– УАЙАТТ! – кричит Ред. – Вставай, Уайатт!

– Уайатт мертв, Ред. Уайатт мертв, – спокойно констатирует Леви, раскручивая жгут у бедра с таким видом, словно происходящее его ничуть не тревожит.

– Ты убил Уайатта! – захлебывается от волнения Ред, глядя на Адама. Глаза его пусты. Он в шоке.

– Держи себя в руках, – говорит ему Леви.

Кейн спускается по склону Эль-Диабло. Оставляет «лонгторн» Адама стоять, где стоит, и идет к ним пешком. Камешки хрустят у него под ногами. И даже несмотря на то, что он прихрамывает, вид у него невозмутимый и уверенный. Кейн – настоящий кремень. Его не сломить. Неспешной походкой гонщика он шагает по земле, взрывая облачка темной пыли. Она облепляет его гоночный костюм, покрывает ботинки. Даже вблизи его трудно разглядеть на черном фоне: Кейн кажется всего лишь тенью на песке.

Солнце слепит так, что не разобрать, сильно ли ранен Кейн, но его желтые глаза по-прежнему горят.

– Ты же вроде умер? – сплевывает Леви.

– Было дело. Давно, – отвечает Кейн. – Мне не понравилось.

Леви, прищурясь, разглядывает Кейна.

– Кто ты?

– Его зовут Кейн, – откликается Адам.

Кейн качает головой.

– Но при рождении меня назвали иначе.

Молчание.

Леви переступает с ноги на ногу. Ему неловко.

– Если ты не Кейн, тогда как тебя зовут?

Кейн поворачивает руку, поднимает рукав и показывает то, чего прежде Адам не замечал.

Отметина – не татуировка – скорее, рубец на внутренней части предплечья. Выжженная на коже буква «Б». Позорное невольничье клеймо. Такие ставили в Провиденсе.

Адам вспоминает разговор с Сэди.

«Он не просто обвинил во всем рабов. А уничтожил. Взяли мужчин, женщин, детей, – отвели к реке, заковали в цепи и утопили. Всех до единого».

По ложному обвинению в поджоге. Заковали в цепи и бросили в реку на съедение аллигаторам. Утопили.

– Теперь видишь, кто я? Кейном меня назвали накода. А до того, как Полковник продал меня в Провиденсе работорговцам… я носил фамилию Блад.

Леви не меняется в лице, однако щеки его горят огнем. Скулы белеют. На лбу выступает пот. Рот кривится в гримасе. По его темным глазам и поджатым губам все понятно. Он узнал его.

Леви качает головой.

– Неправда.

Кейн смотрит на него.

– Правда. На самом деле я Блад. Джо Блад.

Кейн поджимает губы так, что они становятся похожи на тонкую проволочку.

– Все равно, – бросает он, – какая разница.

Адам, онемев от изумления, таращится на Кейна… на Джо Блада. Леви, Сэди и Джо. Он должен был заметить сходство, но… шрамы Кейна скрывали правду. Его не узнали даже родные брат с сестрой. Двое братьев и сестра, разлученные в детстве. Полковник искалечил души своих детей. Сэди стала сильнее. Леви превратился в законченного психопата. А Джо вообще в кого-то другого. В чужака даже в глазах собственной родни.

Кажется, будто спускается ночь. И падает снег. Но это не снег. Это пепел. Серые хлопья сыплются из облаков, поднимающихся из разверстой пасти Эль-Диабло высоко над ними. Дирижабль скрывается из виду, и мотодельтапланы исчезают во мраке.

Адам по-прежнему целится из рогатки в голову Леви. А Ред держит его на прицеле. Леви и Кейн держат пращи сбоку. То, что происходит дальше, разворачивается словно в замедленной съемке.

Адам видит каждое движение так, словно они находятся под водой.

Сначала, разрушая мизансцену, вздымая пыль, мимо них проезжают двое гонщиков (из племени Ястребов, судя по малиновым курткам). Они мчатся вперед, опустив головы и не глядя ни влево, ни вправо. Даже не обращают внимания на Сэди, которая висит на веревке. Любой, кому хватило ума добраться до этого этапа гонки, знает, когда лучше остановиться, а когда двигаться дальше.

Появление гонщиков служит катализатором. Ред разворачивается на триста шестьдесят градусов, чтобы бросить камень, но не в Адама, а в Кейна. Движение его настолько предсказуемо, что разражается буря.

Не успевает Ред повернуться, как Кейн уже заряжает рогатку и бросает в него камень. Леви Блад раскручивает жгут, но Адам опережает его на доли секунды. Его камень свистит в воздухе. Леви и Ред падают одновременно.

Адам, точно оглушенный, шагает вперед. В голове у него звенит. Сперва подходит к Реду и заглядывает в его невидящие глаза, устремленные в небо. Из круглой раны над левым глазом сочится кровь. Адам переступает через него и подходит к скрючившемуся на земле Леви. Тот лежит ничком.

Адам стоит над ним с дрожащими руками и тяжело дышит. Пинает его носком ботинка, как когда-то Леви – труп Фрэнка.

Леви с глухим стуком переворачивается на спину, раскинув руки. Он стонет. Он жив. Грудь его поднимается и опускается. Наливающаяся синевой щека – в крови. Наверно, треснула кость там, куда попал камень. Кожа под глазом Леви багровеет, потом становится фиолетовой.

– Сними ее, – произносит Кейн у локтя Адама и протягивает ему фляжку с водой.

Адам не теряет времени. Бежит к дереву и принимается развязывать узлы. Сперва тянет за веревку, привязанную к дереву, чтобы оттащить Сэди подальше от лавы. Потом вынимает у нее изо рта бандану.

Сэди сплевывает и жадно глотает воздух. Адам протягивает фляжку Сэди, а сам трудится над оставшимися узлами. Сэди отпивает глоток. Возвращает фляжку Адаму. Вытирает рот тыльной стороной ладони.

– Я бы и сама справилась, – задыхаясь, произносит она. Голос ее звучит как кашель.

Сэди все та же.

Она оборачивается, смотрит на Кейна и Леви. Своих братьев.

Они привязывают Леви к дереву – так же, как висела Сэди. Его глаза закрыты. Голова упала на грудь.

– Надо было его убить, – замечает Адам.

Око за око. Кровь за пролитую Леви кровь.

Сэди качает головой.

– Ты не такой.

– Может, и такой. Может, я именно такой.

– Он и так скоро умрет.

– Не умрет, – возражает Кейн. – Наблюдатели с дирижабля сообщат Полковнику. И он его освободит.

Адам поднимает глаза на одинокий дирижабль, потом переводит взгляд на Кейна. Лицо его выглядит ужасно. На щеке синяк. Под глазами чернота. Губы распухли. Сразу видно, что Кейн жестоко избит.

– Когда я уехал, ты был…

– Полутрупом?

– Я не думал, что ты поправишься.

– Это все снадобья накода. В мешочке, который ты мне принес. Они – как разряд в сердце.

Адам замечает, что Сэди смотрит на Кейна. В ее миндалевидных глазах – смесь самых разных эмоций. Злость. Досада. Горечь. Радость. Любовь. Трудно выдержать столько чувств одновременно.

– Почему ты мне ничего не сказал? – тихо спрашивает она.

Кейн смотрит на нее.

– Я хотел. В тот день, когда ночевал у Адама в убежище, встал пораньше. Собирался съездить к тебе и все объяснить.

– Но не приехал.

Кейн отворачивается и смотрит в пустыню.

– Наверно, не знал, как лучше поступить.

Сэди впивается в него взглядом.

– А помнишь… накануне того дня, когда ты сбежал, мы купались в озере?

Кейн ничего не отвечает.

– Мне было пять лет. Но кажется, будто это было вчера. Мы плавали целый день, пока у меня не устали руки и не сморщилась кожа на пальцах. Мы заплыли так далеко, что ты сказал мне, чтобы я цеплялась за твои плечи, и поплыл со мною к берегу. Отличный был день. Ты тогда назвал его «жемчужиной». Не знаю, почему: небо было голубым, точно лед на леднике. А на следующий день ты сбежал.

Кейн переминается с ноги на ногу.

– Я уже не тот. Я многое повидал. Много чего натворил.

– Ты сбежал! Втихомолку. Мама не пережила. Твой побег разбил ей сердце, и она умерла.

Кейн качает головой.

– Я не сбежал. За мной пришел Полковник. Еще до рассвета. Сказал, что нужно провернуть одно дельце в Провиденсе. Мол, я уже мужчина. А мне было всего семь лет! Я не взял с собой ничего, уехал в чем был. Он увез меня на мотоцикле. У него тогда был «бэдхаммер».