— Гизема, — дочка работорговца Коруваса. Но ты ведь и так прекрасно ента знаешь. Так же как и то, что император никогда не допустит, дабы кто-либо из его сыновей породнился с девицей из рода, сделавшего себе имя и состояние на столь постыдной профессии. Это же несмываемое пятно позора, — размеренно пробубнил Дуйгурил, с лёгким беспокойством разглядывая в окно кареты проносящиеся мимо вековые деревья мрачного леса. Что-то его тревожило, но вот что именно, сказать родственник Эдиза затруднялся. Гордо реющий над коляской золотой грифон, герб правящего рода Кайя, а также тридцать пять элитных гвардейцев Нурязима, сопровождавшие пышную ослямбскую делегацию в столицу Дакии, должны были, по идее, оградить их представительскую процессию от неприятностей любого толка. Да, обоз из трёх телег с богатыми свадебными дарами, неуклюжей вереницей тянувшийся в конце их отряда, при другом раскладе вполне мог бы привлечь к себе ненужные любопытные взгляды особо упоротых лихих людишек, но не в данном же случае, когда царствующие аскеры под королевским стягом рассекают, да ещё с такими бравыми воителями по бокам! Ибо покуситься на корону и её отпрысков — это верная мучительная смерть! Конечно, умалишённых хватает среди разбойничьего племени, но не настолько же!..

— Ха, пятно позора⁈ — между тем едко хмыкнул Мусфализ. — Да при батьке работорговля в стране расцвела пуще прежнего, то есть заиграла всеми цветами радуги! И признаться, не вижу в этом ничегошеньки зазорного; каждый зарабатывает как может. Право, и что тут такого: барышничать скотиной с Чёрного материка? Обыденность же! Ну а эти чумазые дикари практически то же самое, что и скот; фактически никаких различий! А раз так, то и постыдного ничего в работорговле нет! К примеру, овец да птицу свою местные землевладельцы ведь сбывают на базарах; может, их теперь также за людей не считать?

— Считать, считать за людей. Только второго сорта, с коими не пристало якшаться принцу королевских кровей, — Дуйгурил назидательно размусоливал непреложные истины бестолковому племяннику.

— Дядя, не нуди, а⁈ — в сердцах зло хрюкнул надменный мальчишка. — Я всё к тому, что поближе надобно было сыскать какую девку знатную для брака, а не в такую глухомань несусветную переться! У меня даже прыщик на заду вскочил от натуги, а следом и пара мозолек образовалась на булочках; натёр с непривычки! Никогда ещё так далече не выезжал, — Мусфализ суетливо поёрзал копчиком на обшитой бархатом пуховой подушке, на коей восседал всю поездку.

— Породниться с родом владыки Коловрида, правителя Дакии, ента вполне себе удачная женитьба! — попробовал приободрить племяша двоюродный дядя. — Не каждому так везёт!..

— Не понял⁈ — капризник Мусфализ злобно оскалился. — Ента кому повезло, мне, что ль⁈ А может, всё-таки — ентой дакийской дуре⁈

— Может, и ей, — не стал спорить Дуйгурил. — Ох, Ахриман раздери мне седалище на шкварки, что я несу; конечно, ей свезло!.. Ей! Да как сказочно!..

— То-то же! — тринадцатый сын Эдиза важно нахохлился, впрочем, тут же снова насев на дальнего родственника с очередными глупыми, одними и теми же вопросами, коими мучил вынужденно приставленного к нему дядю всю дорогу: — А если ента дакийка страшная и толстая, как жирная задница нашей поварихи Кулибёхи? Ха-ха, я тогда ей в сальную рожу плюну и велю назад меня вести! Предупреждаю сразу, чтоб неожиданностью не стало!

— В лицо будущей жене харкать не след, — весело хмыкнул в ответ полненький аскер. — По крайней мере, при первом знакомстве. И естественно, не при всей дворцовой челяди. А то её высокочтимый батенька огорчится, как пить дать.

— Да и хрен бы с ним! Я, ежели что, и ему в морду могу обильно соплями чихнуть! — высокомерный Мусфализ надменно выпятил нижнюю челюсть. — В конце концов, он — наш вассал, и платит нам дань! Вот пущай знает своё место! Я ему не абы кто! Я — сын наместника Ахримана на земле! Для него честь с нами породниться!..

— Так-то, конечно, оно так, — согласно кивнул двоюродный брат Эдиза. — Но обострять зазря тоже не нужно. Стерпится — слюбится. Тем более, как балакают, Джалайна, невеста твоя, вполне себе ничего; миловидная девчушка…

— Ента, дядя, уж мне решать!

— Само собой, племяшек, — утвердительно икнул Дуйгурил. — Само собой. Э-э-э!.. — чернобородый шалмах беспокойно встрепенулся, чувствуя, как их карета, запряжённая четвёркой породистых меринов, принялась спешно тормозить. — Что происходит⁈

Делегация аскеров резко остановилась; проезд дальше перекрыл лежавший поперёк Вихляющего тракта массивный тополь. При самом беглом взгляде на ствол дерева становилось понятно, что срублен он совсем недавно. Тем часом раздался сколь неожиданный, столь и громкий петушиный крик, и спустя секунду на лицо Мусфализа, высунувшегося в левое оконце кареты выплюнуть очередную абрикосовую косточку да гневно поинтересоваться, по какому поводу заминка, брызнули капли крови; ехавший рядом с королевской повозкой командир гвардейцев, сотник Айчобаз, страшно захрипев, схватился за шею и, покачнувшись в седле, рухнул со своего рысака на землю. В его горле, слегка подрагивая пушистым оперением, торчала среднеразмерная стрела.

— Ента что ещё за дерьмо⁈ — ослямбский принц ошарашенно отпрянул от окна королевской кареты. Позолоченная, полупустая уже чаша с сушёными абрикосами, которую Мусфализ держал на коленках в дороге и не спеша опустошал последние полтора часа, с мелодичным звоном свалилась привередливому пареньку под ноги; её сладкое содержимое неравномерно рассыпалось по полу кибитки.

— Не может быть!.. — потрясённо ухнул на огорошенный всхлип племянника Дуйгурил, выглядывая в другое окошко повозки и в шоке наблюдая, как короткий арбалетный болт прилетел аккурат в глаз скакавшему справа от брички нурязимскому воину. — На нас напали!

— Такое возможно⁈ — Мусфализ поспешно вытер кровь с растерянной физиономии подолом своего богато украшенного крупным алгурийским жемчугом платья, и тут же зловеще ощерился. — Да как посмели⁈ Эти олухи хоть ведают, кто я такой⁈ Ух, как они пожалеют!.. Бараны! Всех велю на кол насадить! Медленно!.. Как свиньи, будут у меня на вертеле крутиться! Только ещё живьём!

Между тем на Вихляющем тракте воцарились шум и гам яростной битвы; за первым залпом стрел последовал второй и третий. Нападавшие, словно в тире, из засады расстреливали процессию аскеров, быстро выкашивая в первую очередь королевских стражников, оставшихся без своего командира и оттого ещё больше растерявшихся; в рядах защитников ослямбской делегации царил явный сумбур. На что, конечно, и был расчёт у шайки Хасвана: определить в рядах гвардейцев главного, убрать его первым же залпом, а затем воспользоваться сложившейся суматохой и выкосить стрелами как можно больше неприятеля, а в идеале, так вообще не доводить дело до рукопашной. Но это были уж совсем радужные мечты. Более реальным и приемлемым признавалось просто существенно уменьшить количество стражей до ближнего боя, которого вряд ли удастся миновать. На прямое столкновение с мастеровитыми осами разбойники были согласны только при одном условии; если численность нурязимских бойцов значительно подсократится. Героев среди лиходеев не нашлось. Пожалуй, кроме одного.

— Идите сюда, собаки! — грозный рык, раздавшийся после третьего залпа стрел, а также возникший позади дюжий хозяин басовитого голоса, зашедший в тыл уже заметно поредевшей дружине нурязимцев, поначалу вызвали у растерянных шалмахов даже некий вздох облегчения; несколько аскеров с боевыми воплями тут же бросились на объявившегося рыжеволосого гиганта, с мечом наперевес радостно кинувшегося на них в ответочку. Впрочем, очень скоро ослямы осознали, что совершили непростительную ошибку: им бы следовало мчаться не к могучему исполину, а сугубо прочь от него. При условии, конечно, если хотелось ещё чуточку пожить. Ибо Ратибор рьяно принялся выкашивать остатки ослямбской кавалерии, одного за другим отсылая нерасторопных противников прямиком в лапы к Ахриману.

Широкий взмах мечом, и вот уже первый всадник налетел на вострое булатное лезвие Ярика, которое, как нож сквозь масло, по касательной прошло по голове лошади, снеся верхушку черепа боевому коню, а затем с невероятной силой врезалось в вифирийский панцирь седока, на удивление легко пробивая хвалёный доспех и вынося аскера из седла. Обильно брызнула алая кровь. Оба: и шалмах, и его рысак — погибли практически моментально. Следом быстро отправился в мрачное подземелье Тёмного бога высокий сухощавый гвардеец, на своих двоих ходулях самоуверенно кинувшийся на варвара слева. Смерть, не откладывая в долгий ящик (как это обычно и бывает у противников «рыжего медведя» на поле битвы), настигла оса шустро; блок ятаганом оказался бесполезен. Ратибор одним могучим ударом разрубил неприятеля от предплечья практически до пупка, после чего молниеносно выдернул меч из оседающего на землю туловища, тут же сноровисто отбил палашом летевшее прямо в лицо копьё и затем парировал выпад мечом третьего осляма, попытавшегося было зайти к русичу с правого бока. Ответная мастерская контратака, и оппонент словил остриё клинка точнёхонько в переносицу; споро рассекая хрящи да лицевую кость, кончик палаша показался из затылочной области мгновенно преставившегося почитателя Ахримана.