Девочка начала объяснять...
* * *
Гермиона стояла неподвижно на вращающейся лестнице. Спираль, которая по идее не должна была перемещать её вовсе, напротив, неумолимо несла её вверх. Гермиона подумала, что это похоже на заклинание Бесконечной лестницы, изобретённое в 1733 году волшебником Аррамом Сабети, который жил на вершине Эвереста, когда маглы ещё не могли её покорить. Но эта лестница не может быть той самой лестницей: Хогвартс намного старше. Может, заклинание было изобретено заново?
Она должна была бояться, должна была нервничать по поводу своей второй встречи с директором.
И она действительно боялась и нервничала по поводу своей второй встречи с директором.
Но Гермиона Грейнджер много размышляла, она очень много размышляла после того, как не смогла больше бежать и опустилась у стены, потому что у неё уже горели лёгкие. Свернувшись калачиком и прижавшись к холодному камню, она плакала и размышляла.
Даже если она проиграет Гарри Поттеру, она никогда, ни в коем случае не проиграет Драко Малфою, это абсолютно, совершенно неприемлемо. Профессор Квиррелл похвалил Генерала Малфоя за то, что он не проигнорировал свою тысячу возможностей. И, проплакавшись, она вспомнила ещё четырнадцать заклинаний, которые просто обязана была тогда попробовать против Гарри и Невилла, и затем задалась вопросом, не совершила ли она подобной ошибки в чём-нибудь ещё? В итоге она постучала в дверь профессора МакГонагалл. Она не собиралась просить помочь, сейчас Гермиона не представляла себе, с чем ей можно помочь, она просто хотела рассказать всё профессору МакГонагалл, так как на тот момент это показалось ей одной из той тысячи возможностей, о которых говорил профессор Квиррелл.
И она рассказала профессору МакГонагалл, как Гарри Поттер изменился с того дня, когда на его плече появился феникс, и о том, что люди, по её мнению, всё больше и больше относятся к ней, как к чему-то, принадлежащему Гарри, и о том, что Гарри всё больше и больше отдаляется от всех остальных первокурсников и иногда бродит с таким печальным видом, будто он чего-то лишился, и она не знает, что теперь делать.
Профессор МакГонагалл сказала ей, что им нужно поговорить с директором.
Гермиона взволновалась, но затем она подумала, что Гарри Поттер не испугался бы директора. Гарри Поттер просто шёл бы напролом, вне зависимости от того, что он бы пытался сделать. Может быть (ей пришла в голову такая мысль), стоило попытаться быть как он, не пугаться, просто что-нибудь делать и смотреть, к чему это приведёт. Хуже уже вряд ли будет.
Бесконечная лестница перестала вращаться.
Большая дубовая дверь с медным дверным молотком в виде грифона открылась сама.
За чёрным дубовым столом с десятком ящичков со всех сторон, в которых, похоже, были свои ящички, сидел на своём троне седобородый директор школы Хогвартс — Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, и в его мягко искрящиеся глаза Гермиона смотрела в течение примерно трёх секунд, пока её внимание не переключилось на всё остальное.
Некоторое время спустя — она не знала, сколько именно прошло времени, но она как раз пересчитывала предметы в кабинете уже в третий раз, и по-прежнему никак не могла получить один и тот же результат, хотя её память утверждала, что ничего не пропало и ничего нового не появилось — директор прокашлялся и сказал:
— Мисс Грейнджер?
Гермиона повернулась и почувствовала, что краснеет, но Дамблдор вовсе не выглядел сердитым, он был скорее безмятежным и смотрел на неё вопросительным, мягким взглядом поверх своих очков-полумесяцев.
— Гермиона, — сказала профессор МакГонагалл, голос старой ведьмы был мягким, и её ладонь успокаивающе лежала на плече Гермионы. — Пожалуйста, расскажи директору то, что ты рассказала мне о Гарри.
Гермиона начала говорить, но, несмотря на то, что она вновь набралась решимости, она всё-таки слегка запиналась от волнения, когда описывала, как Гарри изменился за последние недели, с тех пор как Фоукс побывал на его плече.
Когда она закончила, повисла тишина. Затем директор вздохнул.
— Мне жаль, Гермиона Грейнджер, — голубые глаза Дамблдора погрустнели. — Это... печально, но не могу сказать, что неожиданно. То, что вы наблюдаете — это бремя героя.
— Героя? — переспросила Гермиона. Она взволнованно взглянула на профессора МакГонагалл и увидела, как лицо профессора трансфигурации стало непроницаемым, хотя её рука ободряющим жестом слегка сжала плечо Гермионы.
— Да, — ответил Дамблдор. — Когда-то я сам был героем. Это было до того, как я стал таинственным старым волшебником, — во времена, когда я противостоял Гриндевальду. Вы читали книги по истории, мисс Грейнджер?
Гермиона кивнула.
— Что ж, — продолжил Дамблдор, — именно так героям и приходится вести себя, мисс Грейнджер, у них есть свои задачи, и они должны становиться сильнее, чтобы справиться с ними. И именно это, как вы заметили, случилось с Гарри. Если и можно сделать его путь легче, это должны сделать вы, а не я. Ибо, увы, я не друг Гарри, а всего лишь его таинственный старый волшебник.
— Я... — начала Гермиона. — Я не уверена, что всё ещё хочу... — она запнулась, это показалось ей слишком ужасным, чтобы произнести вслух.
Дамблдор прикрыл глаза, а когда открыл, показалось, что он стал ещё старше.
— Никто не сможет помешать вам, мисс Грейнджер, перестать быть другом Гарри. Что же касается того, как это отразится на нём, то вы это знаете лучше, чем я.
— Это... не кажется мне... справедливым, — сказала Гермиона дрожащим голосом. — Я что, вынуждена дружить с Гарри только потому, что больше некому? Это нечестно.
— Никто не может вас заставить дружить с кем-то, мисс Грейнджер, — казалось, голубые глаза видят её насквозь. — Чувства либо есть, либо их нет. Если они есть, вы можете принять их или отвергнуть. Вы дружите с Гарри, и если вы решите отвергнуть эту дружбу, это сильно его ранит, возможно, непоправимо. Но, мисс Грейнджер, зачем вам кидаться в такие крайности?
Она не могла найти слов. Она никогда не умела находить слова:
— Когда оказываешься слишком близко к Мальчику-Который-Выжил, тебя просто поглощает, и никто больше не видит тебя, ты становишься всего лишь чем-то, принадлежащим ему... Все думают, что весь мир вращается вокруг него, и...
Нет, она не могла это объяснить.
Старый волшебник медленно кивнул.
— Мы действительно живём в несправедливом мире, мисс Грейнджер. Весь мир знает, что это я победил Гриндевальда, но немногие помнят Элизабет Бекетт, которая погибла, чтобы открыть мне путь. Тем не менее, её всё-таки помнят. Герой этой пьесы, мисс Грейнджер, — Гарри Поттер, и мир в самом деле вращается вокруг него. Ему суждены великие свершения, и я тешу себя надеждой, что через много лет Альбуса Дамблдора чаще будут вспоминать как таинственного волшебника Гарри Поттера, а не в связи с какими-то другими моими заслугами. И может быть, имя Гермионы Грейнджер будет упоминаться как имя его верного спутника, если однажды вы докажете, что достойны этого. По этому поводу могу вас заверить: нигде вы не сыщете себе большей славы, чем в компании Гарри Поттера.
Гермиона торопливо замотала головой.
— Но... — она знала, что не сможет это объяснить. — Дело не в славе! Дело в том, что я не хочу быть... чем-то, что принадлежит кому-либо ещё!
— Значит, вы бы предпочли быть героем? — старый волшебник вздохнул. — Мисс Грейнджер, я был героем, я был лидером, но я был бы в тысячу раз счастливее, если б мог принадлежать кому-нибудь вроде Гарри Поттера. Кому-нибудь, кто крепче меня, кто принимает трудные решения и, тем не менее, достоин вести меня за собой. Когда-то я думал, что знаю такого человека, но я ошибался... Мисс Грейнджер, вы понятия не имеете, насколько повезло таким, как вы, в сравнении с героями.
Жгущее чувство снова подступило к горлу, а с ним пришла беспомощность: она не понимала, зачем профессор МакГонагалл привела её сюда, если директор вовсе не собирался помогать, и, взглянув в лицо профессора МакГонагалл, она заметила, что та уже тоже не уверена, что поступила правильно.
