– Умер бы – сейчас бы сидел уже за столом с богиней! Хотя ты не сидел бы, лежал бы в какой-нибудь люльке, а мамка тебя бы покачивала! Боги, страшненький-то ты какой – ужас просто! – Я рассматривала слишком массивные выступающие косточки над бровями и щупала горбик на его спине, который лет через двадцать вырастет во вполне себе приличный горб. – Ты хоть мальчик? О боги, если ты девочка, то с таким личиком мы тебя долго будем замуж выдавать… Что у тебя с ручкой?

Локоток был неестественно вывернут – возможно, перелом при падении. Или же просто у этого зверолюдика именно такое тело, они всякими бывают. Я выкинула грязную пеленку, перемотала его своей льняной рубашкой, в процессе выяснила, что мне в попутчики все-таки достался мужик – уродливый, обделавшийся, но самый настоящий мужик. Все сильнее пугающий тем, что даже не хныкает. Я надеялась, что тряска во время скачки его убаюкивает, а прижатый к моему животу он наконец-то согрелся, но младенцы ведь от голода обязаны орать. Насколько я знаю. Хотя что я там знаю о младенцах? Этот малыш за последний день такое пережил, что некоторые во дворцах за всю жизнь не видывали. Может, и не орет, потому что голос давно сорвал, выражая свое мнение о несправедливости мира?

Пришлось искать теперь большую дорогу – мне требовались поселения с живыми людьми. Как только ощущала хоть небольшое шевеление – говорила с ребенком, чтобы он заново не испугался, что остался на белом свете совсем один:

– По моим прикидкам мы уже в Шестой Окраине, а тут много ваших. И центринская армия где-то в этих краях. Найдем с тобой деревню, оставлю тебя зверолюдам, они о тебе позаботятся. Ты там как? Я тебе заодно и ножки не поломаю? Но уж прости великодушно, вариантов у нас с тобой немного. И так едем медленнее, чем надо. Пора уже на ночевку останавливаться – я такие огонечки умею колдовать, ты вмиг от радости заголосишь. И я подпою, только не от радости, потому что ты снова меня обмочил!

Уже следующим днем я наконец-то рассмотрела многочисленные огни из низких окон. Пришпорила коня, спеша поскорее пристроить младенца в теплый дом. Выбрала крайний, подошла, положила на крыльцо прямо в своем плаще. Отодвинулась в темноту. Но ребенок не кричал, они до утра его здесь не обнаружат! Потому позвала со своего места, готовая бежать обратно к лошади:

– Эй! Есть кто дома? Эй!

На зов выглянула кривоногая низкорослая зверолюдка. Я улыбнулась – малыш, кажется, везунчик. По этой женщине сразу видно, что не бросит – поднимет, помоет, накормит, а там, глядишь, и приживется у нее подкидыш. Она закричала громко в удивлении:

– Норак, поди сюда! Боги, откуда он тут взялся? Чей?!

К ней спешил теперь и супруг. Я продолжала улыбаться: еще и полную семью мы с малышом сразу подобрали. С первой же попытки повезло! И видно, что дом добротный, окна, видимо, летом подкрашивали – одна рама от старости перекошена, но сияет зеленой краской. Стекла, как и открытый проем двери, излучают тепло, пахнет выпечкой и растопленной печью.

Это что же, ребенку придется жить в доме с перекошенным окошком?!

– Мой! – я выкрикнула и вышла из темноты. – Мой он.

Зверолюдка уже подняла ребенка на руки, а теперь хмуро уставилась на меня:

– Так забирай!

– Так и заберу! – Я подошла к супружеской паре, протягивая руки. – Только молока еще в довесок дайте, если имеется.

Она покачала головой, отдала мне ребенка и приказала строго:

– Заходи, дура, найдем вам обоим молока. От демона нагуляла? Или демон твоего мнения не спросил? Хотя не отвечай – устали мы уже слушать про разные ужасы. Свое молоко-то пропало? Так бывает, если слишком много пережить…

Я грелась возле теплой печки и беспричинно улыбалась мимолетному, но абсолютному счастью. Меня накормили, дали подсушить одежду, и теперь я наблюдала, как женщина кормит коровьим молоком малыша – почему-то свернув для этого тряпочку.

– Кушай-кушай, – улыбалась она ему. – Красавец-то какой, носик пипочкой. В мамку пошел, цветочек ясный? Как зовут-то тебя?

Она глянула на меня, потому пришлось быстро ответить:

– Сегором назвала.

Я просто растерялась, а это имя первым пришло мне в голову.

– Сегорушка, – повторила она малышу. – Наши часто такое имя выбирают – хорошее имя, такому красавцу очень подходит. Ну что же ты, совсем не хочешь больше?

Когда ребенок уснул, она привычным жестом покачивала его, но на меня вдруг начала смотреть иначе – серьезно и без тени недавней ласки:

– Я прямо буду говорить. Не знаю, где вас обоих носило, но ребенка ты не уберегла. Он очень слаб. Поверь мне, поднявшей четверых детей и похоронившей двоих – я подобное вижу. Почти не ест, плечо вывихнуто, да и ушиб сильный. Как еще жив, удивляюсь. Оставайтесь здесь, тогда есть маленький шанс, что выходим. Но и в этом случае готовься, мамаша, что помрет.

Меня мгновенно покинула безмятежность, я вскочила на ноги, засуетилась.

– Помрет? Да как же?..

– Спокойнее, – она кивнула мне, чтобы села обратно. – Разбудишь. Может, и помогут боги, молись, мать ты бедовая.

– Я не могу остаться! – я начала паниковать и потому сказала честно. – Меня ищут, понимаете? Останусь с вами – и вам может достаться. Тогда его надо к лекарю! Где у вас тут лекари?

– Нигде, – она пожала плечами, совершенно не заражаясь моим волнением. – Вся молодежь и все лекари сейчас воюют с остатками отрядов старого демона. Может, старые ведьмы еще по лесам прячутся – они и не знают, что война идет. Но Зохара достанут, и всех его злодеев по одному уничтожат. Да вот только лекарей по этой же причине в деревне нет.

– Тогда мне нужно домой, к своим! Налейте, пожалуйста, молока с собой в кувшин. Надеюсь, доживет Сегор до родного дома.

– К своим – это куда? – она прищурилась.

– В Имельское княжество!

– Ну это дня три-четыре, если без передышки, – вздохнула она. – Помрет сыночек твой, не выдержит он столько.

– А какой же выход?

Дядька Норак, слушавший нас молча, косолапо поковылял к двери, беря на ходу телогрейку.

– Сидите пока тут, пойду всех соседей спрошу – может, хоть всем селом выход найдем. Раз уж все равно помрет, так хоть сделаем что-нибудь, чтобы себя потом не винить.

Он вернулся через пару часов, я уже дремала, разморенная сытостью и жаром печки. С Нораком пришли еще зверолюды. Меня толкнули и, ничего толком не объяснив, принялись рисовать на обрывке бумаги карту – мол, если старая ведьма еще жива, то должна быть там. Она нелюдимая, но детей обычно на лечение без разговоров принимает. Ну а если ее в хижинке не окажется, что ж тогда, богине такой хорошенький Сегор будет своей улыбкой настроение поднимать.

Я сорвалась прямо ночью. Просто тоже чувствовала, что время на исходе. Ориентировалась по карте, да и словами мне все подробно объяснили. И все же нужное место я не нашла, но остановившись примерно там, где крестиком на бумажке был отмечен бугор, закричала:

– Зельта! Зельта! Помоги, богами прошу! Помоги, ребенок мой умирает – до утра может не дотянуть! Зельта!

Косматая старуха вышла из чащи почти сразу. Я вначале приняла ее за зверолюдку, настолько сильно скривило ее спину время. Но сразу поняла, что ошиблась. Ведьма – по-центрински, самая обычная магичка – может быть только человеком.

– Иди сюда, – позвала она раздраженно. – И не вопи так, весь лес перебудила! Давай сюда своего ребенка… – она приняла на руки, принюхалась и заметила: – Боги, страшненький-то какой! Вырастет из него самый кривой зверолюд – отбоя от невест не будет. И не твой он, вы даже не родня. Ногами шевели, врунья!

Я плелась за ней, ведя лошадь за собой и отодвигая ветви, чтобы не царапали лицо, и улыбалась устало от уха до уха. Успела. И она точно спасет. Магия с возрастом вызревает, расцветает, потому ведьма даже ложь мою по запаху почувствовала, хотя этим даром в молодости обладают только драконы.

Старуха Зельта была со мной неприветлива, но мне это понравилось – не прозвучало ни одного неудобного вопроса. В лесной протопленной хижинке с низким потолком она распеленала малыша Сегора, ощупала его, да так и оставила ребенка лежать на грубо сколоченной кровати, упала на колени перед развалившимся шкафом, чтобы отыскать нужные склянки. Я мялась у двери, сутулясь, чтобы не зацепить головой нависшую балку. Времени на взаимное молчание я предоставила слишком много – и сама начала им тяготиться.