— Аблисы — хорошие, — сказал я, — а кто так не считает, тот дурак.

Стуро засмущался клыкасто.

— Сыч, ты несколько упрощаешь проблему, — Альса, по-моему, немного обиделась за то, что осталось от ее изящных пируэтов.

Я фыркнул:

— И не несколько, а всерьез. Че парню мозги забивать Альбереном да господом богом? Не обращаешь же ты его.

— Послушал бы тебя наш отец капеллан, — улыбнулась барышня.

— Это какой еще?

Откуда в женском монастыре капеллан?

— Отец Дилментир, капеллан нашего замка. Ну, дома, в Итарнагоне. Он считает, что… — наставительно воздела палец и заявила, подражая старческому дисканту: — Наипервейшее дело для любого последователя Веры Истинной — обращать язычников.

Явно — цитата из отца Дилментира.

Сыч-охотник усмехнулся.

— Ну, ежели так — сама давай. Того, на найлерте, сталбыть. А я тебе не помощник.

— Сыч, — удивленно вскинулись тонкие брови, — Ты обиделся, что ли?

— Да нет. Просто… — пожал плечами, — Я сам — язычник. Так что с меня проку мало.

Вспомнил единственное, что омрачало житье мое у миляги Догара. Вот енти как раз разговоры. Про Истинную Веру. Уж на что Догар был от таких вещей далек, а и то…

«— Мне, конечно, неча в дела твои нос совать… А тока, паря, ты мне ответь, вот чем ваши идолы лучше Господа Единого? Ведь умаешься с ними, много их, да и злые они, жестокие. А наш Бог — Милосердный, всех любит, чада мы ему, и жертв кровавых не требует…»

Ладно. Улыбнулся Альсе.

— А это ты здорово загнула, про противоречие заповедям. Жаль вот только, что Кайд «Истинного Закона» не читал.

— И ведь ходит на службы в храм, — вздохнула воспитанница терпимых к «нечисти» марантин, — Ничего его не берет.

Дале носа своего не видит, а нос-то — альдский, курнопятый. А че ты хотел, приятель? Эт’ тебе не Каор Энен, даже не город, как Кальна, например. Тут — Этарн, север. Дичь глухоманная.

— Ну ладно, — Альсарена перевернула листок, — Слушайте дальше. «Первые упоминания о существах, похожих на стангревов, предоставляет нам знаменитая „Повесть Исхода“ Ритарана из Налироты. Автор пишет о крылатых существах, во время бегства с Тамирг Инамра пересекавших Золотое море на плотах найларских кланов.»

— Ага, — сказал я. — И говорят они на найлерте… Э?

Вот почему таким знакомым показалось мне слово «аблис». Я действительно слышал его раньше. От учителя, инарга-каллиграфа, злющего, как демон Кастанги, любителя покурить разную гадость. Одно время он жил в Лимре и работал в «Пылехранилище» — библиотеке, за право посетить которую любой книжник отдал бы правую руку. Но в «Пылехранилище» не всякого пускают. А учитель, провоняв комнату очередной дрянью, частенько позволял мне «задавать вопросы». И рассказывал, рассказывал — боги, какая пропасть знаний помещалась в седой его башке! И я, щенок, милостью Судьбы получивший эту возможность — я слушал. Нет — внимал.

Между прочим, учитель был единственным, кому вроде бы было абсолютно наплевать на нашу, так сказать, экзотику. Он совершенно спокойно мог заявить отцу: «Мы еще не закончили, уважаемый», — и отец, что самое странное, тихо закрывал дверь. Это он сказал Тану в каком-то споре о травах: «Милейший, ты ни черта не смыслишь в куреве», — и Тан спустил ему это…

Он уехал, не попрощавшись. Просто утром оказалось, что его в городе нет. И только потом я узнал, в чем было дело. От Эгвера. Учитель хотел взять меня с собой. В Лимр. А отец… Ну, вы понимаете, что ответил ему отец. И учитель уехал.

Опять я отвлекся. Воспоминания, прах их побери. Меж тем Альсарена что-то выясняла у Стуро. И парень, похоже, рассказывал ей Историю Творения от аблисов.

— Потому и зовутся аблисы детьми Ночного Ветра. Огонь же и Вода, видя детей Ветра счастливыми, воспылали к Ветру завистью, а к аблисам — ненавистью. И решили они погубить детей Ветра. И вышло из недр Подземное Пламя, и сотрясалась твердь, и громадные волны обрушивали мощь свою на берег… И лишь немногие аблисы спаслись, поднявшись высоко в небо. Но некуда было им направить полет свой, ибо лишь Вода простиралась под ними, и не видно было тверди, и ужас охватил аблисов, ибо гибель была неизбежна. Но Отец Ветер, в скитаниях дальних проведавший о беде детей своих, примчался им на помощь, и принял их, измученных, лишенных сил, на крыло, и перенес далеко-далеко, чтобы ни Вода, ни Огонь не могли более вредить им. И рек Отец Ветер: «Даю вам убежище, но не оставлю вас. Ждите, ибо вернусь за вами.» С тех пор аблисы живут в Убежище. И ждут, — вздохнул тяжело и опустил голову.

— Значит, Кадакар — не родина аблисов? — барышня наша удивленно покачала головой.

— Кадакар? — парень чуть нахмурился.

— Кадакар, — сказал я, — Горы.

— Горы — Убежище. Тлашет. Враг не подберется незамеченным.

— Тебе ничего не напоминает эта легенда? — я глянул на Альсарену, — Подземный огонь, содрогающаяся твердь, огромное пространство воды, на которую не опустишься? Э?

— Бегство с Тамирг Инамра? — предположила она, а я перешел на найлерт:

— Какой была земля, где аблисы жили прежде?

— Там никогда не было снега, — взгляд Стуро подернулся мечтательной дымкой, — Не было зимы. Там царили весна и лето. После весны — лето, после лета — весна. И земля была изобильна, и мир царил на ней.

— «И тучны были поля, и трижды в году собирали урожай, и злаки взрастали выше человека, и жили найлары в содружестве с соседями своими, и не случалось на благословенной Полуденной Земле войн…» — что там еще-то, боги? В общем, молочные реки и кисельные берега.

— Да, да! — воскликнул парень, — Все так и было!

Найларские легенды говорят, что Сыны Холода, проиграв битву за Недра Сынам Пламени, были изгнаны на поверхность. И все живое бежало, в ужасе перед ними. Ну, а найлары и араготы с ардагами вообще удрали с Тамирг Инамра. И оборотни. И аблисы, выходит, тоже. Конечно, они ведь в горах жили-то, а эти как раз в горах и вылезли из Недр…

— Ну вот, — я почесал нос, — с найлертом, кажется, разобрались.

Альсарена — глаза горят, бровки домиком — обернулась ко мне.

— Это, конечно, только теория, у меня не хватает ни знаний, ни смелости утверждать, что все было именно так, но, черт побери, мне нравится эта идея! Подобные совпадения не могут быть случайны. Что ж, пусть меня опровергнут, но я обязательно напишу об этом в книге.

Ишь, уцепилась как. Поборница просвещения.

— Лучше вынеси в отдельное приложение, — сказал я. — «Легенды стангревов и предположения по поводу оных». Так к тебе никто не придерется.

— Отличная мысль! — обрадовалась наша барышня, ухватила карандаш, вытащила чистый листочек, — Мотылек, повтори, пожалуйста, самое начало. Там, где про наделение аблисов крыльями…

— Вот теперь можешь посмотреть.

Мотылек вскочил и забежал мне за спину.

Я еще чиркала по бумаге, добавляя тон в складки одежды и в черные Мотыльковы волосы. Некоторое время натурщик только сопел. Потом спросил каким-то неопределенным тоном:

— Это — я?

— Среди нас тут один такой, с экзотической улыбкой.

— Что?

— Ты, кто же еще? Похож?

— Не знаю. Наверное.

Я оглянулась. Мотылек озадаченно трогал свое лицо, не сводя глаз с портрета.

— На брата похож, — сказал он, — На маму. Немножко.

— Ты что же, никогда себя не видел?

— Видел. В воде, — он пожал плечами, — Я не запомнил.

— Разве у вас нет зеркал?

— Нет — чего?

Пришлось объяснять, что такое зеркало. Заодно выяснилось, что стангревы практически не используют металла. Все металлические предметы — семейные реликвии, у каждого — своя история и ни один из этих предметов не сделан рукою аблиса. Выяснилось также, что аблисам нет нужды бриться, бороды у них не растут, а в сильные морозы они натирают лица мазью из воска и масла и надевают плотные маски.

Тут Мотылек забрал у меня карандаш и принялся неумело, но старательно чертить облачение стангрева в холодную погоду. Надо сказать, облачение это было устроено чрезвычайно хитроумно. Так как кожу крылатые создания практически не использовали, уже сшитая и подогнанная одежда пропитывалась особыми составами, после чего не пропускала уже ни ветра, ни влаги. Парень оказался большим докой в этих вопросах. Его мать, старший брат и жена брата были чем-то вроде портных в аблисском клане, отец же его и сам Мотылек занимались приготовлением составов для обработки одежды.