— Александра! — мать семейства чуть не подпрыгнула на своём месте. — Невежливо задавать гостю такие вопросы.

— У него кольца нет, — пискнула с другого конца стола младшая, девочка лет семи, — значит, холостой.

— Ксения!

Я подмигнул малявке, отчего та гордо задрала подбородок.

— И вот так, — отец семейства развёл руками, — каждый день. А что делать, приходится всё это слушать — я же здесь главный. Иной раз думаешь: уйду в монастырь, хоть в тишине посижу. Но ведь скучать буду по безобразницам.

— Папа! — хор девичьих голосов рявкнул с возмущением.

Вот в такой обстановке и прошёл весь обед. Мне было смешно от их шуточек и взаимных подколок. И чуточку грустно, что у меня такой большой шумной семьи никогда не было. Если станет одиноко, буду приезжать к Добрятниковым в гости и наслаждаться атмосферой.

— Ну-с, Константин Платонович,— Пётр Петрович отложил салфетку, — теперь можно и поговорить, под кофий, как вы считаете? Тогда пойдёмте в мой кабинет, приют тишины и мужской благодати.

Выходя следом за Добрятниковым, я услышал за спиной девичьи вздохи и перешёптывания.

Комната, куда привёл меня Добрятников, была, скорее, не кабинетом, а берлогой, где глава семейства прятался от шумных домочадцев. На стенах давно не чищенное оружие, на полу пушистый ковёр, большой диван, письменный стол, заваленный книгами, камин, на большом окне синие занавески. На удивление, очень уютное убежище.

— Присаживайтесь где нравится, Константин Платонович, — Добрятников неопределённо махнул рукой, — а я нам кофий соображу.

Пока я устраивался на диване, хозяин берлоги вытащил из угла жаровню на тонких ножках и принялся колдовать над кофейником.

— Хороший кофий, знаете ли, он требует уважения. Хочешь настоящего вкуса — лично смоли зерна, добавь кардамону да перцу, свари со всем тщанием. Вот тогда и получится божественный напиток. А вы правда были в Париже?

— Жил там.

— И как? Лучше, чем у нас?

Я пожал плечами.

— Не с чем сравнивать: Москву я видел только мельком, а в Петербурге не был. Пётр Петрович, а ведь я к вам по делу. Что вы не поделили с Василием Фёдоровичем?

К счастью, Добрятников не стал юлить и рассказал практически то же, что было записано у меня. Да, он честно признался, его крепостные косили этот дурацкий луг. Имение у дяди большое, а людишек немного — им до этого луга идти дольше, чем косить. Но дядя упёрся из принципа: брали чужое? Извольте заплатить.

— Вы меня тоже поймите, — Добрятников скривился, — где я ему лишние деньги найду, чтобы за все годы рассчитаться? Вроде мелочь, а взять негде. Видели, сколько у меня дочерей? Тут хоть бы старшей на приданое собрать. Я Василию Фёдоровичу сразу и сказал — нету-с. Хотите, пришлю крепостных, чтобы отработали. Так он ни в какую. Говорит, извольте деньгами, работать у меня и без ваших холопов есть кому.

Глупая ситуация, на самом деле. Дяде, полагаю, эта мелочь и не нужна вовсе, он на принцип пошёл. А как мне выкрутиться? Чтобы и не грабить симпатичного мне Добрятникова, и дядю уважить.

— Пётр Петрович, я когда к вам ехал, успел заметить, что ваши крестьяне жгут древесный уголь.

Сами печи я не видел, но специфический запах отжига древесины в уголь почувствовал.

— Есть такое дело. Леса много, а в Муроме уголь для кузниц требуется. Я даже печь специальную приказал сложить.

— Значит, и дёготь имеется?

Добрятников кивнул, важно напыжась. Чувствовалось, что это была его гордость. Понимаю: какое-никакое, а алхимическое производство для такой глуши настоящий прорыв.

— Давайте меняться. Пусть ваши крепостные и дальше луг косят, а вы мне дёготь.

Минут за двадцать мы пришли к соглашению. Добрятников, несмотря на смешливость, в ценах на сено, дёготь и уголь отлично разбирался. Я в ценах не смыслил ничего, но умел торговаться. Так и договорились.

— Отлично! Просто замечательно. А зачем вам, Константин Платонович, столько дёгтя?

Я уклончиво что-то ответил и перевёл разговор на другую тему. Незачем ему знать про будущую механическую мастерскую.

— Константин Платонович, а не останетесь ли по такому случаю у нас на ужин? Отметим примирение между нашими семействами, разопьём штоф-другой. Расскажете нам о Париже.

Ох, не выпить он со мной хочет! Так и вижу по блеску в глазах, что ему хочется поближе познакомить со мной дочку, а лучше — сплавить мне всех оптом. Не-не-не, я на такое не подписывался.

— Увы, Пётр Петрович, мне пора ехать. Дела, знаете ли, да и Василий Фёдорович ждёт.

— Как скажете.

Во взгляде Добрятникова мелькнуло сожаление, но он вежливо проводил меня к выходу.

— Константин Платонович, приезжайте к нам ещё, всегда буду рад вас видеть. По-соседски, как заведено. У нас здесь маленькое общество, и новый человек как глоток чистого воздуха.

— Обещать не буду, но постараюсь заглянуть с оказией.

— Не надо поводов! Просто приезжайте в любое время.

Лакей распахнул передо мной дверь, но желание выходить на улицу пропало у меня моментально. Там лил дождь. А через мгновение полыхнула молния и тяжко громыхнул гром.

— Вот те на! — рядом хохотнул Добрятников, потирая руки. — А я-то думал, чего так рано стемнело. Не судьба вам от нас уехать, Константин Платонович. Правда, чего мокнуть в дрожках? Да и дорогу развезёт. Оставайтесь у нас с ночёвкой, не стесните.

Что поделать, пришлось остаться в Добрятино. Я убедился, что мой возница Кузьма накормлен, пристроен на ночёвку, а дрожки спрятаны от непогоды. И пошёл в гостиную — расплачиваться за ночлег беседой и своим обществом. Мне несложно, а им приятно. Главное, не поддаваться на провокации и не оказывать внимание девицам. Они миленькие, смешные, но совершенно не в моём вкусе, хотя к рыжим я обычно неравнодушен.

На удивление, до ужина я общался только с хозяином и хозяйкой усадьбы. Дочери куда-то испарились, и мы неплохо так поговорили о соседях и нравах местного общества. Под местную наливку — самое то.

Оказалось, большинство местных помещиков обрадовалось, когда я приехал. Закидоны дядюшки, склонность к сутяжничеству и вздорный характер конкретно всех достали. Они даже коллективно решили пойти мне навстречу и дать уступки.

— А теперь прошу в столовую, — пригласила хозяйка, Елена Даниловна. — Нас ждёт скромный ужин.

Почему-то в её взгляде мне почудилась хитринка. Интересно, что там такое? Но долго гадать не пришлось — сюрприз ждал меня прямо в столовой.

Так вот куда делись дочери. Наряжались! Ёшки-матрёшки, представляю, что творилось у них в комнатах, пока я беседовал с родителями. А теперь они, все расфуфыренные, стреляли в меня глазками, будто расстрельная команда. Только самая маленькая, Ксения, уселась на диванчик в углу и недовольно хмурилась. Ну да, ей ещё рано играть в брачные игры, а других развлечений нет.

— Прошу к столу, — Елена Даниловна так старалась не улыбаться, что было заметно ещё больше.

Меня усадили напротив старшей дочери. Огненно-рыжая девица так смотрела, будто собиралась проделать во мне две дырки.

— Константин Платонович, — голос у неё был мелодичный, но с лёгкой хрипотцой. Или это она волнуется сильно? — А вы долго в Париже жили?

— Семь лет.

Рыжие девушки восхищенно загомонили:

— О-о-о!

— Да-да!

— Расскажите!

— Что там носят дамы?

— А кавалеры?

— Что сейчас модно?

— Вы видели королеву?

— Она красивая?

— А причёска? Какая у неё причёска?

Вопросы сыпались на меня как горох из мешка. Я с трудом успевал отвечать на один, как следом получал ещё десять. Нет, не видел французскую королеву, за модой не следил, интереснее всего на студенческом карнавале. И так далее и тому подобное. В ответ девицы закатывали глаза, говорили с придыханием и бросали на меня жгучие взгляды. Кажется, в местном пантеоне женихов я занял место верховного божества.