— Мы в клубе или где?

Сэм Хо сбрасывает с лица улыбку, успокаивается и ласково проводит пальцами по моей щеке.

— Боже мой, как ты наивен, — бормочет он.

Я только собираюсь сказать ему что-то вроде: «Я часто хожу в клубы, просто я предпочитаю те, где никто не достает», как он уже подскакивает к телохранителям, показывает на меня и говорит им нечто, отчего Телохранитель А заметно бледнеет, после чего они оба неохотно кивают, а Сэм уносится в сторону туалета, и тогда Телохранитель В кивает Телохранителю А и следует за Сэмом, в то время как Телохранитель А переносит все свое внимание на меня, а я отворачиваюсь в сторону, делая вид, что обдумываю планы на будущее, и вертя в руках «Мальборо».

Затем я бросаю взгляд на Кристиана Бэйла 2, который по-прежнему стоит в футе от стойки. Наклонившись к нему, я спрашиваю: «Скажи, мы с тобой в одной и той же картине?», но он ничего не отвечает и продолжает хмуриться.

Затем девушка, сидящая в одной из кабинок, обитых темно-красным бархатом, радостно кричит, заслышав вступление к песне Игги Попа «Lust For Life», и тут же вскакивает на платформу, срывая юбку от Стасси и футболку Adidas и в одном лифчике и «Док Мартенсах» начинает метаться по сцене, извиваясь так, словно она плывет брассом, и это на миг отвлекает Телохранителя А от слежки за мной, а помощник режиссера, которого я сначала не заметил, суфлирует мне на ухо: «Давай! Вперед!», и я вприпрыжку непринужденно направляюсь к выходу, в то время как все присутствующие статисты бурно аплодируют плясунье.

На дорожке, ведущей к «Pylos», я перепрыгиваю через веревочное ограждение и врезаюсь в толпу стоящих под дождем любителей хип-хопа, все еще не потерявших надежду попасть в клуб, и, протолкнувшись сквозь них, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не побежал ли за мной кто-нибудь из телохранителей, но, похоже, я оторвался от них, когда сделал вид, что впрыгиваю в кабинку диджея. Сэм уже сидит в лимузине, высунув голову из окна, и кричит: «Давай быстрей!», пока я мчусь к лимузину, а когда я впрыгиваю, командует водителю: «Жми!» Скрипя тормозами, лимузин выворачивает с дорожки на Чарринг-Кросс-роуд; у нас за спиной звучат недовольные гудки, Сэм забирается в мини-бар, находит там бутылку шампанского и с хлопком открывает ее, пьет прямо из бутылки, одолевая ее меньше чем за минуту, в то время как я устало смотрю в окно, а затем вновь начинает орать на водителя: «Быстрее, быстрее, я сказал быстрее!» — и все время пытается схватить меня за руку. Временами успокаиваясь, он начинает показывать мне свои кристаллы, требовать ЛСД, всучивает мне памфлет о гармонизаторах мозговых колебаний, подпевает «Lust For Life», звучащей из динамиков в задней части лимузина, и делая большие глотки из бутылки «Absolut», крича при этом: «Я нажрался колес!» — и пытаясь просунуть голову через люк в крыше лимузина, мчащегося под слякотным дождем.

— Скоро я увижу Бобби, скоро я увижу Бобби, — напевает стремительно нажравшийся Сэм, раскачиваясь на сиденье.

Я закуриваю сигарету, стараясь не выглядеть слишком сердитым.

— Ты не мог бы успокоиться, ради всего святого?

Лимузин останавливается перед домом с темными окнами и, как только открываются ворота, медленно въезжает во двор. Огни на крыше тут же начинают мигать, ослепляя даже через затемненные окна лимузина, а затем медленно гаснут.

Сэм Хо открывает дверь и неуверенной походкой направляется к темному дому. В окне на втором этаже появляется силуэт, который выглядывает из-за жалюзи, а затем свет гаснет.

— Эй, Сэм, — кричу я, выпрастывая ноги из лимузина. — Осторожнее, у них тут везде сигнализация!

Но он уже куда-то исчез. Над нами небо распогодилось, но оно тоже абсолютно черное, если не считать висящей в нем половинки луны.

Водитель ждет, когда же я покину лимузин, и тут до меня внезапно доходит, насколько я устал. Я выбираюсь из машины, потягиваюсь, а затем, решив просто постоять в темноте подальше от дома и всего, что в нем происходит, закуриваю сигарету.

— Хвост за нами был? — спрашиваю я водителя.

— Нет, — говорит он, энергично мотнув головой.

— Уверен?

— Об этом позаботилась вторая группа, — говорит он.

— Гм-м… — Я затягиваюсь сигаретой и отбрасываю ее в сторону.

— Могу ли я быть вам еще чем-нибудь полезен? — спрашивает он.

Я задумываюсь.

— Да нет, наверное, нет.

— Тогда спокойной ночи.

Водитель захлопывает дверцу, через которую я только что вышел, и обходит вокруг машины, направляясь обратно на водительское место.

— Постой! — окликаю его я.

Он оборачивается.

— Ты знаком с парнем по имени Фред Палакон?

Водитель какое-то время смотрит на меня, затем отворачивается, словно потеряв ко мне всякий интерес.

— Понятно, — говорю я. — Ну и ладно.

Я открываю ворота, которые автоматически закрываются за мной, и иду через темный сад под звуки REM-овской «How The West Was Won», а в доме в некоторых окнах загораются огни, но это никак не объясняет происходящего. Задняя дверь, которая ведет на кухню, слегка приоткрыта, и когда я прохожу в нее и закрываю за собой, следует серия электронных попискиваний. Я неуверенно перемещаюсь в пространстве — на первом этаже никого нет, никаких следов съемочной группы, все безупречно чисто. Я достаю бутылку «Evian» из холодильника. Концовка «Крепкого орешка 2» беззвучно крутится на гигантском телевизионном экране, пробегают титры, затем лента начинает автоматически перематываться. Я смахиваю кружки конфетти с огромной светло-зеленой софы и ложусь на нее, ожидая, когда появится кто-нибудь, время от времени посматривая на лестницу, ведущую к спальням, внимательно прислушиваясь, но слышу только шуршание перематываемой ленты и затихающие звуки песни REM. Я пытаюсь представить себе Бобби и Джейми вместе в постели, возможно, в компании Сэма Хо, и меня пронзает острая боль, но потом и это мне становится безразлично.

Сценарий лежит на кофейном столике, рассеянно я поднимаю его, открываю на случайной странице, натыкаюсь на забавную сцену, в которой Бобби утешает кого-то, дает мне таблетку ксанакс, я рыдаю, люди одеваются для того, чтобы идти на какую-то вечеринку, забавная реплика в диалоге («А что, если ты превратишься в полную противоположность самому себе?»), и тут мои глаза смыкаются. И мне чудится, что я слышу тихий голос режиссера, который командует: «Засни!»

От краткого беспамятства, лишенного снов, меня также пробуждает чей-то тихий голос, который говорит: «Камера!» (хотя, когда я оглядываю гостиницу, я никого в ней не обнаруживаю), и я встаю с софы, замечая, что сценарий, который я читал перед сном, куда-то исчез. Я подбираю бутылку «Evian», делаю из нее большой глоток и отправляюсь с ней в бесцельное путешествие по дому, проходя через помещения, в которых за то время, что я спал, кто-то выключил свет. В кухне я останавливаюсь, не зная, что мне делать дальше, и тупо смотрю на холодильник так долго, что мне кажется — прошел целый день, пока у меня за спиной не раздается странный шум — резкий удар, как будто что-то упало, сопровождающийся чем-то похожим на сдавленный стон, и тут же плафоны в кухне тускнут на мгновение, загораются и вновь тускнут.

Поскольку декорация освещена теперь по-новому, я замечаю в коридорчике, примыкающем к кухне, дверь, которую я никогда до того не замечал, — теперь из-под нее льется яркий свет. Верхняя ее часть занавешена вставленным в рамку рекламным плакатом Calvin Klein: Бобби Хьюз на пляже, без рубашки, в белых плавках Speedo, невероятно загорелый и мускулистый, не замечает стоящую рядом практически нагишом Синди Кроуфорд, потому что он смотрит прямо в камеру, прямо на тебя. Привлеченный плакатом, я провожу пальцами по стеклу, закрывающему его, дверь медленно поворачивается на петлях, и моим глазам предстает лестница, усыпанная конфетти, и тут же изо рта у меня начинает идти пар, потому что кругом стоит такой холод, что зуб на зуб не попадает, и тогда я начинаю спускаться вниз по лестнице, вцепившись в ледяные перила. Еще один удар, снова отдаленные стоны и мигание ламп.