— Я не хочу быть героем, — ответила Гермиона Грейнджер, — я не хочу быть спутником героя, я просто хочу быть собой.

(Через мгновенье ей пришла в голову мысль, что, возможно, на самом деле она хочет быть героем, но решила не поправляться.)

— А, — сказал старый волшебник. — Это непростая задача, мисс Грейнджер.

Дамблдор поднялся с трона, вышел из-за стола и указал на некий предмет на стене, настолько часто встречающийся в замке, что Гермиона, войдя, лишь скользнула по нему взглядом. Это был потускневший щит с изображением герба Хогвартса: лев, змея, барсук и ворон, и латинские слова, смысл которых она никогда не понимала. Затем, когда она осознала, где находится этот щит и насколько старым он выглядит, ей в голову пришла мысль, что, возможно, это оригинал...

— Пуффендуец сказал бы, — произнёс Дамблдор, постукивая пальцем по выцветшему изображению барсука и заставив Гермиону поморщиться от такого кощунства (если это и правда был оригинал), — что людям не удаётся стать теми, кем им суждено быть, потому что они слишком ленятся и не прилагают должных усилий. Когтевранец, — продолжил директор, постучав по ворону, — повторил бы слова, известные мудрецам задолго до Сократа: «Познай себя», и добавил бы, что людям не удаётся стать собой из-за невежества и нелюбви к размышлениям. А Салазар Слизерин, — Дамблдор постучал по тусклой змее и нахмурился, — пожалуй, он сказал бы, что мы становимся теми, кем нам суждено быть, следуя за нашими желаниями, куда бы они ни вели. Возможно, он сказал бы, что людям не удаётся стать собой, потому что они отказываются делать то, что нужно для достижения цели. Следует заметить, что почти все Тёмные волшебники, вышедшие из Хогвартса, были слизеринцами. Стали ли они теми, кем им суждено было стать? Не думаю.

Дамблдор постучал пальцем по льву и повернулся к ней:

— Скажите, мисс Грейнджер, что сказал бы гриффиндорец? Мне и так понятно, что Распределяющая шляпа предлагала вам этот факультет.

Вопрос не казался сложным.

— Гриффиндорец сказал бы, что люди не становятся теми, кем они должны быть, потому что боятся.

— Большинство людей боится, мисс Грейнджер, — заметил старый волшебник. — Они проживают всю свою жизнь, окружённые парализующим страхом, который отсекает всё, чего они могут достичь, всё, чем они могут стать. Страхом сказать что-то не то или сделать что-то не так, страхом потерять своё имущество, страхом смерти и сильнее всего — страхом, что подумают люди. Нет ничего ужаснее такого страха, мисс Грейнджер, и об этом ужасно важно знать. Но Годрик Гриффиндор сказал бы не это. Люди становятся теми, кем им суждено быть, мисс Грейнджер, делая то, что правильно.

Голос старого волшебника был мягок:

— Итак, скажите, мисс Грейнджер, что вам кажется правильным выбором? Ибо это и определяет, кто вы есть на самом деле, куда бы этот путь ни вёл, это то, кем вам суждено стать.

Тишину заполняли лишь звуки, производимые бесчисленными устройствами. Гермиона была когтевранкой, и потому обдумывала ответ.

— Я не думаю, что это правильно, — медленно произнесла Гермиона, — когда кому-то вот так приходится жить в тени другого человека...

— В мире многое неправильно, — сказал старый волшебник, — вопрос в том, что вы считаете правильным с этим делать. Гермиона Грейнджер, мне придётся дать менее тонкий намёк, чем обычно свойственно таинственному старому волшебнику, и сказать вам прямо, что вы не можете даже вообразить, насколько плохо всё может обернуться, если связанные с Гарри Поттером дела пойдут скверно. Его задача такова, что вы даже не подумали бы бросить всё на произвол судьбы и уйти, если бы знали о ней.

— Какая задача? — спросила Гермиона. Её голос дрожал, так как было слишком очевидно, какого ответа от неё ждёт директор. А она не хотела так отвечать. — Что случилось с Гарри тогда? Почему Фоукс сел на его плечо?

— Он повзрослел, — ответил старый волшебник. Его глаза моргнули несколько раз под очками-полумесяцами, и морщины на его лице проступили сильнее обычного. — Понимаете, мисс Грейнджер, люди взрослеют не потому, что становятся старше, они взрослеют, когда попадают во взрослые ситуации. Это и случилось с Гарри Поттером в ту субботу. Ему сказали — и вы не должны об этом распространяться, сами понимаете — ему сказали, что ему придётся кое с кем сразиться. Я не могу сообщить вам, с кем именно. Я также не могу объяснить почему. Но именно это с ним случилось, и именно поэтому ему нужны друзья.

— Беллатриса Блэк? — вырвалось у Гермионы. Если бы её ударило электрическим разрядом, шок был бы меньше. — Вы собираетесь отправить его сражаться с Беллатрисой Блэк?

— Нет, — промолвил старый волшебник. — Не с ней. Я не могу сказать вам, с кем и почему.

Она ещё немного поразмыслила над этим вопросом.

— Могу ли я как-нибудь догнать Гарри? — спросила Гермиона. — В смысле, я не утверждаю, что я это сделаю, но можем ли мы быть равными друзьями? Могу ли я тоже быть героем?

— Ах, — улыбнулся старый волшебник. — Только вы можете это решить, мисс Грейнджер.

— Но вы не собираетесь помогать мне, как вы помогаете Гарри.

Старый волшебник покачал головой.

— Я помог ему совсем немного, мисс Грейнджер. Если же вы просите меня дать вам задание... — старый волшебник снова улыбнулся, довольно-таки кривовато. — Мисс Грейнджер, вы только на первом курсе Хогвартса. Не торопитесь так быстро взрослеть, у вас для этого будет ещё достаточно времени.

— Но мне двенадцать. Гарри — одиннадцать.

— Гарри Поттер — особенный, — заметил старый волшебник. — И вы это знаете, мисс Грейнджер. — Взгляд его голубых глаз из-под очков-полумесяцев неожиданно стал пронзительным, и она вспомнила, что в день происшествия с дементором голос Дамблдора в её голове сказал, что знает про тёмную сторону Гарри.

Гермиона дотронулась до руки профессора МакГонагалл, которая всё это время крепко держала её за плечо, и сказала, удивившись, что её голос не запнулся:

— Пожалуйста, мне хотелось бы уйти.

— Разумеется, — сказала профессор МакГонагалл, и Гермиона почувствовала, как рука на её плече мягко разворачивает её в сторону дубовой двери.

— Вы уже выбрали свой путь, Гермиона Грейнджер? — послышался голос Альбуса Дамблдора позади неё, как раз в тот момент, когда дверь медленно со скрипом отворилась, и за ней показалась зачарованная Бесконечная лестница.

Она кивнула.

— И?

— Я... — начала она, её голос запнулся. — Я... я...

Она сглотнула.

— Я сделаю... то, что правильно.

Она больше не произнесла ни слова, она просто не смогла, а через мгновение она уже снова стояла на вращающейся Бесконечной лестнице.

По пути вниз и она, и профессор МакГонагалл молчали.

Когда ожившие горгульи отошли с их пути, они вдвоём вышли в коридор, и профессор МакГонагалл наконец прервала тишину. Она прошептала:

— Я ужасно извиняюсь, мисс Грейнджер. Я не думала, что директор скажет вам такое. Я думаю, он совсем забыл, каково это — быть ребёнком.

Гермиона оглянулась на неё и увидела, что теперь уже профессор МакГонагалл выглядела, как будто вот-вот расплачется... хотя и не совсем так. Но что-то похожее в её лице проглядывало.

— Если я тоже хочу стать героем, — начала Гермиона, — если я тоже решила стать героем, вы можете как-нибудь мне с этим помочь?

Профессор МакГонагалл быстро замотала головой:

— Мисс Грейнджер, я не уверена, что директор не прав в этом. Вам лишь двенадцать лет.

— Ясно, — сказала Гермиона.

Они ещё немного прошли вперёд.

— Извините, — сказала Гермиона, — ничего, если я вернусь в башню Когтеврана самостоятельно? Простите, пожалуйста, я вас не виню, ничего такого, просто мне нужно сейчас побыть одной.

— Разумеется, мисс Грейнджер, — ответила профессор МакГонагалл, её голос немного охрип. Гермиона услышала, как её шаги остановились, а затем направились в другую сторону.