— Вы садитесь, я вам починю её за пятнадцать минут.

Джонни не выдержал и отчеканил:

— Нельзя ли через десять?

— Через десять минут, сэр.

Джонни прошёл на кухню. Там было пусто и слышался запах поднимающегося в печке хлеба. Он заглянул в «комнату смертей и рождений». В ней опять устроили кладовую. Было дико вспомнить и как-то не верилось даже, что он здесь пролежал так долго. Для него этот чулан и в самом деле оказался комнатой смерти и рождения заново. Шустрый ученик ювелира умер в ней, и теперь на пороге этой каморки стоит уже не прежний Джонни, а совершенно новый человек.

Оттуда Джонни прошёл на задний двор, где находились угольный сарай, уборная и старая ива. Под ивой сержант британского флота обнимал Медж, которая сидела у него на коленях. Джонни так и думал, что Лепэмы примкнут к тори. Влюблённые подняли головы. Джонни рассмеялся. Засмеялись и сержант со своей милой.

— Слава богу, что не мама! — сказала Медж и нежно взглянула на своего возлюбленного. — Мой милый сержант, — проворковала она, — позволь тебе представить старого друга нашей семьи. Ну и вырос же ты, Джонни! Не знаю, как и величать тебя — то ли Джонни, то ли мистером Тремейном?

Джонни и в самом деле вырос. Большую часть прошлого года он провёл на воздухе, верхом, да и теперь бывал очень много на солнце и ветру.

— Просто Джонни.

— Сержант Гейль, дорогой мой! Это — Джонни Тремейн.

Оба сказали, что очень рады. Гейль поднял Медж, как кошку, и пересадил её на скамейку, рядом с собой. Этот маленький человечек с некрасивым, изборождённым морщинами лицом, видно, очень силён, подумал Джонни и сразу почувствовал к нему расположение. Вид у него был очень крепкий даже для моряка. Медж, которая из четырёх сестёр нравилась Джонни меньше всех, сейчас порозовела, похорошела и вся сияла. Он и раньше слышал, что любовь — удивительная штука. Что ж, если благодаря ей Медж стала так мила, он, пожалуй, готов согласиться с этим изречением.

— Садись, Джонни, и расскажи, как ты живёшь.

— Да чего особенно рассказывать? Живу.

— А как Исанне повезло, а? Её ведь прямо взяли в семью, как сестру родную.

— Как любимую болонку.

— Э! Да ты, я вижу, ничуть не изменился. Ты ведь всегда был злой!

— Я и теперь злой. Как миссис Лепэм?

— Поговорим о чём-нибудь другом, — предложил сержант Гейль.

— Мама говорит, что я должна выйти замуж за мистера Твиди. А он не хочет, да и я не хочу. Ах, Джонни, ты ещё молод, чтобы понимать такие вещи, а мама, верно, уже слишком стара. Я никак, ну никак не могу выйти за мистера Твиди, в особенности с тех пор, как повстречала сержанта Гейля!

— Ещё бы, — сказал моряк. — Медж, к вашему сведению, выходит за меня. Верно, моя толстушечка, мой пончик?

Джонни вернулся в мастерскую, расплатился с мистером Твиди и нацепил шпоры. Он был доволен своим посещением. Мистер Твиди поклонился Джонни, называл его «сэр» и потирал руки от благодарности за небольшую сумму, которую от него получил. Медж была мила, а хлеб матушки Лепэм показался очень душистым.

Гоблин, которого Джонни привязал к столбу поодаль на пристани, повернувшись в его сторону, бил копытом и ржал. Усаживаясь как следует в седле и пустив лошадь шагом по Рыбной улице, Джонни решил, что визит его был удачен, но что больше он туда ни ногой. С этим покончено.

Миссис Бесси, «чертовски славная женщина», которая стряпала на семейство Лайтов и одновременно была их экономкой, старалась каждый четверг после обеда освобождать Циллу, чтобы она могла посидеть с Джонни. Но на этот раз, когда Джонни подъехал к дому, она покачала головой:

— Заходи, Джонни, только боюсь, что тебе придётся довольствоваться моим обществом. Я думаю, что сегодня твоя милая (от этих слов Джонни покоробило) будет нужна в гостиной. У нас человек десять английских офицеров, и мисс Лавиния не захочет ударить перед ними в грязь лицом.

Джонни и прежде замечал, что миссис Бесси отзывается о мисс Лавинии в весьма непочтительном тоне. Она постоянно ругала Циллу за то, что она бежит сломя голову на каждый звонок.

— Пусть высморкается без посторонней помощи, — приговаривала она.

Джонни понимал, что это плохой знак, если старая женщина, знавшая свою хозяйку с самого её сиротливого детства, ничуть ей не предана. В глубине души он и сам знал, что в Лавинии Лайт было что-то отталкивающее.

Миссис Бесси было известно, что именно. Теперь уже и Цилла знает. Но ему ни за что не соглашалась сказать. Всякий раз, что он заговаривал о мисс Лайт, она заслоняла глаза рукой, искоса на него поглядывала и… молчала.

— Они там в гостиной собираются на бал-маскарад, который даёт сегодня генерал Гейдж. Мисс Лавиния будет дамой пик, а все её поклонники вырядятся в масть, королями да валетами. Они берут и Исанну с собой.

— Исанну?

— Ага. Куда мисс, туда и она. У нас теперь так. Иззи (так Исанну никто ещё не называл!) будет одета двойкой и держать шлейф мисс Лавинии.

Цилла вбежала в кухню, сияющая и взволнованная.

— Я так и думала, что ты здесь, Джонни! Им нужен скипетр из жести для королевы пик. Я сказала, что ты сделаешь. Мисс Лавиния велела мне позвать тебя.

Изящная гостиная, выдержанная в голубовато-серых, сиреневых и жёлтых тонах, была «в страшном беспорядке», как сказала бы миссис Лепэм. Офицеры, рассчитывая на то, что дамы им помогут с маскарадными костюмами, привели на всякий случай ещё с собой армейского портного, который сидел посреди комнаты на полу, скрестив ноги, и приметывал на живую нитку жёлтый с чёрным камзол для одного из валетов.

Мисс Лавиния уже частично облачилась в свой костюм дамы пик. Джонни на минуту даже смутился — не оттого, что она полуодета, но оттого, что она так хороша собой. Он никогда не видел её такой радостной и оживлённой. Она пыталась укрепить две плоские картонные доски — двойки пик — на Исанне и безудержно хохотала. Исанна же стояла в одной коротенькой рубашонке — миссис Лепэм умерла бы на месте, если б увидела, как её дочка показывает всем свои розовые ножки! Мистер Лепэм перевернулся бы в гробу. У Джонни защемило сердце. Не обращая никакого внимания на резвившуюся мисс Лайт, он подошёл к Исанне:

— Вот что, девочка, ступай наверх и оденься!

Исанна вытаращила на него свои красивые карие глаза. Взгляд их был так пуст, что она казалась чуть ли не слепой.

— Дедушка твой так и барахтается у себя в гробу, и ты это прекрасно знаешь. Ведь ты совсем не так была воспитана.

— Но ведь я совсем ещё ребёнок, — сказала Исанна.

Она, очевидно, повторила то, что слышала от кого-то из взрослых. Джонни шлёпнул её. Все захохотали.

— Ой, Джонни, — проговорила Лавиния сквозь смех, впервые назвав его но имени. — А если мы возьмём тебя с собой на бал, ты и там, верно, примешься шлёпать всех, кто покажется тебе недостаточно одетым? Ах! У меня, кажется, лопнул шнур от корсета. Дайте мне… Цилла, принеси…

Цилла сама догадалась, что нужно её хозяйке. Она прибежала с нюхательной солью, но, видно, поднесла флакончик слишком близко к носу мисс Лавинии. Та стала задыхаться.

— Глупая девчонка! Чуть не уморила меня! Убери скорей!

Джонни вдруг разъярился. Ему были противны и мисс Лавиния, и эти хохочущие офицеры, и Исанна. Он и раньше догадывался, что к сёстрам тут отношение неравное, но впервые убедился в этом воочию.

Цилла отошла в сторонку, всей позой своей она словно говорила: «Если нужно услужить — пожалуйста, я готова, а хотите — считайте меня за мебель». Джонни подошёл к ней.

— Цилла, — сказал он, — уходи от них. Слышишь? Кругом тебя не люди, а… колода карт. Брось их и уходи отсюда. Все, все они таковы — и Иззи твоя и мисс Лавиния.

Мисс Лайт овладела собой:

— Я не позволю прислуге…

— Я вам не слуга! Так вот, Цилла…

— Я не позволю моей прислуге врываться в гостиную со своими личными делами. Присцилла, если тебе здесь не нравится, я могу отпустить тебя домой, но приводить сюда всяких уличных мальчишек, конюхов и бездельников…