— Ах, вот как! — Глаза Джейми оживляются. — Это для протокола?

— Блин, мне глубоко насрать на все это дерьмо! — восклицаю я, упираясь руками в стол. — Еще мне только об этом думать не хватало, Джейми!

Пауза.

— Похоже, ты начинаешь приспосабливаться к окружающей среде, — улыбается она.

— Конечно, разве ты не знала, что я — гений, зайка?

— Тогда почему наш гений в Лондоне, а не у себя в Нью-Йорке? — задается Джейми вопросом. — Дай я попробую догадаться: он собирает материалы для того самого сценария, который он всю жизнь собирался написать?

— Послушай, зайка, я — гений, — повторяю я. — Я понимаю, что тебе в это трудно поверить, но это так.

— Приятно познакомиться, — отзывается она, но тут утомление вновь берет верх, и она хныкает: — О нет, только не это, не эти видения из прошлого. Восьмидесятые возвращаются, и сейчас у меня снова случится депрессия.

Я замечаю, что она дрожит, словно от холода.

— Но это же великолепно, зайка! — восклицаю я с энтузиазмом. — Поддайся своему настроению!

— Нет, Виктор, — отвечает она, покачивая головой. — Вопреки общераспространенному мнению, я уверена, что в видениях из прошлого нет решительно ничего хорошего.

— Но почему, зайка?

— Потому что я не имею ни малейшего желания освежать в памяти период нашей учебы в Кэмден-колледже.

— Зайка, не валяй дурака! Разве тебе не бывало весело в Кэмдене? Признай это, — говорю я, — и не смотри на меня так, словно я спятил.

— Весело? — ужасается она. — Ты помнишь Руперта Геста? Думаешь, мне было весело встречаться с ним?

— Он был просто торговцем наркотиками, зайка, — говорю я. — Он даже не был студентом.

— Не был? — переспрашивает она растерянно, а затем, припомнив что-то совсем личное и крайне неприятное, стонет: — Боже мой!

— А мне вот все помнится больше Роксанн Форест, — поддразниваю я ее. — А еще как я просто великолепно проводил время с этой шведочкой — как ее? — Катри-ной Свенсон.

— Хам, — вздыхает она, но быстро берет себя в руки и решает подыграть мне. — А ты помнишь Дэвида Ван Пелта? Митчелла Аллена? Мне тоже было с кем великолепно проводить время.

Повисает заметная пауза.

— Увы, зайка, среди моих друзей таковые не числились.

Я узнаю характерное выражение, мелькнувшее на лице Джейми, и понимаю, что сейчас она начнет меня поддевать, а затем она назвала мне какое-то имя, но я в это время тупо смотрел на черный пол у нас под ногами, пытаясь вспомнить Дэвида Ван Пелта или Митчелла Аллена, и слегка отключился, поэтому сразу не расслышал то, что она сказала. Я попросил ее повторить имя.

— Лорен Хайнд, — уверенно изрекла она, — ее-то ты помнишь, Виктор?

— Э-э-э, нет, не очень, — небрежно, в тон ей, отвечаю я.

— Ты должен помнить Лорен Хайнд, Виктор. — При этом Джейми вздыхает, глядя куда-то в сторону. — Лорен Хайнд?

— Это имя — для меня пустой звук, — говорю я безразлично. — С чего это я должен ее помнить?

— Ты бросил меня ради нее.

После долгого молчания, во время которого я отчаянно пытаюсь вспомнить точную последовательность событий в течение любого произвольно взятого семестра, я наконец изрекаю:

— Ничего подобного.

— О Боже, возможно, это была ошибка, — говорит Джейми, так беспокойно заерзав на стуле, словно она к нему случайно приклеилась.

— Нет, помнить-то я ее помню, — говорю я, глядя на Джейми в упор. — Но я помню также, как я взял академку, а когда я вернулся в декабре, то тебя нигде не было…

— Я тоже была в академке, Виктор, — парирует она.

— Зайка, дело в том…

Я понимаю, что победа — на ее стороне и что мне никогда не удастся убедительно оправдать свое поведение, и поэтому просто спрашиваю ее:

— Ты все еще на меня злишься?

— Конечно, ведь это погубило всю мою жизнь, — вздыхает она, закатывая глаза. — Мне даже пришлось переехать в Европу, чтобы навсегда забыть о бросившем меня гении.

— Ты что… на самом деле здесь с тех самых пор?— озадаченно спрашиваю я. — Но это же… невозможно.

— Я живу в Нью-Йорке, тупица, — отзывается она. — Я там работаю.

— Почему же мы тогда ни разу не встречались?

— Я думаю, что это следствие заговора, в который вступили твоя зацикленность на самом себе и мой страх перед всеми, кто живет в Манхэттене.

— Но, зайка, ты такая крутая, — говорю я. — Как ты можешь хоть кого-то бояться?

— Ты знаком с Элисон Пул? — внезапно спрашивает она.

— Гм-м, — я слегка закашливаюсь и затем бормочу: — можно я не буду отвечать на этот вопрос?

— А я вот слышала…

— Слушай, когда ты меня в последний раз видела? — спрашиваю я, перебив ее на полуслове. — Я принимаю клонопин, а он вызывает долговременные провалы в памяти.

— Ну, — говорит она, — например, я видела фотографии с тобой на показах в «WWD» за прошлую неделю.

— Ты имеешь в виду показ Тодда Олдема? — спрашиваю я. — У тебя сейчас при себе этот номер?

— Нет, это был показ Кельвина Кляйна, — говорит она.

— Ах да, — говорю я безразлично. — Да, именно так.

— Я вспомнила о твоем существовании и поняла, что мне от тебя никуда не деваться, когда я увидела рекламу Gap, в которой ты снимался пару лет назад, — продолжает Джейми. — Это была очень приличная черно-белая фотография твоей головы, подписанная: «Даже Виктор Вард носит хаки» или как-то в том же духе. Глядя на это фото, у меня сложилось впечатление, что ты носишь свои хаки с достоинством, Виктор. Ты произвел на меня чертовски сильное впечатление.

— А мы, случайно, не… — начинаю я, а затем мотаю головой и говорю: — Забыли об этом.

— О чем? Наверное, ты хочешь узнать, не стала ли я ненавидеть тебя после этого? И не знала ли я всегда, что все обязательно кончится именно так, как оно кончилось? Или, может быть, не стала ли я носить хаки после того, как увидела эту мудацкую рекламу?

— Нет, не это… Мы, случайно, не работали с тобой вместе на одной фотосессии для «GQ»?

Повисает долгое молчание, во время которого Джейми гипнотизирует неприятным взглядом мой полупустой бокал мартини.

— И как часто это с тобой случается? — Еще одна пауза. — Парень, тебе нужно срочно слазить с клонопина.

— Забыли об этом. Я знаю, что это был дурацкий вопрос, поэтому забыли об этом, — покачиваю я головой, пытаясь при этом улыбнуться. — Ну и с кем же все это время ты делила постель?

— Я наслаждаюсь искусством пребывать по большей части в одиночестве, — вздыхает она.

— Ты предстаешь передо мной в новом свете, зайка, — говорю я, подперев ладонью подбородок и глядя на Джейми в упор. — А еще ты лжешь.

— Насчет чего? — спрашивает она неуверенно.

— Насчет одиночества.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что девушки вроде тебя недолго остаются одинокими, — говорю я, изображая доверительный тон. — Плюс я хорошо тебя знаю, Джейми. Ты слишком любишь парней.

Она смотрит на меня, приоткрыв рот, а затем начинает истерически смеяться и не останавливается, пока я не спрашиваю ее:

— А скулы у тебя тоже были такие широкие в Кэмдене?

Она пытается отдышаться, допивает залпом остатки моего мартини, а затем, вся красная и запыхавшаяся от смеха, спрашивает:

— Виктор, и что я тебе должна на это ответить?

— Ты сбросила на меня бомбу[109], зайка, — мурлыкаю я, не сводя с нее глаз.

Пытаясь скрыть изумление, она переспрашивает:

— Что я сделала?

— Ты сбросила на меня бомбу, — повторяю я. — Ну, типа, очаровала меня.

— И когда это произошло?

— Когда мы впервые увидели друг друга.

— И?

— И теперь это случилось вновь.

— Ну что ж, ты с этим справишься, — говорит она. — Справился же тогда.

— И тем не менее у тебя возникли кое-какие мысли по этому поводу, — говорю я, по-прежнему гипнотизируя ее взглядом.

— Да, возникли, — улыбнувшись, отвечает она.

— И какие же, Джейми?

Немного помолчав и посмотрев мне в глаза, она отвечает: