Калифорния встретила нас ярким солнцем, высоким безоблачным небом и на удивление прохладной погодой. Ещё в самолёте нас предупредили, что температура в аэропорту восемнадцать градусов.

Правда про ветер не упомянули, а он был, резкий и холодный.

Встречали нашу делегацию шесть больших жёлтых автобусов. Огромных, с частоколом окошек и большим капотом, явно доставшимся им по наследству от мощных грузовиков. Автобусы были школьными. Об этом свидетельствовали надписи на бортах и их характерный вид. Впрочем, и эмблема нашего матча присутствовала.

— Разумно, — заметил я вполголоса, одобрив решение американцев, — Учебный год закончился и автобусы наверняка простаивают.

— Могли бы что-то и поприличнее прислать, — проворчал кто-то из наших спортсменов из-за моей спины.

— Зря ты так. Когда мы в прошлый раз здесь были, то школьные автобусы нам показались гораздо комфортнее, чем обычные городские, — ответила ему знакомая мне метательница диска. Хорошая тётка. Спокойная, как удав, и не дура на предмет поржать. Мы с ней на чемпионате Европы познакомились. Лихо она тогда шутила, сумев своей болтовнёй развеять предстартовый мандраж у целой группы наших ребят. Фаина Мельник уже бывала в Беркли в 1971 году на таком же "большом матче", и от неё во время сборов я узнал много интересного про сам город, и про предстоящие соревнования.

Дождавшись Семёныча и куратора, я полёз в автобус. Действительно, неплохо внутри всё устроено. Широкие велюровые сиденья, рифлёная резиновая дорожка по всему проходу и целых три кондиционера, разнесённые по всему салону. Мои спутники, одобрительно похмыкав, тоже достойно оценили транспорт американских школьников. Кстати, то, что они оба попали в состав делегации, оказалось сюрпризом не только для меня. Похоже, и мой тренер, и куратор, недавно ставший майором, сами были в шоке от чьего-то неожиданного решения.

Когда наш автобус выбрался на трассу, водитель включил музыку. С первых же нот я узнал одну из тех песен, которые мы записали в Германии. Улыбнувшись и недоверчиво покрутив головой, я начал пробираться к водителю.

— Извините, что отвлекаю. Не подскажете мне, где вы раздобыли эту кассету? — поинтересовался я у водителя, устраиваясь на откидном сидении напротив него. Фразу я составил заранее. Всё-таки мой английский пока слабоват. Надеюсь, что в этой поездке я получу нужную разговорную практику и смогу его подтянуть.

— Сам переписал с диска. У меня большая коллекция пластинок на русском языке, и я часто включаю русскую музыку своим ученикам, — отозвался смуглый курчавый дядечка, уверенно крутивший баранку автобуса. Что характерно, ответил он на русском, и почти без акцента, — А что касается движения, то нет, не отвлекаете. По американским хайвеям скучно ездить. Особенно на автобусе. Так и тянет поспать.

— Так вы учитель? — удивился я. Как-то у наших педагогов я не наблюдал тяги и способностей к управлению автобусами.

— У нас небольшая школа и ставок водителей в ней не предусмотрено.

Детей мы собираем и развозим сами. Одноэтажная Америка удобна для жизни, но не для учеников. Если бы не было школьных автобусов, то у них могли бы возникнуть трудности с посещениями школы. И вы не первый, кого удивляет такое положение дел. Семь лет назад я уже встречал такую же делегацию ваших спортсменов. Они тоже соревновались в Беркли. И их так же удивляло, что у нас учителя управляют школьными автобусами, — усмехнулся американец.

— У вас очень неплохое владение языком. В семье есть кто-то из русских? — спросил я у водителя первое, что пришло в голову.

— Никого. Мои отец и мать из Мексики. А что касается языка, так я учился в Москве, на филологическом факультете. Награды отца помогли. Он у меня награждён двумя советскими медалями. Одна из них "За отвагу". Отец перед войной устроился моряком на американское грузовое судно, и дважды за войну успел побывать в вашем Мурманске. Один раз его там даже подлечили после ранения. Так что, когда он весь в наградах, а у него ещё есть три американские медали и одна английская, пришёл в советское посольство в Мехико, то вопрос с моим обучением в Москве решился очень быстро. Кстати, на изучении русского языка настоял именно он. Не раз повторял, что для всей Европы ему хватало знания английского, и только в Мурманске он понял, что не помешало бы знать и русский, — американский мексиканец болтал с удовольствием. От вождения его разговор не особо отвлекал. Действительно, езда по хайвею проста и незатейлива — кати себе по прямой на одной и той же скорости, и всё. Ни ям тебе, ни кочек, ни перекрёстков. Зато разметка такая нанесена, что её только слепой не заметит.

— А как вы оказались в Америке? — спросил я у собеседника, зная, что к мексиканцам в США довольно предвзятое настроение. Не раз попадались на глаза фотографии, на которых копы безжалостно обходились с мексиканскими эмигрантами.

— Отец сначала выучился на моториста, а потом и вовсе стал главным механиком большого танкера. Возил нефть из Кувейта во Фриско. Тогда на Ближнем Востоке тихо было, не то, что сейчас началось. Зарабатывал он не плохо, и к пенсии успел скопить достаточно денег, чтобы купить ферму около Эль-Собранте. Так что из Москвы я вернулся уже не в Мексику, а в США. Попытался устроиться в Калифорнийский университет, что в Беркли, но сразу не получилось. Только через три года мне там предложили должность на половину ставки. Так что я иногда читаю лекции и провожу семинары по русской литературе и поэзии для студентов, но в основном учу детей в нашем городке, — явно гордясь собой, поведал мне водитель.

А у меня в голове затренькал звоночек. Откуда-то до боли знакомым показалось название городка — Эль-Собранте. Я замер, вспоминая. Удивительное дело, но воспоминания оказались в области, очень далёкой от спорта и от Америки.

Ну вот никак я не мог подумать, что они окажутся связаны с музыкой. А ведь точно, когда-то, ещё в первой жизни я читал рассказ о себе Кирка Хеммета, который жил в деревенском доме около Эль-Собранте. Именно там он впервые пробовал экспериментировать со звуком, а в Беркли он ездил, чтобы учиться играть на гитаре у Джо Сатриани.

— Простите, а вы случайно не знаете Кирка Хеммета? — спросил я у учителя. Вполне логично спросил. Городишко у них не больше нашего средненького села, и вряд ли там наблюдается переизбыток школ.

— Знаю, и не случайно. Он в позапрошлом году закончил нашу школу и сейчас работает в "Бургер Кинге". Вы его знаете? — насторожился американец, в котором взыграл дух учителя, переживающего за своих воспитанников и отслеживающих интерес посторонних к их ученикам.

— Мне рассказывал про него один из знакомых музыкантов. Говорил, что Кирк неплохо играет на гитаре, — вывернулся я.

Не рассказывать же мне о том, что через несколько лет этот парень станет одним из лучших гитаристов, играющих спид-метал, а группа "Металлика" вознесётся на вершины чартов, приобретя миллионы поклонников.

— Подождите-ка, — уставился на меня американец, и чуть не выпустил руль из рук, — Так это вы тот космонавт, которого Советы послали к нам на соревнования? Я во вчерашней газете про вас статью читал, но там, на фотографии, вы были без этих дурацких очков в половину лица.

Ну, так-то да. Солнечными очками я всерьёз озаботился. Солнце в Калифорнии лютует не на шутку, и мои глаза его точно не выдержат. Каплями не спасёшься. Я и на Урале без очков только в пасмурную погоду хожу, или когда на улице темнеть начинает.

— Похоже, что я. По крайней мере в космос больше у нас никто из делегации не летал, — огорчённо признался я, понимая, что беседу пора сворачивать. Мне все эти разговоры "со знаменитым человеком" ещё дома надоели. Почему-то люди, когда узнают, что я космонавт, резко глупеют и начинают задавать одни и те же вопросы, уже изрядно набившие мне оскомину. Я скоро во сне на них начну отвечать.

— А как вы отнесётесь к моему предложению о том, чтобы встретиться со студентами нашего университета? — огорошил меня водитель-педагог.