Мы вернулись.

— Куда он мог уйти? Зачем? Зачем снотворное? Ты что-нибудь понимаешь?

— Снотворное было не для нас, — помедлив, ответил Стуро.

Я опешила. Не для нас? Для кого? Для нотариуса? Для возницы? Он наливал всем из одной бутыли…

— Он сам его пил. Вместе с нами.

Правда, это еще не значит, что он лежит сейчас где-нибудь под кустом. «Учили, вот и знаю», вспомнила я. Принялась рассматривать засохшие подтеки внутри кружек. Сладко. Липко. Не понятно. Поди, разбери, что это за зелье!

Стуро сидел, закрыв глаза. Брови сомкнуты, лоб наморщен. Потом пробормотал:

— Ирги был недоволен, когда мы выпили. Он чего-то ждал. Он… он имел какой-то план… да. Что-то, связанное с тем человеком, который писал бумагу.

Бумага составлена. Нотариус уехал. С ним — копия. Кажется, все в порядке.

Но Ирги думал иначе. Не понимаю. Голова болит.

— Что же нам теперь делать, Стуро?

Он помолчал, глядя на меня из чащи спутанных волос. Губы у него кривились.

— Не… не надо. Не беспокойся так… Подождем до утра. Собаки… они его найдут… Альса…

Да он сам перепуган. Никакой эмпатии не нужно, чтобы это увидеть. Вон, как глаза блестят… не слезы ли это?

Я почувствовала, как у меня расширяются зрачки. Стуро вдруг вскочил.

— Я… я пойду, поищу его…

— Нет! Стой!

Кинулась к нему, обхватила, прижалась покрепче. Перспектива остаться одной повергла меня в ужас.

— Пожалуйста, не бросай меня! Ты сам сказал… собаки найдут…

Он как-то сразу ослабел, обмяк. Ладонь его прикрыла мне затылок. Я слышала, как грохочет его сердце — словно молотком по лбу.

— Да. Собаки. Подождем.

Что мы, собственно, сходим с ума? Завели вот друг друга. Ведь ничего такого… подумаешь, ушел. Еще не повод. Еще спросим его, зачем весь этот балаган…

Остаток ночи мы провели на сундуке, тесно прижавшись. Пялились на светильник и молчали. Два раза Стуро оставлял меня, чтобы подбросить дров в огонь, и каждый раз я боялась, что он повернет в дверь, а там на улицу, и мне его уже не догнать.

Потом за слепым окошком мутная чернота приобрела сизый оттенок, постепенно перелившийся в молочную голубизну. Издалека, как из другого мира донесся печальный отзвук — в Бессмараге звонили к утренней молитве.

Начало второй четверти. Никто не вернулся. Ни Ирги, ни собаки. Ирги отсутствовал уже более полусуток, если считать, что он ушел, как только мы заснули.

Мы побродили по дому и Стуро обнаружил, что исчезли лыжи. Впрочем, нас это не удивило — по лесу просто так не погуляешь. Выбрались во двор — две смурные нахохленные тени. Потоптались, разглядывая путаницу собачьих следов. Следы почему-то убегали влево, в самые дебри. Мы прошли немного и завязли в сугробах.

— Я полечу над лесом, — сказал Стуро, — может он где-нибудь здесь, рядом, и ему нужна помощь.

— Собаки бы пришли за нами.

— Альса, — взмолился он, — ты пойми… Случиться могло что угодно… Собаки… а если они не могут отойти от него? Альса!

Я все понимала. Мне было муторно и тоскливо, но я все понимала. Вот только крыл у меня не имелось, чтобы осмотреть сверху весь этот проклятый лес.

— Лети, Мотылек. Только, пожалуйста, не приближайся к жилым местам. Вернись и все расскажи мне. Если и ты пропадешь…

— Я не пропаду.

Он поспешно чмокнул меня, развернул свои звенящие паруса и начал длинный разбег по пологому склону в сторону тропы.

Влажный зябкий воздух подхватил его, закинул в светлеющее небо, превратив в черный широкий треугольник. Треугольник очертил небрежную дугу, развернулся острием на юго-восток и растаял.

Я чуть не ослепла, вглядываясь в кадакарское обманчивое небо. Потекли слезы. Я села на порог пустого дома и поревела, уткнувшись в колени. Как вдова или нищенка.

Шло время. Легче не стало. Я потерла снегом лицо и принялась мерять шагами двор. К общему букету добавилось раздражение.

День на дворе! Где эти два? Где?

Не могу. Надо как-то действовать. Спуститься в деревню, расспросить… Нотариус точно ехал через Косой Узел, может там что-то заметили? Может он что-нибудь кому-нибудь сказал? Эрбу? Данке? Имори?

Я заметалась. Вниз, в деревню! Где этот крылатый негодяй? Надо идти вниз! Написать на снегу? Он же неграмотный. Нарисую стрелку — увяжется за мной. Как ему обьяснить, чтоб не совался в деревню? В любом случае он увидит мои следы.

Ну и пусть. Пусть видит, пусть тащится… Надеюсь, догадается не сваливаться сверху селянам на головы, а пешком притопает, ногами своими перебирая. И — вот еще что мы сделаем.

Я забежала в дом, разыскала там привезенный из Арбенора подарок — плащ с капюшоном. Вышла наружу, поозиралась. Пусто. Никакого намека. Ну и пожалуйста.

Зашагала в сторону тропы. На повороте, где скалы и сосны скрывали охотничью избушку, бросила плащ. Прямо поперек собственных следов. И отправилась дальше.

Ага. Щас. Прям сами они тебе проснулись и побежали. Вперед кобылы.

Уж коли повезет, так повезет — старый добрый принцип. Какое-то время я шел на лыжах, но по разбитой езжалой дороге на лыжах не особо погуляешь. Подопечные мои все дрыхли и дрыхли, так что забрался Сыч на козлы, рядом с кучером Люгом, не замедлившим пристроиться у меня на плече. И нахрапывал в ухо, зараза. А господин Оденг из возка ему подсвистывал. На тормошение мое ни один, ни другой не реагировали совершенно.

От меня ничего не зависело, и мысли снова побежали по кругу, натягивая поводок. Досадные мелочи есть досадные мелочи. Не более того. А план наш, с какой стороны не прокачивай, выглядит вполне пристойно. На первый взгляд, во всяком случае. Да и на второй тоже, черт побери. Пошла прочь, зануда с колокольчиками, слышишь, вон пошла! Если бы могли найти — раньше бы отыскали. А сматываемся мы просто так. Надоела глушь Этарнская, ясно?

Нет, действительно. До Иреи не так уж далеко, да и затруднен перехват тем, что мы на плаву будем… И вообще, он возможен, перехват этот, только если по следу уже идут вплотную и знают, что нас трое. Брось, приятель. Брось. Загнать себя в угол ты еще успеешь. Вся жизнь впереди — сомневайся на здоровье, — а вдруг они все же полезут в Андалан? То есть, если поймут, что ты туда подался. Энидар сам из шкуры вылезти готов и других заставит, чтоб тебя заполучить. Может даже предложить обменять тебя на Даула… Нет. Эт’ ты хватил, Сыч. Этого Энидар не сделает. Никогда не сделает. Право убежища священно. Право убежища — это Кодекс. Даже Тан не предложит такого. Даже Рейгелар. Как он говорил тогда:

«— Игра игрой, только важно — не заигрываться.»

Беда в том, что партнер в моей игре — почти воображаемый. Слишком много приходится достраивать. Информации нет. А интуиция, черт ее дери, не поймешь, с чего — звонит во все колокольчики. Вот и бесишься ты, друг Ирги. И совершенно зря.

Повторил сделавшийся уже привычным ритуал — потряс кучера Люга, постучал по стенке возка.

У-у, паразиты! Разоспались, комар их забодай. Дрыхнут, как не знаю кто. Торчишь тут на козлах этих клятых, как… Да убери ты башку свою!

— М-м…

Ну, проснись, а? Проснись…

Бревно чертово! Еще один поворот и к Оку Гор выедем. Не трепыхайся, Сыч. Так и так проводил ты их чин-чинарем, все тридцать миль, чтоб им обоим спалось слаще. Ладно, спихну сейчас. В гостиницу сдам. И все.

Око Гор — лираэнский донжон с внешней стеной и рвом. Старый пограничный пост, таможня, казарма. А гостиница, тоже «Око Гор» — рядом. Гостиница серьезная, не Эрбову трактиру чета, человек на пятьдесят. По дороге в Долгощелье мы тоже тут останавливались.

Последний раз потормошив кучера, я соскочил на землю перед воротами, прошел немного вдоль забора, постучал в калиточку.

Скрипнуло окошечко, высунулся курносый альдский нос.

— Чего надо? — пара раскосых глаз сонно помаргивала.

— Чего-чего, ворота открывай. Господин Оденг, в Арбенор возвращается.

— Вот неймется, на ночь глядя… — ворчал слуга, уходя к воротам.