— Ноготь сломала. — Не подаю вида и говорю спокойно, пока Леша криво усмехается.

— Ноготь значит, — произносит задумчиво, а я киваю, тут же убирая пальцы за длинные рукава свитера, очень теплого свитера, — хорошо. Готовить умеешь?

— Я?

— А тут еще кто-то есть?

Краснею. Опять. Не то, чтобы я не умела, просто не было необходимости. Усмехается, не получая от меня ответа и отходит к маленькому холодильнику. Мне становится стыдно, хотя раньше бы меня точно не смутил такой вопрос.

— Вот, — на столе появляется доска, лук и нож, — поможешь. Надеюсь, почистить и нарезать лук ты сможешь?

Киваю и тянусь к сумочке, чтобы убрать волосы в хвост. Черт с ним! Хочет, чтобы я резала лук, значит порежу! Я не немощная. Когда достаю резинку для волос и собираюсь убрать их, Леша резко задерживает мою руку.

— Не надо.

— Почему? А вдруг…

— Хрен с ними. С шерстью поем.

Забирает резинку, а я ошарашенно смотрю на него. Дикарь так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Тут же покрываюсь мурашками, но он отступает. Мне не остается ничего другого, как приняться за дело. Сначала думала, что Леша будет наблюдать, но он достал вторую доску и принялся расправляться с мясом. Не особо приятные действия, но я аккуратно резала лук, стараясь ни о чем не думать. Только, как на зло, глаза заслезились. Я упорно продолжала орудовать ножом, вытирая их тыльной стороной ладони.

— Я все еще жду. — Напоминает о себе Алексей, а я делаю вид, что не понимаю, о чем идет речь.

— Ноготь. Он всему виной.

— Наверное, на ноге, потому что на руках все целые.

Черт! Прочищаю горло и киваю. Не хочется делиться тем, что в нашей семье есть огромные проблемы, да и не только в ней. Наверное, проблема во мне, потому что…

— Ир? — Догоняю Штольман, которая проигнорила меня в столовой в очередной раз, делая вид, что мы не знакомы. — Остановись ты!

— Чего тебе, Суфлер? — Она недовольно смотрит на меня, сложив руки на груди.

— Поговорить хотела.

Штольман усмехается, пока я непонимающе смотрю на нее. Ну не сошлись во мнениях. Такое бывает. Неужели стоит из-за этого дуться?

— Поговорить она хотела, — с кривой улыбкой выдает Ира и хмурится, — знаешь ли, Алимеева, — она наигранно улыбается, хотя в глазах скользит презрение, которое я чувствую каждой клеточкой организма, — кроме тебя есть еще и другие люди. С чувствами. Эмоциями. Переживаниями. Представляешь, кому-то тоже может быть больно и обидно. Я думала, что стала для тебя другом, но нет. Я для тебя лишь жилетка. Бесплатный психоаналитик, к которому ты обращаешься только тогда, когда совсем прижмет. — Я открываю рот, но не произношу ни слова, ведь Ира горько усмехается. — И все бы ничего, Суфлер. Я смирилась с тем, что ты эгоистка законченная, но каждый раз плевать в себя я не позволю. Не подруга? Да, черт с тобой! Обратись к тем, кто вьется вокруг тебя, изображая дружбу. Только не удивляйся, когда кто-то из этих людей воткнет тебе нож в спину.

Штольман разворачивается и уходит, а я стою посреди коридора, словно оплеванная…

Настолько погружаюсь в эти мысли, что слезы пеленой встают перед глазами. Нож скользит не по луку, а по пальцу, и я тихо всхлипываю, тут же притягиваю к себе руку.

Нож падает на пол, а дикарь тихо матерится. Пока я моргаю, он ведет меня в маленькую ванную, которую ванной можно назвать с трудом. Каморка с раковиной, унитазом и ванной, которая в некоторых местах покрыта ржавчиной. Возится со мной, как с маленьким ребенком, пока я давлюсь слезами, которые льются рекой, будто кто-то повернул кран и не спешил закрывать.

— Трудотерапия не помогла. — Бормочет себе под нос, наклеивая на небольшую ранку пластырь.

— Что?

— Ничего, Рапунцель. Пойдем. — Он отстраняется, пропуская вперед. — Не вздумай. — Говорит, когда я поднимаю нож и хочу продолжить, хлюпая носом. — Пей чай. Сам закончу.

Наливает мне в кружку кипяток, бросает туда пакетик ароматного чая и подает мне. От таких пусть грубых, но заботливых действий меня пробирает. Никогда столько не плакала, как при нем. Как будто передо мной не простой парень, которого я считала врагом, а катализатор слезных желез. Персональный.

Принимаю кружку с котиком и дрожу так сильно, что она подергивается у меня в руках. Леша смотрит на меня и хмурится.

— Говорить не будешь?

Отрицательно качаю головой. Вряд ли сейчас могу выжать из себя хоть один нормальный звук.

— Обидел кто-то?

Снова качаю головой, а он тяжело вздыхает.

— Обними… меня…

Сама не понимаю, как эти слова вырвались наружу. Даже глаза отвела в сторону, чтобы не видеть холодного взгляда. Какая же я сейчас жалкая…

— Рапунцель просит меня о нежностях, — протягивает так, что я чувствую укол в область сердца, дура, — ты ведь понимаешь, что обнимашками я не ограничусь?

Киваю. Сжимаю кружку крепче, чтобы не разреветься во весь голос. Обними… Просто обними…

— Ну что? — Убирает кружку из моих рук, ставит ее на стол, вытирает пальцами влажные дорожки на щеках, от чего я поджимаю губы, пытаясь себя сдерживать. — Посыпалась, крепость?

Прижимает к себе, оплетая кольцом рук и упираясь подбородком мне в макушку.

Посыпалась. Да. Сильно. Так, что камни разбивались на мелкие частицы. Да, какие там частицы?! Огромные глыбы просто в пыль…

И что прикажете мне делать?

Не то, что говорить, даже дышать трудно, пока она находится в моих руках. Близко. Непростительно близко, оголяя эмоции и ощущения. Как будто кожу живьем сдирают. Грудину распирает от того, что чувствую. Ребра кажутся скромной помехой, потому что сердце выбивает такой ритм, что меня вот-вот порвет на части, но отпустить ее не могу.

Если в прошлый раз ее слезы можно было списать на мажорскую блажь или финты от какой-то химии, то сейчас хочется придушить того, кто ее обидел. Знаю, что кто-то постарался, вот только принцесска молчит и не выдает тайну. Скрывает. Почему?

Боится за обидчика? Или не хочет рассказывать о себе?

Друзья постарались?

Нет. Белобрысый так смотрел и рвал за нее задницу, что вряд ли бы обидел.

Лилия?

Да ну. По словам подруги блондиночка любого уроет кислотными фразочками. Я и сам ощутил, насколько больно она может ударить по самооценке.

Родители?

Лиля говорила, что они холят и лелеют свою кровиночку, так что…

Вариантов у меня не осталось.

Шмыгать носом она перестает, но не отстраняется от меня, наоборот сжимает пальцами футболку и шумно дышит. Я же стараюсь держаться. Хотя одного взгляда на светлые волосы достаточно, чтобы шифер плавно поехал вниз, срывая остатки самообладания. Судя по всему, она и не подозревает, какого зверя во мне сейчас будит. Жадного и голодного до своей добычи. Глубоко вдыхаю и прикрываю глаза, наслаждаясь нежным ароматом, заполняющим легкие. Торчок дорвался до своего кайфа. И кто бы мог подумать, что принцесска сама ко мне придет?

Охренеть.

— Чай остынет. — Говорю сиплым голосом, и Рапунцель кивает.

Разжимает пальцы, и я с трудом возвращаюсь к столу, вспоминая, что был голодным, как собака. Она берет кружку и садится на стул, смотря, как я орудую ножом. Привычные спагетти с подливой. Я не хвастал особыми кулинарными навыками, но Маруська не жаловалась. Скорее наоборот, просила добавки. Фокусируюсь только на еде, чтобы не видеть, как слипшиеся реснички подрагивают каждый раз, когда я бросаю взгляд на Рапунцель. Механические действия не особо помогают, но желание смять ее в руках немного приглушается. Знаю, что позже оно накроет с еще большей силой. Только это произойдет позже.

— Я не хочу. — Упирается, когда я ставлю перед ней тарелку с едой.

— А я не спрашивал. — Отвечаю спокойно, потому что вижу, как она водит носом и прячет глаза. — Жуй. Не хочу отмывать твои мозги с пола, если вдруг ты надумаешь снова в голодный обморок упасть.