Второй кивнул, скорее собственным мыслям, чем словам своего собеседника.

— Да-да. Если задуматься, — пробормотал он, — это всего лишь ребёнок в теле взрослого. Вряд ли будет много проблем.

Ладно, ладно. Возможно, прыжок из окна был действительно жестокой шуткой, и в первый момент — когда Михаил Распутин со сворой охранников только подбежал ко мне — я даже испытал что-то, похожее на укол совести.

За какие-то пять минут Михаил прокатился по таким крутым рельсам из эмоций, что там, под окнами больницы, даже ненадолго потерял дар речи. Совсем не характерное для него состояние, нужно сказать. Если верить памяти тела, которое я временно взял в аренду, конечно.

Пока вокруг меня вился хоровод из охранников и врачей, удивлённых тем, как бесследно прошло падение, я занимался куда более серьёзным делом: пялился в стену. Со стороны, наверное, самое то для парня, только вышедшего из комы: потерянный взгляд, ноль эмоций на лице. На деле же я пытался разложить по полочкам ту кашу, что творилась у меня в голове.

Процесс хлопотный и, наверное, не самый приятный. События, фразы, эмоции — сотни и тысячи, и все одновременно атакуют мой бедный разум. Чужие воспоминания перемешивались с собственными, мешая разобраться, что к чему.

С другой стороны, мне и здесь выпала счастливая карта. Дети запоминают информацию гораздо более ярко, чем взрослые или, чего хуже, подростки. И гораздо проще — никаких сложных взаимоотношений, никаких размышлений. Мультики, игрушки, любимые и нелюбимые родственники.

Так что вся моя работа заключалась лишь в том, чтобы вычленить светлые образы паренька из тонны серого мусора, который ваш покорный слуга зовёт собственным жизненным путем. Ведь, как ни крути, довольно важно понимать, в ком именно ты живешь.

Врачи бегали вокруг меня табунами, проводя тесты и проверки; я открывал рот и поднимал руки в ответ на их просьбы, но занятия своего не прекращал. Информация сейчас была мне нужнее, чем воздух: имена людей, названия мест и предметов быта, общее понимание технологий, знаниями о которых обладал парень…

Наину я больше не видел, зато на фоне то и дело появлялся Михаил, пытающийся одновременно и быть рядом со мной — и решить все проблемы. В какой-то момент до меня донёсся его грозный рёв о том, что «вы не способны позаботиться ни о решётках на окнах, ни об этих тупых репортёрах под окнами»…

Так и оказалось, что я еду домой. Шум и беготня, устроенные вокруг, мало сочетались со словами главного врача «Ему нужен покой», а слухи о сенсации расходятся быстро. Репортёры действительно чуть ли не штурмовали здание, и только выставленный Михаилом кордон из охраны пока их сдерживал.

Спустя час после обследования все мои вещи, которых здесь было всего ничего, были собраны в аккуратный сверток парочкой треплющихся между собой медсестер. От одной из них я узнал, что моё восстановление — это, стало быть, чудо. От второй — что чудо не такое уж и чудесное, так как о нормальной жизни ребёнку в теле взрослого останется только мечтать.

Они говорили прямо при мне, даже не скрываясь и совершенно меня не замечая. Оставаясь в центре всеобщего внимания, я как будто был невидимкой. Любопытный эффект.

Я наблюдал за тем, как пухлая медсестра цокает у меня прямо над ухом, вслух жалея Михаила Распутина, которому достался умственно отсталый сын… И думал о перспективах.

Молчанье — золото, верно?

Лучшая тактика — та, которая открывает перед тобой множество дверей и даже не требует ничего взамен. Как, например, поддержание образа ничего не понимающего ребёнка, даром что девятнадцатилетнего. От такого ни у кого не может быть секретов.

С этими мыслями я садился в одну из черных машин, выстроившихся друг за другом перед больницей. Наружу меня выводила всё та же охрана, окружив плотным кольцом — чтобы ни один из галдящих репортёров не сумел добраться до меня или запечатлеть меня на фото.

Зато дорога, по которой мы быстро ехали в особняк Распутиных, была совершенно пустой. Не будь у меня воспоминаний мальца, возможно, это бы меня даже и не смутило, однако всплывшее в памяти слово «Москва» с этим пустынным видом почему-то не сочеталось. Возникал какой-то странный диссонанс, чувство неправильности… Но мне не хватало знаний, чтобы сообразить, что тут к чему.

А вот для чего мне хватало опыта жизни на других планетах, так это для понимания того, что из себя представляет огромное старое загородное здание на три крыла, в воротах которого мы остановились спустя пару часов езды. Важное, дорогое жилище, нужное больше для вида и статуса, нежели проживания. Такие были на любых планетах — большие, претенциозные, бесполезные.

Отец провёл меня внутрь — и, бросив на прощание что-то про «Сынок, у папы дела дома, а тебе пока надо побыть здесь», тут же растворился в старинных запутанных коридорах, оставляя на попечительство сорокалетнего мужчины в белой рубашке со смешным именем «Андрей».

Повисла короткая пауза.

— Ну… что ж, Йошида, — Андрей неловко скривился, словно прикидывая, как со мной будет лучше общаться, — Пошли, отведу тебя в комнату, ты… устал, наверное.

Ага, Йошида — это моё новое имя. Что ж, могло быть и хуже. Не поведя и бровью, я молча последовал за ним.

Как я и догадывался, место выглядело вылизанным, но абсолютно необжитым. Длинные пустые коридоры с жутковатыми портретами, кубками и прочими элементами декора, которые пусть и показывали высокий статус семейства Распутиных, но совершенно не создавали уюта. Мои догадки лишь крепли: похоже, времена, когда здесь действительно кто-то жил, давно миновали.

Когда мы проходили мимо очередного лестничного пролета, моё внимание привлек огромный родовой герб, словно выдавленный в одной из стен. Замысловатая сеть узоров образовывала огромную букву “Р”, за которой я ощутил нечто… сильное. Нечто такое, к чему так и хотелось прикоснуться.

— Не трогай, — холодно бросил Андрей, только лишь я потянулся рукой к гербу. — Ничего здесь не трогай.

Я убрал руку, подметив про себя, как сильно Андрей торопится довести меня до комнаты.

Если мои предположения верны и Михаил действительно редко бывает в этом доме, то и хозяин он здесь скорее номинально. Слуги — вот кто действительно заправляет подобными местами. И сейчас на их голову свалился не просто сын Большого Босса. И даже не просто умственно отсталый сын Большого Босса, за которым нужно ухаживать. На них свалилось кое-что похуже — внимание.

Люди не любят, когда разбивается привычный им ход вещей. А я же буквально олицетворял перемены, которые вполне могли подпортить кому-нибудь жизнь. Все их грязные делишки, все схемы, работающие тайком от господ — всё оказалось под угрозой (а в том, что такие схемы есть, я не сомневался).

Долго дожидаться подтверждения этой мысли мне не пришлось. Открыв дверь в комнату под номером «301» где-то в дальнем конце особняка, Андрей чуть ли не пинком отправил меня внутрь, а затем окинул пренебрежительным взглядом с головы до ног.

— Я не знаю, понимаешь ты меня или нет… — он нахмурился, — понимаешь ли ты хоть что-то. Но ни у меня, ни у остальных работников твоего отца нет ни времени, ни желания с тобой возиться.

Он подтолкнул сверток с моими вещами, стоявший на полу, в комнату.

— Сиди тихо и даже не вздумай куда-то выходить, — он сложил руки крест-накрест, иллюстрируя запрет. — У нас и без нянчанья великовозрастных идиотов дел по горло. Хотя… вряд ли ты меня понимаешь.

Я лишь поморгал в ответ.

Ну и мудак.

Дверь громко захлопнулась, и вслед за перезвоном ключей и щелчком замка раздались удаляющиеся шаги.

Между словами Андрея и моей попыткой выбраться из комнаты прошло минуты две.

Знал бы Андрей, насколько мне плевать на его неудобства, когда на кону стоит огранка нового Дара, то забаррикадировал бы дверь с обеих сторон. За гербом находилось то, что позволит мне прогрессировать. И я до него доберусь.

Благо, замок был соответствующий. Оставалось только соорудить себе отмычку из подручных материалов.