Драгана поморщилась, но неохотно признала:

— Может и получиться. Сложно обвинить в краже человека, который не взял ни веверицы.

— Значит, надо обвинить его в чём-нибудь другом.

— Буду думать, — вздохнула Драгана. — Нельзя его отпускать, раз уж появилась возможность через него как-то эту шайку зацепить.

— Кстати, коли уж мы заговорили о Лахти… я слышал, что проблему с четвёртым механическим как-то решили. Не расскажешь?

— Решили, но грубой силой. Восемь Высших окружило завод непроницаемыми щитами, а потом потравили там всё живое газом.

— Хорошее решение, — одобрительно кивнул я. — А почему сразу так не сделали?

— Плохое решение, Кен, хорошее мы найти не смогли. Крысы-то сдохли, а вот завод превратился непонятно во что. Сейчас надзорные в защитных костюмах моют и дезинфицируют там всё, вплоть до стен и потолков. Всё оборудование приходится частично разбирать, чтобы очистить, а потом его ещё надо собрать обратно и настроить. Там работы как минимум на месяц для кучи народа. И придётся ещё пару месяцев держать там временный пост экологического надзора.

— Меня князь вызывал, мы тоже этой темы мельком касались. У меня сложилось впечатление, что князь сейчас решает, кого сделать виноватым — тебя или Лахти.

— Ожидаемо, — пожала плечами Драгана. — Кто-то должен за это безобразие ответить. А зачем он тебя вызывал, кстати?

— Воислав Владимирский прислал извинения за историю с Кирой, и заплатил виру.

— Ну надо же, — удивилась Драгана. — А с чего это Воислав так расщедрился? Как ты его заставил заплатить?

— Да никак я его не заставлял, — отказался я. — Он сам решил заплатить.

— Правильно, Кен, вот так всем и говори, если вдруг спросят. А если не спросят, сам ничего не говори.

Странный совет. То есть сам совет-то правильный, я так и поступаю, просто очень уж неожиданный.

— Знаешь, Гана, князь тоже сильно интересовался, — осторожно сказал я. — Он, по-моему, здорово рассердился на меня, когда я ему так же ответил.

— Да брось, ничего он не рассердился, — махнула она рукой. — Думаешь, он не знает, как ты Воиславу руки выкрутил? Ты правильно сделал, что болтать не стал, это проверка была. Князь наш любит такие проверочки устраивать.

И ты, похоже, тоже любишь. Нетрудно догадаться, что было бы, если бы я в самом деле стал рассказывать, что Воислав заплатил, потому что я перекрыл ему лечение у мамы. Наверняка меня сразу бы вычеркнули из списка людей, достойных доверия.

— О чём ещё говорили? — полюбопытствовала Драгана.

— Он интересовался моими взглядами на это дело. Ну ты же понимаешь, что я мало что могу на эту тему сказать. Но что мог — сказал. Ещё он поинтересовался, что лично я хочу от этого суда.

— И что ты хочешь?

— Моего интереса в этом деле нет, я всего лишь поддерживаю тебя. Именно этими словами ему и ответил.

— Молодец ты, Кен. Очень правильно себя ведёшь, и наверняка далеко пойдёшь. А князь, похоже, здорово тебе благоволит.

— С чего ты взяла, что он как-то по-особенному ко мне относится?

— Ты что, считаешь, что он со всеми такие разговоры ведёт? Можешь быть уверен — у Лахти он не поинтересовался, что тот по поводу этого дела думает.

А ещё я уверен, что у тебя он как раз поинтересовался. В общем-то, и так было ясно, на чьей стороне князь, и что бедняге Матиасу придётся изрядно повертеться, чтобы выскочить из этого дела без потерь.

— А то, что он у тебя спросил, что ты лично от этого суда хочешь… я тебе могу сказать, Кен, что такой вопрос он мало кому задаёт. Он тебе прямым текстом сказал, что собирается твои интересы учитывать — и ты ещё сомневаешься, что он тебе благоволит?

— С такой точки зрения я на это не смотрел, — признался я.

Машину я, как обычно, оставил на стоянке для пациентов. Пропустить меня, конечно, пропустили бы, но мне несложно из уважения к матери немного пройтись пешком. Да и не хочется раздражать пациентов, многие из которых принадлежат к весьма влиятельным семьям. Люди всегда очень болезненно относятся к чужим привилегиям, и то, что позволено моей матери, от меня будет воспринято совсем иначе. Зато скромность всегда в почёте.

С каждым моим посещением — довольно редким, впрочем, — мамина лечебница выглядит всё роскошнее. Я даже боюсь представить, сколько денег на неё уже ушло — по-моему, мама тратит на неё всё, что зарабатывает, а зарабатывает она очень и очень немало. В последнее время меня начала тревожить её одержимость лечебницей, но ума не приложу, что можно с этим сделать. Попробовать её как-нибудь отвлечь, что ли? В визион сводить или ещё как-нибудь. У Эрика, похоже, не особо получается с мамой справляться, хотя много ли он может? Эрик вряд ли для неё большой авторитет, она ведь и с князьями как с равными разговаривает. Надо бы поговорить на эту тему с Ленкой, а то мы за своими заботами стали видеться с мамой только за завтраком, и в результате у нас с ней уже наметилась лёгкая отстранённость.

— Господин Кеннер? — рядом со мной возникла девушка-администратор. — Прикажете сообщить о вас сиятельной?

— Здравствуйте, — кивнул ей я. — Не стоит её отвлекать. Хомские сейчас здесь?

— Господин Беримир здесь, — ответила она. — Госпожа Понара ещё не приезжала.

— Проводите меня к палате Хомского, — распорядился я.

Хомского, как оказалось, разместили в западном крыле, где располагались самые скромные апартаменты. Так сказать, палаты для бедняков — по критериям маминой клиники, конечно. Я иронически хмыкнул про себя при этой мысли — если мама попыталась таким образом выразить своё отношение к Хомским, то они вряд ли это поняли — в здешних апартаментах для бедных и князю не стыдно было бы разместиться.

Я махнул рукой, отпуская свою провожатую, и тихонько постучал в дверь. Почти сразу дверь открылась и выглянул Беримир.

— Тсс, — он приложил палец к губам и прошептал: — Сейчас выйду.

Через минуту он вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь, стараясь не шуметь.

— Отец только что заснул, — пояснил Беримир. — Ты по делу, или просто так зашёл?

— Просто заглянул узнать, что тут у вас происходит. Может, прогуляемся по садику?

— Пойдём, — согласился Беримир, — мне давно пора размяться, а то уже устал сидеть.

Мы не торопясь вышли на улицу и двинулись по дорожке мимо кустов и статуй, мокрых после недавнего дождя. Фонтаны уже отключили, но в чашах стояла дождевая вода, в которой плавали жёлтые и красные листья.

— Как там Путята? — спросил я.

— Сильно лучше, — ответил Беримир. — Уже понятно, что выздоравливает, но очень уж это долго тянется.

— Это как раз хорошо, это значит, что мама его лечит как надо. Если бы она хотела просто от него отделаться, она бы убрала эту опухоль, и всё. А через некоторое время появилась бы новая опухоль.

— Да? — он посмотрел на меня с интересом. — А что она тогда делает, если не трогает опухоль?

— Восстанавливает защитные свойства организма. Если убрать причину болезни, то организм сам легко справится с опухолью. Сейчас опухоль, наконец, стала уменьшаться, то есть иммунитет уже начинает работать как надо.

— Милослава нам ничего этого не рассказывала, — с досадой заметил Беримир.

— Она никогда ничего не рассказывает больным и родственникам. Она как-то сказала, что любую фразу о болезни они воспринимают как обещание вот прямо сейчас вылечить, а она ничего обещать не готова. Насколько я понял, у неё когда-то давно был с этим какой-то неприятный случай, и с тех пор она взяла себе принцип никаких обнадёживающих заявлений не делать.

— Понятно, — задумчиво сказал Беримир. — Но отцу и впрямь сильно лучше, он уже поговаривает, что можно долечиться и дома.

— Отговори его, — встревожился я. — Не вздумай даже соглашаться. Он ещё не вылечился, всего лишь наметился перелом, но всё легко может вернуться назад. Мама, конечно, отпустит его с удовольствием, заявив, что раз больной не хочет лечиться, то это его дело, но для Путяты это кончится, скорее всего, очень плохо.