Тогда вперед выступил настоятель, и я видел в свете факела, как бледен был он, слушая их рассказ, и как часто крестился. Он напомнил нам, что душа властителя в наших руках и наш долг позаботиться о ней. И мы прошли за ним в церковь, и снова зажгли свечи, и увидели, что тело как прежде спокойно лежит в гробу. И настоятель приказал обыскать церковь, но ни зверя, ни демона не обнаружили ни в одном углу. Тогда он велел нам разойтись по кельям, и когда пришел час первой утренней службы, ее служили как обычно, и все было спокойно.

Но на следующий вечер он созвал восемь иноков, оказав и мне честь быть среди них, и сказал, что мы лишь изобразим похороны князя в нашей церкви, на деле же оно должно быть доставлено в другое место. Он сказал, что только одному из нас в тайне расскажет, куда и зачем оно должно быть отправлено, так что других, сколько возможно, защитит неведение, и так он и сделал, избрав инока, известного ему много лет, и велев остальным (из нас) повиноваться ему и не задавать вопросов.

И так я, не думавший больше странствовать, снова стал странником и, оставив позади дальний путь, вступил со своими товарищами в город моего рождения, ставший престолом царства неверных, и нашел, что многое в нем переменилось. Великий собор Святой Софии превращен был в мечеть, и мы не могли войти в него. Многие церкви были разрушены или превратились в руины от небрежения, а другие, даже Панахрантос, превратились в капища турок. И здесь я узнал, что мы искали сокровище, которое поможет спасению души князя, и что сокровище это спасено с великой опасностью для себя двумя святыми и отважными монахами из монастыря Святого Спасителя и вывезено из города. Но янычары султана заподозрили нас, и оттого нам грозила опасность, и мы должны были продолжить странствия, чтобы искать теперь сокровище в древнем царстве булгар.

И, проходя теми землями, мы видели, что некоторые знают уже о нашем деле, и многие и многие выходили к дороге и следовали за нами целые мили, молча кланяясь нашему шествию, или касаясь руками бортов повозки, или целуя ее. В пути случилось ужасное происшествие. Когда мы проходили городок Хасково, наехали на нас городские стражники и силой и грубыми словами принудили остановиться. Они обыскали повозку, объявив, что найдут то, что мы везем, и, найдя два больших узла, схватили и открыли их. Но там оказалась пища, и стражи в гневе разбросали ее по дороге и схватили двоих из нашего числа. Будучи допрошены, добрые иноки повторяли, говоря, что ничего не знают, и те, м прогневили злодеев, и им отрубили руки и ступни ног и посыпали раны солью, пока те были еще живы. Остальных же отпустили живыми, но проводили бранью и бичеванием. Позже мы сумели возвратить тела и члены наших дорогих друзей и предать их христианскому погребению в монастыре в Бачково, где монахи много дней и ночей молились за их верные души.

Мы же, в горе и ужасе, двинулись в путь, который лежал немного дальше, и прибыли благополучно в монастырь Святого Георгия. Здесь монахи, хотя были они стары и малочисленны, приняли нас и сказали, что воистину сокровище, которого мы ищем, несколько месяцев тому назад доставлено им двумя паломниками, и все было хорошо. Мы боялись подумать о возвращении в Дакию через множество опасностей и решили остаться в обители. Доставленные туда реликвии мы тайно схоронили в Светы Георгий, и слава их среди христиан привлекала многих, приходивших поклониться им, но и те хранили молчание. И некоторое время мы жили там в мире, и нашими трудами обитель много устроилась. Однако вскоре в окрестных деревнях началась чума, хотя сперва она не поразила монастырь. Но позже я узнал, что-то была не чума, но…»

На этом месте рукопись отрезана или оборвана.

«Стойчев закончил чтение, но мы с Элен на пару минут онемели, да и сам он временами покачивал головой, проводя ладонью по лицу, словно пытался проснуться. Наконец Элен заговорила:

— То самое путешествие — наверняка то же самое! Стойчев обернулся к ней.

— Думаю, что так. И монахи брата Кирилла, несомненно, везли тело Влада Цепеша.

— А это означает, что, за исключением двоих, казненных турками, они благополучно добрались до болгарского монастыря. Светы Георгий — где это?

Тот же вопрос хотелось задать и мне — из множества загадок эта казалась самой важной. Стойчев коснулся рукой лба.

— Если бы знать, — бормотал он. — Никто не знает. В окрестностях Бачково нет монастыря с таким названием, и никаких свидетельств, что он когда-нибудь был там. Светы Георгий — один из немногих средневековых монастырей в Болгарии, о которых мы знаем, что они существовали, но исчезли в первые века владычества Оттоманской империи. Возможно, его сожгли, а камни разметали или использовали для других построек. — Он грустно взглянул на нас. — Если у оттоманов были основания бояться или ненавидеть этот монастырь, он, вероятно, был полностью уничтожен. И разумеется, они не позволили бы восстановить его, как восстановили Рильский монастырь. Одно время я очень интересовался поисками его местонахождения… — Он на минуту умолк. — После смерти моего друга Ангелова я пытался продолжить его исследования. Поехал в Бачковский монастырь, беседовал с монахами, расспрашивал местных жителей, но никто не слышал о монастыре Святого Георгия. И на старых картах я его тоже не нашел. Мне приходило в голову, что Захария мог ввести ложное название. Однако у местных жителей должны были сохраниться хотя бы легенды, если там похоронены останки столь важного лица, как Влад Дракула. До войны я собирался съездить в Снагов, попытаться что-нибудь выяснить там…

— И тогда вы могли бы встретиться с Росси или хотя бы с тем археологом, Георгеску! — воскликнул я.

— Быть может… — Он странно улыбнулся. — Если бы мы с Росси встретились тогда, то, быть может, успели бы поделиться знаниями, пока не стало слишком поздно.

Я не совсем понял, что он имел в виду: пока в Болгарии не произошла революция? Пока он не стал изгнанником? Я не стал переспрашивать. Однако он сам тут же пояснил:

— Видите ли, я внезапно прекратил розыски. В тот день, когда я вернулся из Бачково, переполняемый планами поездки в Румынию, я застал в своей софийской квартире ужасное зрелище.

Он снова умолк, прикрыв глаза.

— Я стараюсь не вспоминать тот день. Должен сказать вам, я снимал тогда квартиру у Римской стены, в очень древнем квартале — я и выбрал его ради духа истории, окружавшей дома. Я вышел в бакалейную лавку, оставив на столе бумаги и книги о Бачково и прочих монастырях. Вернувшись, я обнаружил, что кто-то перерыл мои вещи: скинул книги с полок, обыскал шкафы. На столе, по всем бумагам, тянулся ручеек крови. Вы знаете, как чернила… кляксы… на страницах… — Он оборвал фразу, пристально вглядываясь в наши лица. — Посреди стола лежала книга, которой я прежде не видел…

Он вдруг встал и прошаркал в соседнюю комнату. Мы слышали, как он ходит там, передвигая книги. Следовало бы пойти за ним и помочь, но я сидел, беспомощно уставившись на Элен, которая тоже словно примерзла к месту.

Вскоре Стойчев вернулся с большим томом в руках. Книга была переплетена в потертую кожу. Он положил ее перед нами, и мы смотрели, как он непослушными старческими руками перелистывает пустые страницы и молча указывает нам на гравюру на центральном развороте. Дракон здесь казался меньше, потому что на больших листах фолианта вокруг рисунка оставались большие поля, но это был тот самый оттиск, вплоть до смазанного пятнышка, который я заметил в книге Хью. Была здесь и еще одна клякса на пожелтевшей бумаге, у когтя дракона. Стойчев ткнул в нее пальцем. Под наплывом чувств страха и отвращения он на минуту забыл, что говорит с нами по-английски.

— Крев, — сказал он. — Кровь.

Я нагнулся ниже. На буром пятнышке явственно виднелся отпечаток пальца.

— Господи… — Мне вспомнился мой бедный кот и друг Росси, Хеджес. — В комнате кто-то или что-то было? Что вы сделали, когда увидели?

— В комнате никого не было, — тихо ответил он. — Дверь я запер, и она оставалась запертой, когда я вернулся, вошел и увидел этот ужас. Я вызвал полицию, и они все осмотрели, а потом взяли — как вы говорите? — образцы крови на анализ. И без труда установили, кому она принадлежит.