Теперь ему негде было оставлять чашку, и он привязал завязки фланелевого мешочка, в котором хранил её, к поясу, так что при ходьбе чашка била его по бедру. Самая большая удача в его жизни пришла к нему оттого, что он ослушался матушку и в июле месяце показал Цилле чашку. Теперь он ещё раз нарушит материнскую волю и чашку продаст.

Конечно, всякий серебряных дел мастер охотно купил бы её, но отделка выглядела так старомодно, что можно было рассчитывать только на стоимость самого серебра. Единственно, кто дал бы хорошую цену, — это мистер Лайт, обладатель неполного сервиза. И Джонни снова отправился на Долгую пристань, в контору этого купца.

Там всё было по-прежнему, только не было «кузена Сюэлла». Старые клерки сидели кузнечиками над своими бумагами. Ни тот, ни другой не шелохнулся, когда Джонни тихонько скользнул мимо них в кабинет.

Мистер Лайт оторвал свой взор от бумаг. Чувство, похожее на ненависть, блеснуло в скользких чёрных глазах, когда они остановились на Джонни. Господин судья публично осрамил купца, и слух о его унижении мгновенно облетел все пристани, весь город.

— Ну? — спросил он еле слышным голосом.

— Вот. У меня нет денег. Нечего есть. Всё моё имущество на мне. У меня нет выбора. Одно серебро в этой чашке стоит четыре фунта. Я сам работал по серебру и знаю. Ценность её для вас должна быть по крайней мере в пять раз больше, так как у вас сервиз. Дайте мне двадцать фунтов, и чашка ваша.

На прозрачных восковых щеках проступил лёгкий румянец. Голос купца был ровен, но Джонни чувствовал, что он взбешён.

— Я ещё никогда не скупал краденый товар и не намерен этим заниматься, даже когда товар этот — моя собственность.

Джонни опустил чашку в мешочек и начал уже привязывать его к поясу, как вдруг мистер Лайт протянул свои длинные пальцы и извлёк оттуда чашку.

— Отдайте, пожалуйста, мою вещь, — сказал Джонни вежливо, — я понесу её мистеру Ревиру или мистеру Бэрту. Четыре фунта тоже деньги, в конце концов.

— Погодите, молодой человек. Вы-то знаете, что украли её. Признайтесь чистосердечно, и я не буду слишком строг. Судья Дана дурак, что поверил этим лгунишкам девчонкам.

— Я её не украл. Это доказано судом раз и навсегда.

Но мистер Лайт вскочил и проворно двинулся к двери, так что Джонни не мог уйти.

— Хэддон и Бартон! — позвал он.

Старички с перьями в руках быстро проковыляли кабинет.

— Сюэлл всё ещё не вернулся с верфи? Верно, с патокой возится. Тем лучше. Без этого щенка нам легче будет сделать то, что нужно. Так вот, Хэддон и Бартон… вот мальчик… это Джонни Тремейн. Вы, наверное, слышали что…

— Да, сэр.

— Закройте дверь и заприте её. Как ни погряз он в бедности и пороке, а всё же какая-то совесть в нём есть.

— Да, сэр.

— Итак, через два дня после того, как мистер Дан объявляет его невиновным в хищении моей чашки, он сам приходит ко мне, признаётся в краже и желает возвратить мне мою собственность.

— Вот как! Чрезвычайно похвально с его стороны, сэр.

— Мистер Хэддон и мистер Бартон, вы свидетели его признания и добровольного возврата украденной им у меня вещи.

— Да, сэр.

— Отдайте двадцать фунтов! — Джонни задыхался.

— Ах ты, глупый портовый крысёнок! Ищи-свищи теперь! Да ведь у меня два почтенных свидетеля — они присягнут в том, что любые мои слова — святая правда. Неужели ты думаешь, что в бостонском суде, — пусть сам Дана будет судьёю — кто-нибудь станет слушать тебя и твоих несчастных девчонок, если я и мои клерки скажем, что вы лжёте? Ещё в родственники лезет!

Джонни понял, что попал в ловушку.

— Это моя чашка, — произнёс он побелевшими губами. — Вы вор!..

— Пойди взгляни на улицу, Хэддон. Позови капитана Булля, если он поблизости.

— Если кого и повесят за кражу чашек, так не меня. Так я портовый крысёнок, да? А вы… по вас виселица плачет!

— Ах, он ещё грозится? Ну что ж, я буду снисходителен. Ха-ха! Как-никак, ты сам признался в краже, умница! А работку трудно достать, а? С одной-то рукой. Ну что ж, мой приятель капитан Булль со следующим отливом отправляется на «Единороге» в Гваделупу. Может быть, хочешь поселиться в Гваделупе? Уж очень много народу развелось в Бостоне. В Гваделупе куда больше простору лгунишкам, ворам и паршивым жуликам!

Хэддон привёл капитана Булля. Джонни взглянул на капитана и отпрянул. Это был могучего сложения человек, шея его была толщиной с талию Джонни, а огромные кулачища болтались где-то у самых колен. Кисти рук его напоминали увесистые связки бананов. Церемонный поклон, который он попытался отвесить своему хозяину, ещё увеличил его сходство с гориллой, зато прежде чем капитан Булль успел перевести дух после этой процедуры, Джонни воспользовался мгновением и выскочил из кабинета. Хэддон вскинул свои костлявые руки, стараясь задержать его, но тут же рухнул, как связка хвороста.

Джонни бежал по Долгой пристани, затем по коротенькой Королевской улице, затем нырнул в Кривой переулок и очутился на Портовой улице, опрокинул корзину у торговки перьями, с минуту путался в стаде визжащих поросят, но, так как он знал, куда бежать, вскоре выбрался и ринулся вниз по Союзной улице. И вот наконец Солёная улица, где маленький человечек так старательно обозревает Бостон в свой бинокль. Тут Джонни остановился и поглядел назад. Улица была пуста. Капитана Булля не видно. Где этой горилле догнать его!

Рэба в лавке не было. Один дядюшка Лорн.

— Вам всё ещё нужен верховой?

Джонни так запыхался, что с трудом говорил.

— Да, пожалуй, — ответил несколько ошарашенный мистер Лорн. — Когда-нибудь нам он понадобится, но такой страшной спешки у нас нет. Пока что мы наняли мальчика из «Чёрной королевы» на месяц и…

— Я вам подойду?

Мистер Лорн посмотрел в окно, которое выходило на задний двор. Рэб варил в котле типографскую краску, близнецы обучались у него этому искусству и подносили дрова.

— Рэб, Рэ-эб! — крикнул ему дядюшка. — Тут вот Джонни пришёл. Он может быть ездовым у нас?

— Да.

Голос Рэба, спокойный, уверенный, донёсся со двора вместе с облаком зловонного чёрного дыма.

— Хорошо, Джонни. Ты, конечно, умеешь ездить верхом?

— Я ни разу не сидел в седле.

— Право же, я тогда не знаю, как…

— Но я научусь.

— Рэб!

— Что?

— Этот твой Джонни Тремейн, он может научиться ездить верхом?

— Да.

— Хорошо, мальчик. Теперь сядь и переведи дух, а тебе расскажу, как у нас и что. Дело в том, что ты не будешь занят всё время, поэтому я могу предоставить тебе только жильё, харчи и одежду. Зато первые четыре дни недели ты можешь подрабатывать где-нибудь сам или продолжать своё образование (если ты когда-нибудь начинал его). У меня прекрасная библиотека. Если Рэб захочет, ты можешь спать с ним на чердаке, над типографией. А если он предпочитает жить в одиночестве по-прежнему, жена найдёт тебе место в доме. «Наблюдатель» выходит по четвергам, и в тот же день газета доставляется подписчикам. На лошади, конечно, быстрее, но, если хочешь, можешь разносить их пешком. Большая часть этого дня у тебя будет занята. Затем на следующий день, в пятницу, часу этак в шестом утра ты должен будешь отправляться в Дoрчестер, Рoксбери, Брyклин, Мuлтон и так далее (Рэб тебе начертит маршрут); там будешь оставлять газеты на постоялых дворах. Подписчик за ними приезжают сами. Итак, поздно вечером в пятницу или в субботу утром ты пересекаешь Чарлз-ривер и едешь Кeмбридж, Уoтертон, Уoлтам, Лексингтон и, наконец, заворачиваешь к Чaрлстону. Оттуда в субботу вечером ты на пароме отправляешься домой.

Рэб вошёл с полной кастрюлей тёплой, чёрной, тягучей краски. Ни на белой рубахе его, ни на кожаном фартуке не было ни единого пятнышка. Близнецы же измазались с ног до головы и походили на чёртиков.

— Рэб, — обратился к нему дядюшка, — где будет Джонни спать?

— Со мной, конечно!

— Хорошо. Покажи ему комнатку. Но сперва своди его в конюшню «Чёрной королевы» и покажи лошадь, которую ты купил. По правде говоря, Гоблин[9] этот — не самая удачная сделка в твоей жизни. После обеда можешь больше не работать, а вместо этого преподай Джонни урок верховой езды — покажи ему, как падать, не ломая костей. Ему эти уроки очень пригодятся, если он собирается ездить на этом дьяволе…