Эванс промолчал. И сделал умное лицо для камер.

– Нет, конечно, – продолжала между тем Дженифер, – и эти выводы тоже можно оспорить. Но суть проблемы остается: если ученые признаются в том, что подгоняют данные по какому-то принципу, любой тут же может усомниться в точности их суждений и выводов. Ну и защита непременно ухватится за это, начнет доказывать, что мы способствовали искажению данных теми людьми, которым это выгодно.

– Хотите тем самым сказать, что ученых-климатологов могут обвинить в неэтичности?

– Хочу сказать, что это опасная и недальновидная политика – назначать лису главным охранником курятника. Подобного рода подходы с подгонкой данных под определенную теорию в медицине, например, полностью исключаются. Там о двойных стандартах и речи быть не может.

– Таким образом, вы все же обвиняете ученых климатологов в неэтичности?

– Нет, я просто хочу сказать: в данном случае имеются весьма веские причины для использования двойных стандартов. Послушайте, у каждого ученого есть представление о том, чем должен завершиться его эксперимент, что именно он должен показать. Иначе бы он просто не взялся за проведение этого эксперимента. У него есть определенные ожидания. Но ожидания… они, знаете ли, работают самым загадочным образом и не всегда осознанно. Вам вообще что-либо известно о теории научной предвзятости?

– Нет, – Эванс отрицательно покачал головой.

– Хорошо. Тогда такой простой пример. В две разные лаборатории была направлена на тестирование группа генетически идентичных крыс. Первой лаборатории сказали, что вывели крыс с высокоразвитым интеллектом. И что они могут выбираться из лабиринта быстрее, чем обычные. Второй лаборатории заявили, что крысы эти тупые и быстро выбираться из лабиринта просто не в состоянии. Ну и вот поступили результаты. В первой лаборатории крысы выбирались быстрей, во второй – гораздо медленней. А ведь все эти особи были генетически идентичны.

– Так, значит, ученые обманули. Подделали результаты.

– Они уверяли, что нет. Ничего подобного. Более того, вот вам еще один пример, – продолжила она. – Испытывалась группа по опросу общественного мнения на выборах. Одним сказали: мы знаем, что вы можете повлиять на голосование, пусть незначительно, но повлиять. И мы хотим этого избежать. А потому, когда постучитесь к кому-нибудь в дверь, и как только кто-то вам ответит, начинайте читать только то, что у вас написано на карточке. «Добрый день, я провожу опрос общественного мнения и читаю по карточке, чтоб ни в коем случае не повлиять на вас… ну и так далее, в том же духе». Короче, они не должны были говорить ничего, кроме того, что написано у них на карточке. И еще этой группе внушили, что они должны получить семьдесят процентов позитивных ответов. Второй группе говорилось, что они должны получить всего тридцать процентов позитивных ответов. Вопросники у них были абсолютно идентичные. Вскоре были получены результаты: семьдесят и тридцать процентов.

– Но как такое возможно? – удивился Эванс.

– Это сейчас не важно, – ответила Дженифер. – Важно другое. Сотни исследований вновь и вновь доказывают, что ожидания определяют исход эксперимента. Люди находят то, что хотят найти. Вот в чем причина. И для устранения подобных случаев эксперимент обычно делят между различными людьми, которые друг с другом незнакомы. Люди, подготавливающие эксперимент, не знают людей, которые будут его проводить, или тех, кто будет анализировать результаты. Группы никак не общаются между собой. Даже их супруги и дети незнакомы. Все группы работают в разных университетах и желательно даже – в разных странах. Таким вот образом тестируются, к примеру, новые лекарства. Это единственный способ сохранить объективность и не допустить «подгонку» данных.

– Понимаю…

– Сейчас мы говорим о температурных данных. Да, они подгонялись самыми разными способами. И связано это не только с урбанистическим тепловым эффектом. Со многими другими вещами. К примеру, метеостанции перемещаются. На них устанавливают новое оборудование. И порой оно фиксирует немного другие температуры, выше или ниже. Бывает так, что оборудование ломается, начинает барахлить, и тогда вам приходится решать, стоит ли вообще использовать полученные с его помощью данные или исключить их. Иными словами, ведя запись температур, вам приходится сталкиваться со множеством проблем и подходов. Вот на этом-то этапе и зарождается необъективность, предвзятость. По всей видимости.

– По всей видимости? – переспросил Эванс.

– Разве вы не понимаете? – сказала Дженифер. – Если у вас всего одна команда делает всю работу, автоматически возникает риск необъективности. Если одна и та же команда составляет план эксперимента, проводит его и анализирует результаты, ее результаты вызывают сомнение. Это же очевидно. – В таком случае нельзя полагаться на достоверность этих температурных данных?

– Эти температурные данные вызывают подозрение. И любой приличный юрист не оставит от них камня на камне. И чтоб защититься от нападок, мы намерены сделать следующее…

Тут вдруг операторы дружно поднялись и вышли из комнаты. Дженифер положила ему руку на плечо.

– Не принимай все эти съемки так близко к сердцу, в передаче все это пройдет фоном, без звука. Просто мне хотелось показать, как оживленно проходят у нас тут дискуссии.

– Чувствую себя полным идиотом, – пробормотал Эванс.

– Зато держался ты просто молодцом. Шикарно будешь выглядеть на экране.

– Нет, – тихо произнес он и придвинулся к ней поближе. – Просто я хотел сказать, эти мои ответы… я говорил совсем не то, что думаю. Я… э-э… задавал… Короче, я изменил мнение по многим вопросам.

– Вот как?

– Да, – тихо ответил он. – Взять, к примеру, эти температурные графики. Они ведь заставляют усомниться в теории глобального потепления.

Дженифер задумчиво кивнула. И не сводила с него пристального взгляда.

– У тебя тоже? – спросил он. Она снова кивнула.

Обедали они в том же самом мексиканском ресторанчике. Как и тогда, он был почти пуст, лишь в углу за столиком сидела шумная компания сотрудников фирмы «Сони». «Очевидно, они заходят сюда каждый день», – подумал Эванс.

Однако сегодня все было иначе, и дело не только в том, что у него болело и ныло все тело и еще казалось, он вот-вот клюнет носом в тарелку и заснет. Эванс чувствовал себя другим человеком. И отношения между ним и Дженифер стали другими.

Дженифер ела не спеша, говорила мало. У Эванса возникло ощущение, что она ждет от него каких-то слов.

Помолчав еще немного, он сказал:

– Знаешь, по-моему, это просто безумие, полагать, что такого явления, как глобальное потепление, не существует вовсе.

– Да, безумие, – согласно кивнула она.

– Просто я хотел сказать, весь мир верит в это.

– Да, – снова согласилась она, – весь мир верит. Но мы, обсуждая эту проблему, думали только о жюри присяжных. Уж защита постарается как следует обработать его.

– На основе того примера, о котором ты говорила?

– О нет, дела обстоят куда как серьезней. Мы полагаем, что защита будет рассуждать примерно так: леди и джентльмены, уважаемые господа присяжные, все вы только что слышали утверждение о том, что так называемое «глобальное потепление» происходит из-за повышения уровня двуокиси углерода и других парниковых эффектов в атмосфере. Но вас не ознакомили с одним очень важным обстоятельством. А именно: повышение уровня СО2 незначительное. Вам показывали графики с этими уровнями, напоминающими гору Эверест. На самом же деле все обстоит иначе. Уровень двуокиси углерода возрос с 316 частиц на миллион до 376 частиц на миллион. И общее повышение составило всего шестьдесят частиц на миллион. Какое влияние может оказать столь незначительный рост на процессы в атмосфере? Да практически никакого.

Дженифер откинулась на спинку кресла, развела руками.

– Далее. Они продемонстрируют схему с изображением футбольного поля. И скажут примерно следующее. Давайте представим земную атмосферу в виде вот такого поля для игры в футбол. Большую часть атмосферы составляет газ азот. А потому на этой схеме азот будет располагаться от линии ворот до линии с отметкой семьдесят восемь ярдов. Ну а большую часть остального пространства занимает кислород. Уровень кислорода доходит до линии с отметкой девяносто девять ярдов. Таким образом, остается всего один ярд. И большую часть этого пространства занимает инертный газ аргон. До линии ворот остается всего три с половиной свободных от аргона дюйма. Все равно что прочертить вот тут линию мелом, господа, настолько узкое это пространство. Теперь вопрос: сколько же места тут остается для двуокиси углерода? Сколько занимает углекислый газ их этих трех с половиной дюймов? Всего один дюйм! Теперь вы наглядно можете представить, сколько двуокиси углерода имеется в нашей атмосфере. Всего один дюйм из поля длиной в сто ярдов.