— А как же «Давай займемся любовью»? - Хрустальный взгляд наполняется влажным голодным блеском.

Этот нервный хриплый смешок – он мой. В жизни не издавал таких жалких звуков.

У нас не может быть полноценного секса сейчас, но мы оба заведены до верхнего предела, и эту пружину нужно спустить с крючка, иначе она разорвет нас изнутри. И если уж мы скованны, как школьники, то никакие сломанные ребра, колотые раны и множественные гематомы не помешают мне хотя бы поиграть со своей Кошкой.

Она не ожидает, что я не настолько слаб, чтобы не поднять руку, поэтому удивленно охает, когда моя ладонь укладывается ей на затылок сзади. Фиксирую шею у самого основания с головой двумя пальцами. Так, словно держу бокал с самым дорогим в мире алкоголем и собираюсь сделать первый глоток, но нарочно не тороплюсь, чтобы растянуть предвкушение сочного вкуса.

— Ты хочешь заняться со мной любовью, Кошка? – мой вопрос в ее распахнутые губы. Хочется лизнуть каждую ранку, сделать так, чтобы темные пятнышки исчезли с кожи.

Эвелина медлит, пробует мои слова на вкус и – слава богу – морщит нос.

— Я хочу грязный… - она пробует освободить голову, но я держу крепко, и взамен мучительница выписывает задницей восьмерку на моей напряженной ширинке. – Развратный… - Еще одно движение бедрами, убийственно плавное и горячее, от которого теперь уже я прикусываю губу, пряча сдавленный стон. – Секс.

— Кошка, я в штаны кончу, как пацан, - признаюсь я, закрывая глаза, чтобы не видеть ее лица в этот не самый героический момент в моей жизни.

В этом – вся разница между тем, чтобы иметь кого-то за деньги и трахаться в свое удовольствие с той женщиной, от которой мысли в хлам. Ей можно говорить не то, что она хочет услышать, а то, что я хочу сказать. И она будет так же заводиться от моих грубостей, как я завожусь от нее хрупкости.

Эвелина перестает улыбаться, как будто эти простые слова заводят ее внутренний взрывной механизм до предела подготовленного выстрела.

— Штаны у нас пока только одни, - ничуть не играет она, медленно соскальзывая с моих колен. – И тебе в них еще ехать со мной за покупками. Поэтому штаны нужно спасать.

Все, что я могу сказать на этот неприкрытый сигнал – пару матерных слов.

Эвелина быстро справляется с пуговицей и молнией, я опираюсь на здоровую руку, задерживаю дыхание, чтобы не потревожить ребра и приподнимаю зад, помогая ей стаскивать с меня джинсы вместе с трусами.

— Кошка… - кажется, я рехнулся, раз пытаюсь остановить ее, но она уже между моими коленями.

Смотрит так, что яйца сжимаются от предвкушения. Плавно – блядь, а как же еще, она же балерина! – заводит руки за голову, стаскивает резинку. Я даже жмурюсь, потому что кажется, будто в потолке разверзлась дыра и мне на колени валит девственно чистый снег.

— Кошка… - Глотаю судорогу, когда она обхватывает пальцами мой член. – Может, поцелуешь меня, прежде чем отсосать? Мы даже не целовались ни разу. – Она медленно скользит ладонями по стволу. – Ну, Кошка, бляяя…

Это смешно, потому что взрослый мужик выпрашивает слюни, но мне нужны ее губы на моих губах. Мне необходимо попробовать вкус ее дыхания, позволить ему наполнить мои легкие. Она очистит меня от прошлого, прежде чем мы шагнем дальше и на моем теле не останется ничего из того, о чем мне больше не нужно будет вспоминать.

Она прищуривается, перекладывает ладони мне на живот.

— Я бы тебя всего облизала, Кот, - говорит глядя прямо мне в глаза, позволяя пальцам медленно перебирать дорожку волос ниже моего пупка. – Выздоравливай, пожалуйста, быстрее.

Мне кажется, даже если бы она сказала, что даст отымееть себя везде, я бы завелся меньше, чем от простой просьбы.

Я жутко туплю, потому что пока подбираю подходящий ответ на ее просьбу, Эвелина распрямляется и тянется к моему лицу. Задерживается лишь на мгновение, чтобы взглядом прижечь губы. Будь моя воля – я бы притяну ее за волосы и просто порвал ее бледные губы в хлам, так жадно и голодно до них, но Эвелина успевает быстрее. Горячо, причиняя боль, впивается в мой рот, и мы синхронно выдыхаем друг в друга все, что скопилось за это время: желание, нежность, пустоту, страсть, ненависть, надежду. Как будто высасываем друг у друга недостающие части друг друга, чтобы стать целыми механизмами, а не сломанными бумажными куклами. Мне нужно заполнить себя ее обжигающим холодом, заморозить всю дрянь, что еще пытается всплыть и напомнить о себе противными образами прошлого.

Мне нужно ее клеймо на моем прошлом.

— Я бы тебе исповедался, - выдыхаю с глубоким хрипом откуда-то из самого сердца.

— Я сегодня без воротничка, - без тени улыбки бормочет Эвелина, и снова целует. – Господи, Руслан, я бы трахнула твой рот снова и снова.

— Слава богу, у меня на лице нет сломанных ребер, - пошло шучу я, и Эвелина задерживается. Отстраняется на минуту, чтобы дать мне увидеть и ее нерешительность, и странное смущение. – Что? – не могу понять, где прокололся.

— Мне ничего не нужно взамен, Кот. – Она сглатывает и снова скребет зубами по нижней губе.

— Это не «взамен», - притягиваю ее затылок и мягко обхожу языком следы от ее зубов на губе. – Это «прости, что я пока хренов инвалид». Ну или «я просто хочу вылизать тебя между ног». Какая формулировка больше нравится?

Пока я говорю, Кошка, как зачарованная, следит за каждым движением моих губ, и я знаю, что пока мои слова стынут в тишине, она уже представляет, как это будет, и прозрачное серебро глаз темнеет от желания.

— Я бы тебя убила, если бы ты сказал «куни», - вдруг выдает совершенно строго, как училка. И переиначивая мои слова, добавляет: – Скажи такую же пошлость еще пару раз, Кот, и я тоже кончу в штаны.

Она просто идеальная.

Я бы сказал: описал во всех подробностях, как и что сделаю с ней языком, но Кошка снова глушит меня поцелуем, на этот раз заводясь просто от того, что я поглаживаю раскрытой ладонью ее шею и изредка ловлю вибрацию удовольствия в горле.

— Сможешь глубоко? – Не сразу узнаю свой голос. Ее рот такой тугой, что я просто дурею от одной мысли заполнить его собой.

— Попробую, - размыкая наши губы с влажным звуком, говорит она.

От наших поцелуев ее губы припухли, и в голову ударяет шторм развратных мыслей, отчего член дергается, и Эвелина чутко реагирует на это движение. Стаскивает через голову свитер, остается в одном бюстгальтере и тут же прижимается к моему стояку животом.

— Я придумал название твоему пуританскому лифчику, - говорю я, пока Кошка возится с пуговицами моей рубашки.

— Это очень дорогой лифчик, - бросает она, с облегчением прикусывая мою, наконец доступную, ключицу.