Поль Ревир встал. Значит, пора откланяться.

— Мне нельзя бросить Лепэмов, сэр, — сказал он, поблагодарив мистера Ревира. — Без меня там вся работа остановится, и они просто умрут с голоду.

— Вот как! Ну тогда ты, конечно, прав. Но если старик помрёт или ты почему-либо будешь искать другого хозяина, подумай о моём предложении. Ну вот… — Он протянул ему руку: — Авось когда-нибудь встретимся.

2

Следуя совету мистера Ревира и придав ручке другой изгиб, Джонни закончил модель к полудню субботы. Даже с закрытыми глазами он чувствовал, что она ему удалась: она была совершенна на ощупь. Он быстро сделал вторую; от прикосновения расплавленного серебра воск таял, поэтому приходилось делать для каждой ручки отдельную модель.

Теперь оставалось только отлить ручки, почистить и припаять их к корпусу сахарницы, который сделал сам мистер Лепэм.

Джонни решил не уходить, покуда не кончит. Впрочем, всё это должно было занять не так уж много времени. В воскресенье, разумеется, мастерская будет заперта и горн гореть не будет. Как всегда, мистер Лепэм поведёт своих домочадцев, одетых в воскресные свои наряды, в кокерельскую церковь, а оттуда они все придут домой и сядут за холодный воскресный обед. На вечернюю службу можно было и не ходить, тут хозяин никого не неволил. Сам он ходил неукоснительно. Медж и Доркас имели обыкновение в это время принимать у себя поклонников. Миссис Лепэм спала. Цилла, подхватив Исанну, шла с ней на узкую полоску пляжа. Джонни, Дав и Дасти частенько отправлялись купаться, о чём, конечно, мистер Лепэм не имел ни малейшего представления. Он думал, что они тихо-смирно сидят себе дома и слушают, как Джонни читает им какую-нибудь главу из священного писания.

Итак, воскресенье не в счёт. Но, если в понедельник встать часа в три-четыре утра, можно успеть почистить работу и к семи доставить её мистеру Хэнкоку.

В субботу после обеда мистер Лепэм, по своему обыкновению, расположился вздремнуть в единственном кресле, имевшемся в мастерской, накрывшись корзинкой от мух. Почтенному джентльмену, вероятно, за эту неделю порядком надоело, что Джонни над ним командует, — старик никак не мог понять, для чего это нужно, чтобы работа была сделана к сроку.

— Дав, Дасти! — закричал Джонни. — Разведите огонь в горне, тащите уголь! Эй вы, лентяи, негодники, пыльные тряпки, пошевеливайтесь!

Дав побежал во двор, к сараю с углём. Непонятная радость светилась на его лице, когда он возвратился.

— Уголь весь вышел, мистер Джонни.

— Вышел?!

— Ага. Я ничего не говорил, потому что вы ведь сами любите всем тут заправлять.

— Бери корзинку! Быстренько! Беги к мистеру Хэмблину, на Долгую. А нет, так попробуй раздобыться у миссис Хитчборн, на Хитчборнской пристани. Принеси уголь во что бы то ни стало. Да поторапливайся!

Дав и не думал поторапливаться. Солнце уже склонялось к закату, когда он наконец вернулся, толкая впереди себя тачку, гружённую большой корзиной.

Такого скверного угля Джонни в жизни не видывал.

— Этот уголь не идёт для серебра. Это же четвёртый сорт, он годен разве что на железо. Как будто ты не знаешь, Дав!

— А почём мне знать? Сам же всегда говоришь, что я ничего не знаю.

— Мне нужен ивовый уголь.

— Так бы и сказал!

— Я сам пойду за углём. Но это значит, что нам придётся работать при лампочке, до ночи. Ты самое тупое из божьих творений! Впрочем, божье ли ты творение, ещё неизвестно. И как это матушка твоя не догадалась утопить тебя, как только ты родился! Вот погоди, дождёмся воскресенья, и, если у меня окажется свободная минутка, я тебе так накостыляю за все твои подлые, дурацкие штучки, что ты…

Корзина на голове мистера Лепэма зашевелилась. Он её снял.

— Мальчики, — сказал он мягко, — вы всё время ссоритесь.

Джонни яростно высказал хозяину всё, что он думает о Даве и об угле, который он притащил, и заключил свою тираду выпадом против Дасти.

Старый хозяин сказал:

— Дав, я хочу поговорить с Джонни наедине…

И затем:

— Джонни, когда ты перестанешь так нападать на мальчиков? Дав старается как может, но он туп. Разве это его вина? Видно, господу богу неугодно было, чтобы Дав был умён. Все мы жалкие козявки перед господом, ты начинаешь заноситься, как я уже пытался тебе указать. Вот увидишь, господь бог жестоко накажет тебя за твою гордыню.

— Да, сэр.

— Беда в том, что все твои товарищи стоят ниже тебя, что тебе не посчастливилось встретить равного себе или даже кого-нибудь получше. И вот, оттого что ты оказался самым способным из моих подмастерьев — ну, пусть даже из всех подмастерьев на Хэнкокской пристани, — ты уже вздумал, что лучше тебя и на свете нет.

Джонни так не терпелось приняться за работу, которая по милости Дава застопорилась, что он почти и не слушал.

— И вот что, мальчик: мне не нравится, что ты принимаешь так близко к сердцу какой-то жалкий заказ на серебряную безделушку. Грешно столько души вкладывать в мирские дела. Я хочу, чтобы ты сейчас тихонько уселся и поучил бы на память те строки о гордыне, что я тебя давеча утром заставил читать вслух. Работа на сегодня кончена.

— Как?!

— Ну да. В старину всегда день господень начинался ещё в субботу, с вечера, и я решил воскресить этот обычай у себя в доме.

— Мистер Лепэм, мы должны работать этот вечер, вот и всё. Мы обещали мистеру Хэнкоку.

— Не думаю, чтобы господу богу было дело до серебра мистера Хэнкока. Лучше ведь обмануть мистера Хэнкока, чем бога, правда же!

Джонни вдруг почувствовал страшную усталость. Голова его разламывалась. Руки дрожали. Он выскочил из мастерской, хлопнув дверью, и ворвался на кухню. Он знал, что миссис Лепэм не слишком сочувствовала благочестивым причудам свёкра. Она была на кухне, и все её четыре дочери тоже. Медж жарила кукурузу, Доркас выжимала тряпку из-под творога, Цилла накрывала на стол, а Исанна играла с кошкой.

Миссис Лепэм взглянула на Джонни:

— Что с тобой, мальчик, или ты повстречал привидение?

Джонни уселся и рассказал, в чём дело. Он превзошёл себя на этот раз, изобретая бранные слова.

Девочки глазели на него, раскрыв рты в сочувственной гримасе. Миссис Лепэм сурово стиснула зубы.

— Доркас, закрой дверь. Твой дедушка не должен слышать нас. Джонни, сколько тебе нужно ещё часов для работы?

— Да часов семь, наверное. Два часа я выкрою в понедельник рано утром.

— У тебя будет семь часов. Воскресенье воскресеньем, а сахарницу сделать надо. За последние десять лет это самый выгодный заказ. Неужели из-за какой-то глупой старомодной затеи мы его не выполним? Ведь, если мы угодим мистеру Хэнкоку на этот раз, он будет давать нам всё новые и новые заказы. Я не желаю, чтобы бедные мои сиротки помирали с голоду в угоду дедушке. Слушай же меня.

Мистер Лепэм, оказывается, в это воскресенье собирался после вечерней службы отправиться к пастору на дом, где должно было состояться собрание старейшин, а после собрания — холодный ужин и молебен.

— Вот тут-то ты и возьмёшь свои пять часов, Джонни: завтра вечером.

Работать в воскресный день запрещалось не только той религией, в которой Джонни был воспитан, но и законом. Джонни это знал. Он знал, что если на том свете он рисковал попасть в ад, то на этом его ожидали колодки. Тем не менее, когда миссис Лепэм спросила его:

— Ну как, Джонни, не побоишься?

Он ответил:

— Нет.

— Ни слова старику, смотри.

— Ни слова.

— Девочки, если вы только пикнете…

— Что ты, мама!

Дава и Дасти было решено подкупить обещанием послать их с готовой сахарницей к мистеру Хэнкоку. Он всегда награждал деньгами мальчиков, которые доставляли ему товар на дом.

У миссис Лепэм даже сделалась одышка от волнения, ко она была непоколебима. Итак, решено.

— Исанна, — сказала она тихо, — поди позови дедушку и мальчиков ужинать. Цилла, сбегай в погреб, принеси холодного эля.

Рот её и складки вокруг рта, даже нос и глаза казались вылитыми из чугуна.