рельефом, они весьма незначительны.

Перевал также — нейтральная зона. Никаких аномалий и ловушек она не содержит. Можно, конечно попасть в снежную грозу, но для снежных гроз существуют зимние месяцы. Сейчас их время прошло. Правда, торговые караваны потянутся здесь только к середине апреля, когда перевал официально откроют.

Дальше, за Головой Алхари, начинается трудный участок пути, плохо проходимый для груженых телег. Следует дождаться полного таяния снегов.

Но нам так далеко и не нужно. Не доезжая Головы Алхари мы свернули налево, в узкую расщелину. Начался подъем. Долина Трав лежит гораздо выше уровня перевала.

— Куда ты гонишь? В монастырь не терпится?

Лошадка моя устала. Мы переночевали в гостинице при Оке Гор, где расположены небольшой форт и таможня. Выехали на заре. Больше четверти езды по обледенелой неровной дороге. День постепенно угасал.

Мне не терпелось засветло добраться до Бессмарага, чтобы уже сегодня успеть в Долгощелье. Я даже представить себе не могла, что придется отложить встречу с мальчиками на завтра. Конечно, я везу малоприятные вести. Но мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.

— Золотко, угомонись. Лошадь заморишь.

— Я хочу поскорее с нее слезть!

— Но не раньше времени, а?

Имори нагнал меня. Под ним был большой серый жеребец, который, кстати, не казался утомленным.

Скалы раздвинулись. Подъем стал положе, постепенно сходя на нет. Перед нами раскрылась долина.

Я привстала на стременах. По правую руку вверх и вверх карабкались темные хвойные леса, скрывая подножие Алхари. За ними — серо-сиреневая ребристая почти вертикальная стена, увенчанная льдистым гребнем. Спящий дракон.

Голова его покоилась на перевале, а хвост тянулся на многие мили к северу и оканчивался где-то в землях Ингмара, недалеко от Полуночного Моря. Долинка наша притулилась под боком каменного исполина — крохотный клочок обжитого пространства.

По левую руку лесов было меньше, зато больше скал и буераков. Здесь располагалось Большое Копье, со всеми его многочисленными террасами и ступенями. Где, загороженный с запада тенью, дожидался меня драгоценный Бессмараг.

Дорога вела в Косой Узел. Можно ли уговорить Имори разделиться? Чтобы он поезжал себе в монастырь, отдал бы там закупленную у альхана контрабанду, и со спокойной душой отправился отдыхать?

Как бы не так. От Имори так просто не избавишься. Отец приставил его ко мне, а Имори человек ответственный. На него возложена задача отвезти меня домой по окончании учебы. Подозреваю, отец напичкал его всевозможными предостережениями. От телохранительского ока мне не улизнуть.

Вернее, улизнуть можно, но только не сразу. Придется ждать. Ах, боже мой! Не было заботы…

Я поглядела на тропку, уводящую на восток, в сторону Долгощелья. Вздохнула и свернула на единственную улицу Косого Узла.

Привлеченная стуком копыт, из дверей трактира выглянула Данка. Зло сверкнула на меня глазами. Не поздоровалась.

Ревнует. Глупая. И не объяснишь ведь. Решила, наверное, что вместо афродизиака я подсунула ей какую-нибудь бесполезную ерунду. Досадно. Данка мне нравилась. Я ценила ее доверие.

Теперь все позади. В смысле, и Данка, и деревня. Мы поднимались к Бессмарагу.

Имори соскочил с коня и помог Вербе распахнуть ворота. Я въехала во двор. Навстречу выбежал Нерег Дятел, спустил меня с седла, взялся споро разгружать поклажу. Я порылась в сумке, вытащила пакет с контрабандой. Заодно прихватила свертки с подарками для мальчиков, так как намеревалась немного попозже посетить Долгощелье.

— Что, Имори, пойду отдам девочкам их заказ? Ты потом отнесешь вещи в нашу комнату?

— Отнесу, золотко. Не беспокойся.

Я двинулась к зданию больницы. На лестнице мне встретилась Роза.

— А, приехала, гулена. Ну как дела в Арбеноре?

— Отлично. Где Летта с Иль?

— Где ж им быть? В палате у близнецов.

— У каких близнецов?

— А, да ты еще не знаешь! Тут у нас приключение — сросшиеся близнецы родились. Едва живые. Девочки почти не отходят от них. Да и мать их, бедняжка, тоже в помощи нуждается.

— Так где они?

— В угловой, с камином. На втором этаже.

Я взлетела на второй этаж. Рысью по коридору. У дверей натолкнулась на Леттису. Та несла бельевую корзину.

— Летта!

— Тс-сс-с! — она скорчила страшную рожу, — С ума сошла, топаешь, как целое стадо. Малыши только-только заснули.

— Близнецы?

— Ну да. Заходи, только осторожно. И не топай. Я сейчас вернусь.

Я зашла в комнату. Камин с открытым пламенем уютно потрескивал и разгонял по комнате волны сухого жара. Возле камина, покачивая ногой колыбель, устроилась Ильдир. Она что-то писала, кое-как умостив планшет с бумагой на коленях. В глубине, за полуоткинутой занавеской, виднелась кровать. Я разглядела край подушки и ворох длинных рыжих волос. Должно быть, там спала мать новорожденных.

— Иль…

— Т-сс-с… — она бросила подозрительный взгляд на колыбель, пододвинулась, освобождая мне место на скамье.

— Привет, Иль.

— Привет, рада видеть. Как поездка?

— Хорошо, только скучно. Вот, привезла все по списку.

— Чудесно! Давай сюда, — она сунула нос в пакет.

— Вы заходили к Сычу? Предупредили? Как там они? Что сказали?

— Грубиян твой Сыч, — скривилась Иль, разглядывая мешочки. — Вел себя так, будто я ему чего-то должна. Сперва цедил сквозь зубы, потом вообще разорался. Это у нас что? Камфара? А это?

— Ассафетида. А это — магнитный порошок. Сыч разорался, потому что я уехала?

— Да нет. Он вроде бы даже не очень удивился. Разорался он потом, ни с того ни с сего. Я сняла швы у Мотылька, а после…

— А Мотылек? Он что сказал?

— Ничего. Поблагодарил только. Какой-то он смурной был. Может, они с Сычом поругались, а я тут ни к месту…

— Послушай… А когда ты к ним пришла? На следующий день?

— Нет. Дай-ка припомнить… Дня два прошло, как ты уехала… Ну, верно, близнецы в прошлую пятницу родились, а нынче у нас четверг. Завтра малышам уже неделя стукнет!

— Почему ты тянула? Почему сразу не пошла?

— Тс-с-с! Что это с тобой, подруга? Я нанималась за твоим Сычом бегать? Чего ради? Мотылек здоров, слава Богу, губа его, если уж откровенно, до сегодня подождать могла. Скажи спасибо, что я вообще нашла время к ним заглянуть… Ты чего, Альса? Ну, ну, не надо… ну, прости, я же не хотела тебя обидеть… Альса!

— Ничего, Иль. Все верно. Ты все верно говоришь.

— Это из-за близнецов, Альса. Мы все дела забросили, только с ними возимся. Да ты взгляни на них. Сама поймешь.

Она поднялась, поманив меня к кроватке. Отодвинула кисейный полог. На подушке, очень близко друг к другу, лежали две маленькие головки, покрытые светлым пушком. Иль осторожно приподняла одеяльце.