– Чего мне их бояться? – пожала она плечами. – Ведь это мои люди.

Когда Уилла вошла в хижину, ковбои как раз собирались обедать. Маринад возился у плиты: крепкие ноги широко расставлены, брюхо нависает над широким ремнем. Ему едва исполнилось сорок, а он уже почти полностью облысел, но отсутствие волос компенсировал длиннющими усами ярко-рыжего цвета. Прозвище свое Маринад заслужил за беззаветную любовь к маринованным огурцам. Характер у него был кислый, под стать излюбленному лакомству.

Увидев Уиллу, Маринад прохрюкал что-то приветственное, шмыгнул носом и снова отвернулся к сковороде, на которой шипела и брызгала жиром грудинка.

Джим Брюстер сидел, закинув ноги в сапогах на стол, и наслаждался сигаретой «Мальборо». Ему недавно сравнялось тридцать, и он был писаный красавчик: кудрявые волосы свисали до плеч, на щеках – две очаровательные ямочки. Джим весело подмигнул Уилле, его голубые глаза горели задорным блеском.

– Маринад, у нас к обеду гостья.

Усач недовольно хмыкнул, рыгнул и стал переворачивать грудинку.

– Нам двоим-то еле-еле. Так что давай, подними свою ленивую задницу и открой банку с бобами.

– Снегопад приближается, – сказала Уилла, повесив куртку на крюк.

– На следующей неделе, не раньше, – отозвался Маринад. Она взглянула в его угрюмые карие глазки.

– Думаю, раньше. Будем собирать стадо прямо сегодня.

Она выдержала паузу, зная, как тяжко ему подчиняться женщине.

– Гляди, скот твой, а не мой, – пожал Маринад плечами и стал выкладывать грудинку на тарелку.

– Вот именно. И, между прочим, в четверти мили к востоку валяется один из моих бычков. Зарезанный.

– Зарезанный? – Джим замер с банкой бобов в руке. – Кугуар?

– Вряд ли. Если, конечно, у вас тут не водятся кугуары с ножами. Кто-то зарезал бычка, искромсал его и бросил.

– Чушь, – бросил Маринад, прищурившись. – Какая-то хреновина. Пару голов задрал кугуар. Мы с Джимом его вчера пытались выследить, да не получилось. Наверно, сделал круг и задрал еще одну скотинку, только и делов.

– Ты думаешь, я не отличу клыков от ножа? Пойди, убедись сам. Четверть мили отсюда, прямо на восток.

– Да уж, я лучше проверю.

Маринад натянул куртку, бурча что-то нелестное про женщин.

– Ты уверена, что это не кугуар? – спросил Джим, как только дверь захлопнулась.

– Абсолютно. Завари мне кофейку, а? А я пока свяжусь по рации с ранчо. Скажу Хэму, что мы скоро пригоним стадо.

– Тут ведь не только мы, тут еще люди Маккиннона…

– Нет, – решительно покачала головой Уилла. – Ни один ковбой на такое не способен.

Она связалась с ранчо, подождала, пока наладится хороший сигнал. Кофе и огонь в очаге согрели ее, придали сил. Уилла передала на ранчо все необходимые сведения, выпила вторую чашку кофе, а тут и Маринад вернулся.

– Вот сука поганая, – сказал он вместо извинения. Уилла наложила себе полную тарелку и сказала:

– Я приехала сюда с Беном Маккинноном. Он пошел по следу. Поэтому нам придется помочь его ребятам со стадом. Вы не видели здесь никого чужого? Какие-нибудь туристы, охотники, городские умники?

– Вчера, когда шли по следу кугуара, я видел след костра, – сказал Джим с набитым ртом. – Но угли были холодные. Дня два прошло, а то и три.

– Там еще банки из-под пива валялись, – сообщил Маринад. – Намусорили, словно у себя во дворе. Поймал бы – пристрелил, ей-богу.

– А может, бычка пристрелили? – спросил Джим, обращаясь к Маринаду. Уилла это отметила и была уязвлена. – Знаешь, какие эти горожане – палят во все, что движется.

– Нет, не пристрелили. И туристы тут ни при чем. – Маринад запихнул в рот ложку с бобами. – Это молокососы, сто процентов. Какие-нибудь полоумные подростки, наколовшиеся или обкурившиеся.

– Может, и так. Если подростки, Бен отыщет их без труда, – сказала Уилла, но, по ее мнению, подростки тут были ни при чем. Чтобы накопить столько ярости, нужно пожить на свете достаточно долго.

Джим водил вилкой по тарелке.

– Мы тут в курсе, ну… того, что произошло. – Он откашлялся. – Связывались вчера с ранчо, и Хэм рассказал нам…

Уилла отодвинула тарелку.

– Тогда и я вам кое-что объясню. – Ее голос звучал холодно, спокойно. – У нас на ранчо остается все, как и прежде. Отец умер, теперь всем заправляю я. Будете выполнять мои распоряжения.

Джим переглянулся с Маринадом, почесал щеку.

– Да кто спорит? Просто мы тут думали, сумеешь ли ты удержать сестер на ранчо.

– Они будут делать то, что я им скажу. – Уилла рывком сдернула куртку с крюка. – А теперь, если вы закончили есть, седлайте коней. – Чертова баба, – пробурчал Маринад, когда за Уиллой закрылась дверь. – Каждой бабе обязательно нужно покомандовать.

– Ты про баб не трепись, что про них знаешь? – Джим надевал куртку. – А наша – прирожденный босс.

– До поры до времени.

– Сегодня приказы отдает она. – Джим пожал плечами, достал перчатки. – Мы ведь с тобой живем сегодня, а не завтра, верно?

Перед тем как иметь дело с матерью – а о встречах с ней Тэсс всегда думала как о деле, – Тэсс приняла двойную дозу экседрина. Все равно голова разболится, так почему не принять меры заранее?

Для визита Тэсс выбрала позднее утро, зная, что это единственное время дня, когда Луэллу можно застать дома. Она наверняка уже встала и сейчас делает прическу, занимается маникюром, накладывает косметику или же ходит по магазинам.

К четырем Луэлла отправится в ее собственный клуб «У Луэллы», будет там болтать с барменом или развлекать официанток рассказами о своих романах и байками из жизни танцовщицы в Лас-Вегасе.

Тэсс старалась не появляться в клубе «У Луэллы». Но и посещение материнского дома тоже не доставляло ей ни малейшего удовольствия.

Это был хорошенький домик в калифорнийско-испанском стиле, с черепичной крышей, весь утопающий в красивых кустиках, в районе Бель-Эр. Он должен был бы смотреться как картинка, но, как неоднократно говаривала Тэсс, Луэлла Мэрси и Букингемский дворец превратила бы в свинарник.

Тэсс пришла ровно в двенадцать. Она постаралась не смотреть на то, что Луэлла называла своим «газонным искусством». Там имелись: фигурка жокея с дурацкой ухмылкой во весь рот, свирепые пластмассовые львы, сверкающий голубой шар на бетонном пьедестале и фонтан в виде девицы с лицом сирены, у которой вода лилась изо рта прямо на перепуганных карпов.

Повсюду в изобилии росли самые разные цветы, явное несочетание ярких красок неприятно резало глаз. Цветы здесь сажались не по какому-либо плану или замыслу, о дизайне не шло и речи. Если вдруг Луэлле нравилось растение, она немедленно заводила его у себя в саду, повинуясь внезапному капризу. А капризов у нее, вздохнула про себя Тэсс, было немало.

Посреди кричащего красно-оранжевого цветочного ковра красовалось новое приобретение – безголовый торс богини Ники. Тэсс покачала головой и нажала кнопку звонка, который проиграл разухабистые первые аккорды песенки «Стриптизерша».

Луэлла сама открыла дверь, и Тэсс немедленно обволокло облаком развевающихся шелков, резких духов и карамельно-приторной косметики. Луэлла никогда не переступала порога своей спальни без соответствующего макияжа.

Это была высокая женщина с пышными формами и длиннющими ногами, которые все еще могли изобразить – и, бывало, изображали – канкан. Луэлла уже много лет была блондинкой, она сама давно позабыла, каков натуральный цвет ее волос. Сейчас они отливали медью, как и ее громкий смех. Она высоко взбивала их и с помощью огромного количества лака превращала в кокетливую прическу, одобряемую проповедниками с телеэкрана. Луэлла обладала умопомрачительным личиком, которое не мог испортить даже толстенный слой пудры, румян и туши: высокие скулы, пухлые губы, сейчас намазанные ярко-красным блеском, яркие, по-детски голубые глаза с толстым слоем теней на веках, брови она безжалостно выщипывала в тонкую черную ниточку.