— Именно, сударыня, именно. Вы отвлекаетесь от рисования Знака из-за любого шороха. А маг должен быть сконцентрирован и внимателен. Ничто не должно прерывать создание Знака, даже зверь, откусывающий ногу. Если Таня будет петь, ходить на голове или танцевать на столе, вы не должны даже смотреть на неё.

Потупившись, рыжая засопела, но возражать не посмела.

— Таня, теперь каждое занятие ты будешь сидеть здесь. Можешь взять с собой вязание, чтобы не скучать.

Орка кивнула. По выражению лица было видно — ей смешно и одновременно приятно слегка досадить барыне.

— Рисуйте, Александра, рисуйте.

— Вы мне доску загородили, Константин Платонович!

— По памяти сударыня. Не помните? Хорошо, я дам вам ещё три секунды, можете посмотреть. Тренируйтесь, вы должны запоминать с первого взгляда.

Ещё час я заставлял её раз за разом переводить бумагу. Она перепачкала пальцы чернилами, скрипела зубами, сердилась, бросала на орку яростные взгляды, но сумела заучить правильно.

— Отлично! На этом сегодня закончим. До завтрашнего дня вы будете пробовать создать Знак с помощью карандаша. Правильно нарисованный, он должен вызвать дуновение воздуха. Сколько эфира вложили, такой силы сквозняк и получили.

Рыжая облегчённо вздохнула.

— Устали, Александра?

Она кивнула.

— Привыкайте. В первый год вам предстоит выучить два десятка Знаков. И этот ещё не самый сложный. А теперь отмывайте чернила и идёмте обедать.

До самого вечера я занимался делами усадьбы. Поездил на Буцике, отрегулировал ему магический движитель, заглянул на стройку мастерской, забрал у Настасьи Филипповны кобуру для small wand, примерил и так в ней и проходил. И прочая мелочёвка, требующая моего внимания.

Вечером, после ужина, я дал себе отдохнуть. Сидел в гостиной и смотрел, как пикируются Александра и Бобров.

— Сударыня, вы меня оскорбляете своим отказом.

— Вот ещё! Много о себе думаете, Пётр.

— Я думаю не о себе, а о вас. Вечерняя прогулка возле пруда очень хорошо влияет на цвет лица.

— Вы намекаете, что с ним у меня не всё в порядке?

— У вас с ним всё чудесно. Но ведь его надо поддерживать.

— Как-нибудь без вас, Пётр, без вас. Понимаете? Я люблю прогулки в одиночестве.

— Зря отказываетесь, очень зря. Мы могли бы почитать стихи…

Александра фыркнула.

— Стихи? Нет уж увольте. Ещё скажите, что вам нравится читать их при луне. Какие глупости и вздор!

— Что же, вы не любите стихов?!

Я прятал улыбку. Милое дело за ними наблюдать! Бобров никаких планов на рыжую не строил. Но вроде как начал за ней ухаживать и просто так отступить не может. А моей ученице Бобров слегка симпатичен, но она упёрлась из принципа и ни за что не уступит. Вот только им в спорах огонька не хватает, самую малость. Слегка так, чтобы веселее спорилось. Огонька…

Додумать мысль я не успел. С рёвом, будто дикий зверь вырвался из клетки, вокруг меня взметнулись языки пламени.

— А-а-а-а-а!

Кто-то заорал в ужасе. А я не мог даже пошевелиться, глупо улыбался и наблюдал, как огонь окружает меня сплошной стеной. Я даже сказать ничего не мог, даже любимые ёшки-матрёшки застыли на языке. В ноздри ударил запах палёных волос, глаза заслезились от дыма, а под пальцами хрустнули подлокотники кресла, мгновенно превратившиеся в головёшки.

— Костя!

Со всей дури в меня врезался Бобров, выбивая из пылающего кресла и отбрасывая в сторону. Я покатился по полу, уже ничего не видя и не соображая.

— А-а-а!

По мне что-то хлопнуло, будто огромная мухобойка. Это Александра сдёрнула со стола скатерть и кинулась сбивать пламя. А следом на меня обрушился поток воды — Таня, прибежавшая на крик, плеснула на огонь из графина.

— Хватит.

Пламя исчезло так же неожиданно, как и появилось. Я сел на полу и нервно рассмеялся. Ёшки-матрёшки! Что это было?

Успокоив Александру и Таню, порывавшихся меня осмотреть на предмет ожогов, и заверив, что со мной всё в порядке, я сбежал переодеваться. Одежда обгорела и страшно воняла палёным. Никаких ожогов на коже, правда, не видно, даже ресницы и брови остались целыми. Магия? Однозначно. Но вот кто устроил мне личный пожар? Честно говоря, никаких идей у меня не было.

— Костя, ты как?

В дверь постучал Бобров и, не дожидаясь ответа, ввалился в комнату.

— Нормально.

Я заглянул в зеркало и не нашёл ничего необычного. Рубашку я уже сменил, а на лице даже следа от огня не осталось.

Бобров тоже меня осмотрел и покачал головой:

— Плохо дело, Костя.

— В смысле? Нормально всё, живой и здоровый.

— Да это понятно, не будешь же ты сам себе вредить.

— Что, прости?

— То самое. Твой Талант вреда тебе принести не может.

— Ты хочешь сказать, что это я и устроил?

— А кто? Костя, не придуривайся, ты и сам знаешь, что у тебя Талант разыгрался. Знаешь же?

Я закрыл глаза, прислушался к самому себе и кивнул. Талант шкодно “подмигивал” мне эфиром и “ухмылялся”, если можно так выразиться.

— Да, ты прав, Пётр. Чёрт!

— Вот я и говорю — плохо. Ты не контролируешь Талант, не умеешь с ним справляться.

— Хорошо, что не сгорел, ёшки-матрёшки.

— Да, тебе хорошо, — Бобров поднял руку и показал мне волдыри от ожогов, — а нам не очень. И кресло ты спалил до угольков, только выкинуть.

Он тяжело вздохнул и посмотрел на меня, как на расшалившегося ребёнка.

— Тебе срочно нужен наставник. Такой, знаешь, который дворянских детей учит.

— Где я тебе его возьму?

— В Москве, например. Можно у Голицыных спросить, из их людей.

Заметив, как я скривился, Бобров добавил:

— Или нанять. Не ты первый с такой проблемой. Бывает, что дар просыпается поздно, чаще всего не в родовитой семье. И чтобы дитятко дом не разнесло, приглашают такого учителя. Там правда розги часто в ход идут, но, думаю, ты без них обойдёшься.

Я нервно хмыкнул, представив, что за мной будет гоняться учитель с розгой.

— Тогда едем. В Москву, говоришь?

— Ага.

— Собирайся.

— Ты что, ночь на дворе, куда ехать-то.

— Сам говоришь, что Талант сам такое выделывает. А если он во сне разыграется? Спалит усадьбу и вас заодно. Поехали, Пётр, поехали.

Бобров тяжело вздохнул, посмотрел на меня и согласился.

— Поехали. Только чур остановимся у Голицыных, мне кой-какие дела с ними надо порешать.

Я махнул рукой — Голицыны, так Голицыны. В любом случае, мне тоже бы неплохо с ними поговорить.

Кузьма даже глазом не моргнул, когда узнал, что надо выезжать в Москву. Прямо сейчас? Как будет угодно барину.

— Прикажите только Настасье Филипповне выдать масла для фонарей.

— Будут тебе фонари, — махнул я рукой.

Видел я это убожество с фитилём, зажигай не зажигай, всё равно не видно ничего. Сам ему сделаю подсветку, не безрукий.

Александра порывалась поехать с нами, но я решительно запретил ей.

— Работайте со Знаком, сударыня. Мы туда не развлекаться едем.

Рыжая жалостливо посмотрела на меня, нацепив самое несчастное выражение лица.

— А если у вас опять приступ будет?

— Со мной Пётр, этого хватит. Знак, сударыня, для вас сейчас есть только он. Вы учиться ко мне пришли или нянькой работать?

Она вздохнула и разочарованно наморщила нос.

— Я никогда не была в Москве, Константин Платонович.

— Успеете ещё. Будете хорошо учиться — поедем туда за магическими принадлежностями.

Настасья Филипповна была в своём репертуаре и принесла целую корзину всякой снеди — кулёчки, свёрточки, туески, салфетки, а между ними выглядывали горлышки бутылок, залитые сургучом.

— Костенька, тебе в дорогу собрала перекусить.

— Настасья Филипповна, да этого на неделю хватит.

— Ничего, запас карман не тянет, а то станете всякую гадость в трактирах есть.

Она вручила корзину Боброву и так на него зыркнула, будто подозревала, что он в дороге меня объест.