В такси, которое везет нас домой, Джейми спрашивает:

— И где же это вы занимались французским?

— Откуда ты знакома с Кристианом Бэйлом?

Такси пробирается сквозь пробки, лобовое стекло залито дождевой водой. Воздух в салоне спертый от присутствия чего-то незримого. Я откидываюсь на спинку сиденья. У меня занемела нога.

— Что с тобой? — спрашивает она. — В молчанку поиграть решил?

— Что в пакете? — спрашиваю я, кивая в сторону белого бумажного мешочка, который лежит у Джейми на коленях.

— Лекарства для Тамми, — отвечает она.

— Какие лекарства? Метадон?

— Хальцион.

— Надеюсь, ты взяла его с запасом, — говорю я. — На меня хватит?

— Нет, — говорит Джейми. — Итак, чем вы на самом деле занимались с этим парнем?

Я выпаливаю:

— Откуда ты знаешь Марину Гибсон?

— О Боже, — стонет Джейми. — Начинаем все сначала?

— Джейми, — начинаю я решительно, но затем смягчаюсь, — прошу тебя.

— Не помню, — говорит она раздраженно. — Я познакомилась с ней в Нью-Йорке. Вместе работали моделями. Или в клубе где-то встречались. Или еще где-то.

Я хихикаю:

— Ты врешь.

— Пошел к черту.

Я тихо спрашиваю:

— А можно было это все предотвратить?

Наконец она отвечает ничего не выражающим тоном:

— Все это досужие домыслы.

— Кто еще сотрудничает с нами? — спрашиваю я.

Она вздыхает.

— Круг очень узок. Чем больше группа, тем больше опасность быть застуканными. Да ты и сам знаешь.

— Это так только на бумаге.

— Ты посмотрел файл? — спрашивает она.

— Да, — бормочу я.

— Отлично, — говорит она, сразу успокоившись, а затем добавляет: — По-моему, Кристиан Бэйл — клевый. — Она рассматривает свои ногти. — Это сразу видно.

Я поворачиваюсь к ней:

— Что ты имеешь в виду?

— Кристиан Бэйл не снимался в «Одержимых», Виктор, — говорит Джейми. — Он там не снимался.

Я мнусь, а затем высказываю предположение:

— Может быть, он просто не хотел… не хотел обидеть тебя?

— Да какая разница? — бормочет Джейми в ответ.

А перед тем самым домом то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане лучи солнечного света прорываются сквозь редеющие облака, и мы с Джейми открываем калитку и бесшумно скользим через двор. Внутри после того, как Брюса Райнбека не стало, обстановка гораздо спокойнее, и дом кажется более просторным и пустым, несмотря на присутствие членов второй съемочной группы. Бобби сидит у компьютера, беседуя по мобильнику, курит сигарету, стряхивая пепел в пустую жестянку из-под диетической колы, перед ним на столе громоздятся стопки блокнотов на спиральной пружинке, а на заднем плане играет музыка в стиле лаунж. В дом доставили бильярд, заказаны еще один «БМВ» и новые обои, а сегодня вечером где-то намечается вечеринка. «Все подтвердилось», — сообщает мне Бобби. Температура внутри дома не выше нуля. Внутри дома нестерпимо пахнет дерьмом, его запах — тяжелый и тошнотворный — висит повсюду. В доме стоит «кипучая деятельность», повсюду ставят свет.

Стоя рядом с Бобби, я отчаянно пытаюсь не заплакать снова. На экране компьютера: чертежи устройства, расшифровка компонентов, из которых приготовляется пластиковая взрывчатка ремформ, перспективные цели терактов. Джейми на кухне, внимательно читает схему приема лекарств, назначенную Тамми, и достает из холодильника бутылку минеральной воды Evian.

— Как она? — спрашивает Джейми Бобби.

— Утешения в подобных ситуациях не действуют, — отвечает он. — Но ей лучше.

Джейми проходит мимо, не замечая меня, и начинает медленно подниматься по винтовой лестнице, протискиваясь между киношниками, размышляя о том, что, возможно, ей следует относиться ко мне лучше, чем она относится, но ее раздражает мой страх, потому что страх — это не прикольно, это не круто, это мешает общению.

Я трогаю Бобби за плечо, потому что мне это просто необходимо.

Он отстраняется от меня, говорит: «Не надо!», а затем добавляет: «Теперь это больше невозможно».

Долгое молчание, во время которого я пытаюсь хоть что-то понять.

— Что-то ты похудел, — говорит Бобби. — Когда ты в последний раз качался? Кожа да кости. И бледный как смерть.

— Чувак, мне просто нужно немного выспаться.

— Это не объяснение, — говорит Бобби. — Тебе нужно немного позаниматься мотивацией.

— А я так не считаю, — говорю я надтреснутым голосом.

Но Бобби слышит меня не больше, чем если бы в этот момент нырнул в бассейн. Или если бы мы вели беседу по соседству с водопадом. Возможно, его попросту нет в этой комнате. Это всего лишь голос, лишенный тела. Возможно, я просто беседую по телефону с кем-нибудь. Возможно, я смотрю на весь этот мир в телескоп. Возможно, он мне просто снится. Вдруг меня осеняет: может, именно в этом все дело?

Бобби бесшумно заходит на кухню.

— Все рассыпается, э-э-э, на куски, — заявляю я. — И никто не действует так, как положено.

— Что еще там рассыпается на куски? — говорит Бобби, подходя ко мне. — По-моему, так все идет по плану.

Пауза.

— По какому плану? — спрашиваю я. — Что идет по плану?

Пауза.

— Бобби, ты меня слышишь?

— Что идет по плану?

— Да, что идет по плану?

— Все идет по плану, — пожимает плечами Бобби. — Все. Все, что намечено.

Пауза.

— А что… а что будет потом?

— Что будет потом?

— Да, потом?

— Потом?

Я киваю головой, слезы струятся у меня по щекам.

— А потом? Потом — бубум! — говорит оно, несильно хлопая меня по лицу ледяной ладонью.

Словно в ответ на эту реплику сверху слышен крик Джейми.

Даже в полумраке элегантной ванной комнаты, которой пользовались Брюс Райнбек и Тамми Девол, видно, что ванна до краев полна темно-красной водой. Лицо Тамми, плавающей в ней, имеет голубоватый оттенок, глаза ее закатились, белки пожелтели. Наше внимание должна также привлечь разбитая бутылка пива Amstel Light, стоящая на краю ванны, и следы, оставленные брызнувшей из ее вен кровью на покрытых кафельной плиткой стенах. Запястья Тамми распороты до кости, но даже это ей показалось «мало», потому что она умудрилась каким-то образом распороть себе еще и горло.

(но ты замечаешь, что разрез слишком глубок, ты понимаешь, что она не могла сделать его сама, но ты не можешь сказать ничего определенного, потому что эту сцену снимали без тебя, и ты знаешь, что существует еще один сценарий, в котором тебя нет среди действующих лиц, и ты слишком хорошо все это понимаешь.)

и запах стоит такой, какой, по моим представлениям, и должен стоять в комнате сверху донизу залитой кровью, а Джейми кричит так громко, что почти невозможно привести в порядок мысли, сделать соответствующие выводы, принять полагающуюся позу, к тому же я чувствую, что у меня перехватывает дыхание.

Самое важное — это то, о чем ты даже не догадываешься…

Два реквизитора в респираторах расталкивают нас и извлекают обнаженное тело Тамми из ванны, причем ее запястья и шея выглядят так, словно их разворотило изнутри, и огромный пурпурный фаллоимитатор выпадает из ее влагалища и с плеском падает обратно в кровавую воду. Я не могу оторвать взгляда от кольца в ее пупке.

Джейми выскакивает из ванной комнаты и падает в объятия Бентли. Она бьется, обнимает его, затем снова отталкивает. Она подносит руку ко рту. Ее лицо красное, как будто она стояла рядом с огнем.

В углу спальни Бобби беседует с режиссером. Оба они почти неподвижны, только время от времени кивают головой.

Джейми вырывается из рук Бентли и, едва держась на ногах, направляется к спальне Тамми, но ей не дает пройти еще один реквизитор в респираторе, который выносит пропитанный кровью матрац в коридор, чтобы затем вытащить его во двор и сжечь там.

Джейми в ужасе взирает на залитый кровью матрац — на его реальность, а Бентли удерживает ее, и тогда она кидается на кровать Тамми, и Бентли падает вместе с ней, и она кричит, хватает с ночного столика сценарий и швыряет им в режиссера и Бобби. Затем она начинает бессмысленно молотить кулаками подушку. Ее крики становятся громче, словно она пытается импровизировать на заданную тему.