— Моя левая рука. Она практически неуязвима, — с трудом выдавил он, после чего куда более охотно обозвал Гарри скотиной.

Но теперь, похоже, даже хуффульпуффцы решили, что применение правдодыма на слизеринце вполне оправдано.

— Это как? — поинтересовалась Ханна Эббот.

Малфой поморщился, стараясь, чтобы каждое его слово сопровождалось изрядной долей презрения.

— Кровь дракона снижает болевую чувствительность кожи и делает ее похожей на броню, — медленно протянул он. — Собственно, благодаря мне мой дед и открыл, что это так. Будучи ребенком, я опрокинул на себя котел и обварил руку.

— А почему об этом нигде не написано? — определенно, Гермиона не могла не задать такой вопрос.

— Об этом знали только дедушка и профессор Снейп, — просветил ее Драко. — Мои родители тогда уезжали на несколько дней, и мы договорились ничего им не рассказывать. Рука быстро зажила, а потом я заметил, что она не чувствует боли и жара. Дедушка провел несколько опытов, на обычную чувствительность, и убедился, что это так. Но на нем самом это не сработало. Загасите эту вонялку немедленно, иначе пожалеете.

На месте Ханны Гарри ни за что бы не послушался, но хуффульпуффке, должно быть, и без того было очень стыдно перед Малфоем, так что она выполнила его требование даже поспешно.

— А ты не думаешь, что мог бы проинформировать нас об этом? — спросила Гермиона.

— Вот еще! С чего бы? Не всякой информацией следует разбрасываться, — высокомерно бросил Малфой. — Нет, я понимаю, к чему вы клоните. Вы думаете, что тоже можете получить такую же неуязвимость. Но поверьте, это не так.

В голосе Малфоя звучало злорадное удовольствие, так что Гарри ему сразу поверил. А Драко продолжал дальше без всяких понуканий:

— Конечно, мой дед не мог ставить опыты на людях, поэтому он производил расчеты. Он выводил формулы, в которых я до сих пор не разобрался. Но из них следует, что такое воздействие кровь дракона оказывает только на тех колдунов и ведьм, которые еще не научились колдовать палочкой.

— То есть до десяти-одиннадцати лет? — уточнила Ханна; Гарри не понравился ее заискивающий тон.

— Независимо от возраста, — ответил Малфой.

— И чем это было тебе полезно?

— Ну, — Драко поднял взгляд к потолку, — например, когда Лорд насылал на меня пыточные проклятия, я старался, чтобы они попадали в левую руку. Тогда это не так больно.

— Поэтому мадам Помфри удивлялась, как ты умудрялся так вывихнуть руку? — сразу же вспомнил Рон. Хуффульпуффцы и Гермиона тут же осуждающе вытаращились на него, поражаясь такой нечуткости.

— И на ней ты выжег дракона, — кивнул Макмиллан. — Логично!

— Думаю, да, — не стал спорить Драко. Пользуясь тем, что загруженные его рассказом слушатели молчали, он подошел к Шляпе и схватил ее.

— Будешь эту штуку обратно класть? — обратился он к Ханне.

На лице Ханны мгновенно сменилось несколько выражений: протест, жадность, сожаление, смирение.

— Придется, наверное, — вздохнула она.

— Ты можешь оставить палочки, — указала Гермиона. — Пусть они лучше будут под рукой, кто знает, когда еще ты сможешь их достать.

Ханна охотно послушалась, передала палочки Эрни, а сама одним движением уронила курительницу в Шляпу.

Малфой быстро упаковал Шляпу обратно и ушел, попрощавшись отрывистым кивком. Не вызвало сомнений, что он глубоко раздосадован. Гарри был, в принципе, согласен с Роном, который охотно спросил бы у Малфоя еще что-нибудь. Но Гермиона задумчиво заявила, что, пожалуй, не следовало так поступать.

— Да ладно тебе, переживет, — отмахнулся Рон.

— А вот я ему сочувствую, — сказала Гермиона. — Он, конечно, в прошлом и не такое заслужил, но теперь ему отовсюду сыплются шишки. Добби, например, достает Драко, рассказывая, как он капризничал в детстве.

Гарри соглашался, что это, в принципе, не очень приятно. Но тут ему пришло в голову нечто, о чем он из соображений справедливости не мог умолчать.

— Он должен быть доволен, что имел возможность видеть эту курительницу и тем более проверить на себе, как она работает, — заявил Гарри. — Это же честь — увидеть подарок основателей, да еще и ты о нем столько рассказала! Слизеринцы ведь помешаны на всяких древних магических штуках. А правдодым — очень удобная вещь! — осенило его. — Зелье, допустим, надо подливать, и следить, чтобы объект его выпил. А тут… кстати, как он действует?

Судя по всему, его вопрос подруге очень понравился.

— Особенность правдодыма, — пояснила Гермиона, — заключается в том, что все, его вдохнувшие, начинают говорить правду.

— Но это же ужасно, — справедливо заметил Рон.

— А Хельга Хуфульпуфф считала, что это честно, — отрезала Гермиона.

Гарри мысленно поблагодарил подругу за лояльность. Расскажи она об это раньше, так Малфой тоже мог задать ему любой вопрос, и пришлось бы изливать душу.

Малфой догадался об этом сам. На ближайшем уроке он принялся, избегая укоризненных взглядом Гермионы, поддразнивать Гарри, рассказывая, о чем он непременно спросит, и даже намекая, что успел перехватить одну палочку из курительницы, хотя Гарри сам видел, что это невозможно. Записка с вопросом, понравилось ли ему вытирать сопли Чжоу Ченг, переполнила чашу терпения Гарри, и он запустил Малфою линейкой в спину. За это профессор МакГонагол вычла пять баллов у «Гриффиндора», а одноклассники были настолько обескуражены, что после урока Гарри и Малфоя попытались вразумить Эрни и Гермиона одновременно.

— Это не солидно! Ты, Гарри, от таких выходок утрачиваешь авторитет, да и не только ты, — возмущался Эрни.

— Слушай, я не обязался почитать святого Поттера, — проворчал Малфой.

Но Гарри знал, они и без того оба понимают, что у них нет ни сил, ни времени, ни права тратить все это на возобновление старой вражды. Скоро им об этом напомнили: по возвращении из Министерства Долорес Амбридж сказала учителям нечто такое, что все они, как один, утратили равновесие. И бросились напоминать об экзаменах.

Профессор Флитвик отчаянно пытался скрыть волнение, но его обращение к выпускникам в конце урока отдавало необычайной строгостью, а на доске под взмахами палочки то и дело, вместо примерных вопросов к экзамену, появлялись всякие посторонние надписи. Одна из них, несомненно, принадлежала Пивзу и нелестно характеризовала Плаксу Миртл, однако подобные несуразности ничуть не умаляли серьезности преподавателя.

— Студенты, сдающие ТРИТОН по заклинаниям, должны хорошо представлять себе, что большинство колдовских профессий, для которых заклинания необходимы в первую очередь, требуют умения действовать в любых обстоятельствах. Разумеется, экзамен — это сложная ситуация, но не самая сложная. Да вы же это знаете! — профессор Флитвик изящно отмахнулся от самого себя, но нравоучений не прекратил.

— Мерлин! Он единственный, кто признает, что мы хоть что-то знаем, — шепнул Невилл.

Гарри собрался кивнуть; ему тоже надоело, что с ними обращаются, как с беспомощными детьми, и постоянно кормят нравоучениями. Он слегка нагнул голову, и вдруг перед ним предстало, во весь размер, знакомое надгробие.

«Ищите! Это здесь! Я даю вам час!» — требовал лорд Волдеморт, и Гарри без особо труда удалось разобрать, что он не столько злиться, как вне себя от паники.

Дальнейшее наблюдение за Волдемортом было более чем резко оборвано пронзительным колоколом, возвещающим начало перемены; Гарри даже заподозрил, что звук этот дошел и до сознания Темного лорда. Первым чувством юноши было раздражение. Но ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что вместо того, чтоб подольше понаблюдать, ему представилась возможность действовать.

А между тем вокруг Гарри собралась толпа. Обеспокоенный Невилл робко уверял одноклассников, что ничего особенного не случилось, просто Поттер ни с того, ни с его уронил голову на парту. То, что он пошевелился, явилось для подошедших, в том числе и слизеринцев, большим облегчением.

— Я видел надгробие Тома Реддла-старшего, — пробормотал Гарри, поправляя очки. — Упивающиеся смертью там, на кладбище, они ищут хоркрукс, я знаю…