И тот не заставил себя ждать!

Широко распахнув глаза от изумления, Арэль наблюдал, как по обоим телам прошла мучительная судорога… на долгий миг любовники застыли… и вдруг разом опали, переплетясь руками и ногами… не двигаясь… почти замерев… и только время от времени все еще крупно вздрагивая.

Судя по всему — наступила сцепка. И теперь двое за окном стали единым целым, соединившись как телами, так и… возможно!.. судьбами.

Если зачатие все-таки произошло.

…Боль в груди не давала дышать, окружающий мир странно искажался. И подняв к лицу руку, Арэль почувствовал горячую влагу на пальцах — его слезы. И от непонимания происходящего… от непонимания собственных чувств!.. Арэль был готов завыть. Сам того не осознавая, в этот миг юноша впервые познавал жгучие поцелуи ревности… прежде, чем познал свою первую любовь.

Было так горько и одиноко.

А еще невесомым пеплом осыпалась неясная надежда на чудо. Он шел прочь от ненавистного окна, где горела чужая страсть… ступал по пружинящим веткам, не думая ни о чем и о себе в первую очередь. И, увидев открытую галерею рядом со своей веткой, без раздумий прыгнул туда, цепляясь руками за балюстраду.

И только больно ударившись грудью и коленями об камень, понял, что у него нет сил вытянуть себя наверх. Никаких.

И беззвучно заплакал, цепляясь быстро немеющими пальцами за холодный и очень гладкий мрамор… чувствуя, как медленно скользит по покатому камню вниз …в пахнувшую холодом тьму. И то ли ужас смерти, то ли просто воображение сыграло с ним злую шутку, но на какой-то миг Арэлю показалось, что под ним нет мостовой, а беззвучно бьется об темные скалы прибой, заставляя их содрогаться. А, может, это бешено колотилось его сердце?..

У него не осталось сил даже на крик ужаса, лишь на беззвучное разевание рта в мучительной судороге страха.

И когда пальцы Арэля готовы были разжаться, его запястья больно и крепко перехватили чьи-то горячие ладони, мигом выдергивая перепуганного мальчишку обратно в жизнь.

— ТЫ… ИДИОТ МАЛОЛЕТНИЙ!!!.. — выдохнул ему в лицо перепуганный не менее волчонка Милаэль. — Ты что творишь, придурок?! Знаешь, сколько любителей погулять по веткам в свое время разбилось внизу?! Король хотел было уже срубить эти деревья. Да гильдия садовников слезно упросила его этого не делать. Обещали следить, чтобы никто наверх не лазил. И как только ты умудрился?!..

— Меня не выпускали… — просипел Арэль, с наслаждением привалившись к холодному мрамору ограждения. — Я… не хотел там оставаться…

— Придурок… какой же ты еще придурок!.. — бормотал Мил, прижимая к себе дрожащее тело мальчишки. — Совсем о себе не думаешь. А если бы сорвался?!

— Мил, — Арэль сидел, вжимаясь лицом в шелковистую ткань секретарского камзола, и чувствуя, как его старшего друга тоже колотит внутренняя дрожь от пережитого ужаса. — Я к себе хочу… устал очень.

— Ага… — невнятно отозвался тот. — Подожди… посижу еще немного и пойдем. Как же ты меня напугал! Видел бы ты свое лицо, когда прыгал с ветки… как будто жизнь стала не мила! Я в этот момент был на верхней галерее… еле успел тебя перехватить…

— А как ты меня нашел? — Арэль, наконец, смог отстраниться от Мила и заглянул в его потемневшие глаза. Кот только нервно дернул выпущенными от испуга мохнатыми ушками.

— Ты не мог пойти в другую сторону, — пояснил он юноше. — Там не пройти: как раз идет главная аллея, и между деревьями слишком широкое расстояние. Был лишь один путь. И когда я не обнаружил тебя в галерее, то поспешил в обход, надеясь успеть до того, как тебе придет в голову «гениальная» мысль прыгать. Как видишь — едва успел.

— Все равно спасибо, — виновато шепнул Арэль, вставая на заметно подгибающиеся ноги. Сигмар тоже поднялся и тут же отвесил довольно крепкий подзатыльник ойкнувшему другу.

— Это тебе за мои растрепанные нервы, — беззлобно пояснил он, крепко беря волчонка за руку. — Пошли, отведу тебя в комнату. И сиди там до утра. А то еще чего отчебучишь.

— Мил… — с трудом выговорил Арэль, шустро переставляя ногами за торопливым секретарем. — Мне нужно уходить…

— С чего вдруг решил? — Покосился на него кошак. — Король будет против. Он принимает в тебе самое близкое участие.

— Вот этого-то я и боюсь, — отозвался юноша. — Не желаю быть его игрушкой!

— А кто тебе сказал, что ты игрушка? — Удивился секретарь. — Пошли быстрее, мне еще к канцлеру возвращаться!

— Я не игрушка, — согласился Арэль. — И для того, чтобы ею не стать, мне нужно покинуть дворец. Я ничего не должен вашему королю, а он ничего не должен мне. Я… я хочу сидеть с ним вечерами, болтать обо всем на свете… Хочу просто общаться без каких-либо обязательств с его стороны. А так я вольно или невольно выступаю в роли бедного родственника, которого приютили из милости и вынуждены о нем заботиться. Нет, надо уходить.

— Это ты решишь потом, на свежую голову, — возмущенный Милаэль втолкнул юношу в его комнатку. — И что за манера ставить королю условия?! Кто ты и кто он! Лучше ложись спать. А завтра успокоишься и все решишь… И, вообще, что произошло такого, что ты так взъелся? Или обиделся, что он выбрал мальчика на ночь? Вот уж трагедия! Перепихнулись — разбежались. Все так делают. Чем король хуже? Он ведь не встретил еще своего Единственного, чтобы хранить ему верность. Давай, расправляй кровать!

Но Арэль лишь кивнул, не в силах говорить. В его чувствах было столько намешано, что никто бы не разобрался. И он в первую очередь. Тут и горечь, и страх, и ненависть, и ревность, и радость, что выжил… и дикая тоска по чему-то несбывшемуся… и слабая тень предвкушения…

— Иранн, просто ложись спать, — мягко повторил Милаэль, прикрывая дверь. — Поверь, когда наступит день, ты успокоишься. Уйдут все тревоги и горести. И ты сможешь принять верное решение.

— Мил… — в голосе Арэля было нечто, что заставило секретаря замереть с поднятой рукой. — Я знаю, что это не мое дело, но… я видел, КАК ты смотрел на канцлера. Я вообще не понимаю, почему остальные не заметили, КАК ты на него смотришь! Как он САМ этого не заметил? Прости, наверное, это не мое дело, но… почему ты не признаешься тому, кого так любишь?!

— Иранн… — Сигмар даже не сразу нашел, что сказать. — Ну, ты и завернул! Вот уж, действительно, юношеский максимализм во всей красе… Или все, или ничего.

— А как иначе? — Растерялся Арэль. — Зачем что-то придумывать?

Милаэль лишь тяжело вздохнул.

— Да потому что только юность не признает полутонов, — пояснил он печально. — Только самым юным свойственно рубить с плеча! Но вскоре ты поймешь, что в мире намного больше красок, чем черное и белое. Видишь ли… Нувар… лорд-канцлер… он… он в свое время очень сильно обжегся. Тот, кого он любил, его предал. И теперь Первый советник совсем не верит в любовь. Тем, кто крутится подле него, нужно лишь его богатство и положение… но не его любовь. И он больше никому не верит. А я не знаю, что мне сделать, чтобы достучаться до него… как не разрушить то доверие, что возникло между нами. Вот и остается мне быть рядом с тем, кого люблю… служить ему… заботиться, оберегать… в надежде хоть на какое-то призрачное будущее. Авось, да наступит и на моей улице праздник.

— Я не понимаю… — начал было волчонок, но Милаэль осторожно щелкнул его по носу.

— Ложись спать, — мягко повторил Сигмар. — Утро вечера мудренее. А то что я сказал… вырастешь — поймешь. Спокойной ночи.

— Спасибо, — отозвался юноша, стоя посреди своей комнатушки. — Мил, ты… у меня никогда раньше не было таких друзей, как ты!

— В каком же месте ты жил, мелкий, что не мог ни с кем подружиться? — Вздохнул Сигмар, закрывая за собой дверь. Пора было возвращаться к его любимому канцлеру. Завтра он поговорит с Иранном по душам, а сейчас пусть малыш успокоится.

Что же случилось такого, что выбило тебя из колеи, парень?

…Оставшись в одиночестве, Арэль какое-то время еще постоял, прислушиваясь к тишине в этой части дворца — все обитатели ушли на праздник. А затем принялся решительно собираться. Его сумка, так и не распакованная, лежала на самом дне сундука под стопками подаренной ему одежды. Из всего вороха юноша отобрал несколько рубашек и штанов, самых неприметных и добротных на вид. Облачившись вместо нарядного костюма в простые серые камзол и штаны, Арэль натянул крепкие сапоги и накинул коричневый плащ, скрыв капюшоном лицо.