‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что ты хочешь сказать?

Задала вопрос, но ответ знала. Все органы обожгло пониманием. Хотелось закричать во всю глотку, что он не имеет права, только…

— Ты больше не будешь общаться с этим парнем. Никогда, Света. Иначе, — отец шумно вдыхает, пока я часто моргаю, глядя через пелену на тонированное стекло, — я помогу ему попасть в камеру.

— Какой же ты…

Подбородок подрагивает, и я осекаюсь, проглатывая тугой комок слез, которые выступили на глазах.

— Адекватный. На данный момент ты поддаешься эмоциям, Света, но когда они пройдут, ты скажешь мне спасибо.

— Такого никогда не будет. — Еле шепчу, но папа усмехается.

— Так будет лучше для всех. — Уже веселее произносит Владимир Эдуардович, которого я больше не хочу называть отцом.

Разве родной папа будет так поступать со своим ребенком?!

— Я был не против твоих ночевок у Орлова. Он перспективный парень и…

Дальше я его не слушаю, потому что машина останавливается, быстро дергаю за ручку и лечу в подъезд. Не хочу его видеть! Не хочу слышать то, что он говорит! Даже в квартиру влетаю со скоростью гепарда. Когда оказываюсь в своей комнате, поворачиваю защелку и сплываю по двери на пол. Воздуха не хватает. Зажимаю рот рукой и реву.

Успокоиться не могу, пока силы не покидают. Просто сижу и смотрю в одну точку.

Я не успокоюсь. Нет.

Только я почувствовала себя комфортно и хорошо, как меня тут же вернули в ад. Я не хотела тут быть и играть по правилам родителей. Это их жизнь. Без чувств. Пресная и насквозь фальшивая. Как дружба Орлова. Как их действия по отношению к Марусе.

Уснуть не могу, и как только часы показывают шесть утра. Я привожу себя в порядок.

Мысли лихорадочно крутятся около дикаря. Я не хочу, чтобы он подумал, что я сбежала. Глупо, но верю, что он будет рад еще одной встрече. Даже телефон оставляю в комнате, чтобы папа вновь не отследил мой маршрут, выхожу в коридор и замираю.

— Так рвешься на учебу? — Владимир Эдуардович наклоняет голову и буровит меня взглядом. — Я ясно выразился. Надеюсь, мы друг друга поняли. Водитель уже здесь. И Света, — он потирает переносицу, пока я давлюсь горьким разочарованием, — телефон возьми. Отныне этот мальчик у тебя под запретом.

Сказать, что меня накрыло отчаянием, ничего не сказать. Словно сомнамбула бреду к автомобилю и пытаюсь понять, как мне дальше быть. Я очень хотела его увидеть. Очень…

Только, как теперь?

Верчу в руках телефон и жду прибытия к университету. Народ уже толпится около входа, но мне не хочется посещать лекции, поэтому не тороплюсь и медленно иду к зданию. Только когда вижу знакомую рыжую шевелюру, серое вещество активизируется.

— Ир? — Не отзывается. — Ира-а-а? — Игнорирует меня, и приходится чуть ли не бежать следом. — Штольман? — Дергаю ее за плечо, заставляя остановиться.

— Чего тебе? — Бурчит недовольно и хмурится, складывая руки на груди.

— Может, прекратишь дуться и поговоришь со мной? — Ломаю пальцы, стараясь не выдавать свою нервозность, но получается плохо, и она это видит.

— Еще что-то?

Черт! Как же произнести эти слова?! Внутри все ломается.

— Нет так нет. — Она разворачивается. чтобы уйти, но я не даю.

— Я не умею извиняться.

— Так постарайся. — Вопросительно смотрит мне в глаза, и слова встают комом в горле. Не могу ничего сказать. — Мне на занятия пора.

Идет вперед, а я зажмуриваюсь. Давай же!

— Прости… — Замирает, но не поворачивается ко мне лицом. — Прости. Я вела себя, как дура. Ты и правда мне друг. Возможно, единственный.

— Возможно, Суфлер? — Поворачивается и усмехается, пока мимо нас проходят студенты.

— Как есть… — Развожу руки в стороны, прикусывая нижнюю губы чуть ли не до крови.

— Ясно, Алимеева, — по лицу Штольман расплывается хитрая улыбка, — говори, что там у тебя случилось?

— Ничего.

— Чем я могу помочь?

Не унимается и ждет от меня ответа. Слишком нагло с моей стороны, но обратиться больше не к кому. Шумно выдыхаю и киваю на выход.

— В общем, мне нужно поблагодарить одного человека, но папочка запретил с ним общаться.

— Беда-а-а…

— А еще… Думаю, мои варианты благодарности ему не понравятся.

Тишина со стороны Ирины убивает. Она трет пальцы и хмурится.

— Ему, говоришь… Ладно, пойдем. Так и быть, пропущу пару ради благой цели. Не каждый день Алимееву озаряет.

Меня лихорадит от злости. Трясет так, что дышать нормально не могу. Не замечаю ничего вокруг. В голове лишь его слова.

…ничего не светит…

…ты кусок дерьма…

Тебе не жить.

От понимания того, что я действительно ничего не могу ей дать, внутренности скручивает. До тошноты. До гребаной потери аппетита и желания распинать каждого, кто встречается на пути. Как бы я не хотел признавать слова птицы правдой, но частично так и было.

Рапунцель купалась в роскоши, а я перебивался с копейки на копейку, хотя Янкевич отламывал большой кусок за мизерную работу.

Да, сейчас я мог получить ее. Даже не задумывался над тем, что почувствую сопротивление. Нет. Может, во мне говорила самоуверенность, но принцесска пришла ко мне и с жадностью отвечала на поцелуи.

Только…

Я не хотел верить в сказу, которой не суждено стать реальностью.

Все рано или поздно заканчивается, а я сомневался, что смогу отказаться от нее потом, если от одного прикосновения, взгляда и объятий меня крыло с чудовищной силой.

— Братишка, — Маруся хлопает меня по плечу и вопросительно смотрит в глаза, — ты витаешь в облаках. Влюбился?

Ее улыбка раздражает, потому что хрень полная! Не влюбился! Но влип…

— Все взяла?

Киваю на корзинку с продуктами, из которых сестричка решила приготовить нам ужин. Сегодня она была радостной. Начала ходить в новую мажорскую школу, и если честно, я думал, что Маруська придет в слезах, но сестра была весела. Глаза искрились радостью, и я не мог испоганить ей хороший день.

— Не увиливай от темы.

— А ты не суй нос, куда не просят.

Маруська поднимает руки вверх, и мы бредем на кассу. Рассчитываюсь и беру пакет в руки. Аппетита нет, хотя не ел практически весь день. После разговора с отморозками стало не до еды. Да, что там?! Стало вообще похер. Думал только о ней.

Крутил в голове все моменты, останавливаясь на тех, когда через пальцы проскальзывали ее волосы. Сводили с ума роскошные локоны. Желание снова увидеть ее усиливалось, но я давил его злостью. Ненавидел себя за такую слабость. Нельзя впускать в душу того, кто потопчется там. Оставит грязные следы. Это ведь на всю жизнь.

Как с родителями.

С теми людьми, которые додумались произвести меня на свет, а ума воспитать не хватило. Зато бросить… Да запросто, сынок! Ты ведь нам не нужен. Но вдруг кто-то подберет, как собачонку, вырастит и даст то, что мы не дали.

Только…

Никто не дал.

Зато пинать мог каждый.

— Леш, я за тебя беспокоюсь. Все хорошо? Может, поделишься? — Маруська не успокаивается и уже после выхода из торгового центра начинает прессовать мой уставший мозг.

— Как в школе? Видимо, хорошо, раз Альбина спокойно отпускает тебя ко мне.

— Богданов, — сестричка шумно выдыхает и хмурится, — почему не хочешь отвечать мне на вопросы?

— Потому что у меня все замечательно. Не я пошел в новую школу.

— Зато у тебя две работы, разбитые руки и кислая мина. — Маруська кривится, а я таращусь в одну точку перед собой. — И кому, как не своей сестре, рассказать, что тебя беспокоит.

— Марусь… Достаточно того, что ты меня накормишь чем-то вкусным. О'кей?

— Вот ведь намучается с тобой твоя девушка.

— У меняя ее нет. Можешь не переживать.

— Так вот в чем дело? Это та блондиночка? Ну-у-у, скажи, братишка!