Элен ждала меня в общем зале, читая английскую газету.

— Как погулял? — спросила она, отрываясь от статьи.

— Невесело, — пожаловался я. — Ходил во дворец Топкапи.

— А… — Она сложила газету. — Жаль, я не посмотрела.

— Не жалей. Какие новости в широком мире? Ее палец пробежал по заголовкам.

— Невеселые. Но для тебя у меня есть хорошая новость.

— Говорила с тетей? — Я устроился в продавленном кресле рядом с ней.

— Да, и она, как обычно, совершила чудо. Разумеется, дома меня ждет хорошая выволочка, но это пустяки. Главное — она нашла для нас подходящую конференцию.

— Конференцию?

— Да. Лучше и быть не может! На этой неделе в Будапеште состоится международная конференция по истории. Мы приглашены, и визу для нас она уже заказала, так что можно выезжать, — Элен улыбнулась. — Кажется, у тети есть друзья на историческом факультете в Будапеште.

— А тема конференции? — Я не скрывал восхищения.

— Проблемы труда в Европе до 1600 года.

— Да, тема широкая. А мы, как видно, приглашены в качестве специалистов по Оттоманской империи?

— Совершенно верно, мой дорогой Ватсон. Я вздохнул:

— Хорошо, хоть в Топкапи побывал.

Элен улыбалась, будто бы не сомневаясь в моей способности преодолеть любые затруднения, но мне в ее улыбке почудилась доля ехидства.

— Конференция начинается в пятницу, так что на дорогу у нас всего два дня. В выходные слушаем доклады, и ты выступишь со своим. В воскресенье половина дня свободна, чтобы участники могли осмотреть историческую часть Будапешта, так что мы сможем улизнуть и повидаться с моей матерью.

— С чем я выступлю?!

Мне казалось, что гневный взгляд мой заставит ее покраснеть, но Элен как ни в чем не бывало заложила за ухо выбившуюся прядь и улыбнулась невиннейшей улыбкой:

— С докладом. Сделаешь доклад. Это наш входной билет.

— Да о чем хоть доклад?!

— Кажется, о турецкой оккупации Валахии и Трансильвании. Тетя любезно позаботилась вставить его в программу. Доклад может быть довольно кратким, тем более что туркам так и не удалось полностью подчинить Трансильванию. Я решила, что для тебя тема самая подходящая, ведь о Дракуле мы уже знаем довольно много, а он, как-никак, герой освободительной борьбы.

— Вот уж спасибо, — фыркнул я. — Помнится, это ты довольно много знаешь о Дракуле. И ты предлагаешь мне выступить на международной научной конференции с легендой о нем? Ты не забыла, случайно, что я писал диссертацию по торговым отношениям в Голландии, да и ту не закончил? Почему бы тебе самой не выступить?

— Не смеши. — Элен сложила ладони на газетных листах. — Я… как это по-английски… шутка с бородой. Меня знает весь университет и кому нужно в сотый раз меня слушать? А вот американец — настоящая изюминка, и я получу множество благодарностей за то, что тебя доставила. Присутствие на конференции настоящего американца затмит и обшарпанную гостиницу, и неизбежный зеленый горошек на торжественном банкете. А с докладом я тебе помогу — могу даже сама написать, — и ты прочтешь его в субботу. Кажется, тетя говорила, в час дня.

Я застонал. Совершенно невозможная особа. К тому же мне подумалось, что полученное приглашение имеет более глубокую политическую подоплеку, о которой Элен предпочла умолчать

— Ну и какое отношение имеют турки к европейским проблемам труда?

— Трудовые проблемы как-нибудь приплетем. Вот тебе преимущества солидного марксистского образования, которого ты не имел счастья получить. Не сомневайся, проблемы труда можно найти в чем угодно, надо только хорошенько поискать. Кроме того, Оттоманская империя представляла собой мощную экономическую силу, а Влад нарушал торговые сношения и перекрыл доступ к природным ресурсам придунайских областей. Не волнуйся, ты сделаешь блестящий доклад.

— Господи! — от всей души взмолился я.

— Нет-нет, — строго возразила Элен. — Пожалуйста, ни слова о Господе. Только о проблемах труда и эксплуатации.

Я невольно рассмеялся, любуясь блеском ее темных глаз.

— Остается надеяться, что дома об этом не прослышат. Представляю себе, что сказал бы диссертационный совет… С другой стороны, Росси, пожалуй, был бы в восторге.

Я снова рассмеялся, представив себе такой же озорной блеск в голубых глазах Росси, но тут же осекся. Мысль о Росси задела больное место у меня в сердце: от кабинета, где я видел его в последний раз, меня занесло на другой край света, и трудно надеяться, что я еще увижу его живым или хотя бы узнаю, что с ним сталось. Перед глазами у меня встало написанное большими буквами слово «никогда», но я отогнал мучительные мысли. Отправляемся в Венгрию поговорить с женщиной, которая знала его — близко знала — задолго до нашего знакомства, в самый разгар его погони за Дракулой. Такой след нельзя упустить. Если чтобы пройти по нему, надо разыгрывать из себя шарлатана — что ж, буду разыгрывать.

Элен молча наблюдала за мной, и в который раз мне почудилось, что она читает мои мысли. Минуту спустя она подтвердила мою догадку, спросив:

— Дело того стоит, правда?

— Правда… — Я отвел глаза.

— Вот и хорошо, — мягко сказала она, — и я рада познакомить тебя с тетей. Она удивительная женщина, и моя мать тоже удивительная, хотя совсем в другом роде и хорошо, что они с тобой познакомятся.

Я украдкой покосился на Элен — она говорила так мягко, что у меня на миг сжалось сердце, — но лицо ее было скрыто обычной броней иронии.

— Когда же мы выезжаем? — спросил я.

— Завтра с утра получим визы, а послезавтра вылетим, если удастся достать билеты Тетя велела подойти в венгерское консульство до открытия — к половине восьмого — и позвонить в дверь. Прямо оттуда зайдем в бюро путешествий и закажем билеты на самолет. Если мест не окажется, придется ехать поездом, но это долго.

Она покачала головой, а мне вдруг представился лязгающий, ревущий балканский поезд, прокладывающий извилистый путь от столицы к столице, и я всем сердцем пожелал, чтобы в самолете не осталось ни единого места, и пропадай пропадом потерянное время.

— Мне показалось или нет, что ты больше похожа на тетю, чем на мать? — Может быть, моя улыбка была вызвана мысленной картиной путешествия по железной дороге.

Элен замешкалась не больше чем на секунду.

— И опять вы правы, Ватсон. Я, слава богу, очень похожа на тетю. Но тебе мать понравится больше — она почти всем больше нравится. А теперь позвольте пригласить вас, сударь, поужинать в нашем излюбленном заведении, а заодно обсудить предстоящий доклад?

— С удовольствием, — согласился я. — Лишь бы вокруг не болтались цыганки.

Я с шутливой галантностью предложил ей руку, и она отложила газету, чтобы опереться на нее. Как странно, думал я, проводя ее сквозь золотистое сияние византийских улочек, что даже в самых тяжелых обстоятельствах, в самые опасные моменты жизни, в самой чужой и чуждой обстановке человеку выпадают мгновенья самой чистой радости».

Солнечным утром мы с Барли сели в остановившийся в Блуа поезд на Перпиньян.

«В самолете, вылетевшем в пятницу из Стамбула в Будапешт, оказалось полно свободных мест, и мне, сидевшему в кресле среди одетых в черные костюмы турецких бизнесменов, мадьярских чиновников в серых пиджаках и старушек в синих плащах, с платками на головах, — то ли они нанялись в Будапешт уборщицами, то ли их дочери вышли замуж за венгерских дипломатов, гадал я, — оставалось все время короткого перелета вздыхать об ушедшем без нас поезде.

Ты знаешь, что с тех пор мне дважды удалось проделать этот путь между скальных стен, через темные хвойные леса. В картинах, встающих за окном поезда, уносящего тебя из мира ислама к христианам, из Оттоманской в Австро-Венгерскую империю, от мусульман к католикам и протестантам, мне видится нечто бесконечно таинственное. Меняется городская архитектура, реже становятся иглы минаретов, и среди них все чаще мелькают купола христианских церквей, становятся другими леса и берега рек, так что постепенно в самой природе начинаешь улавливать дыхание истории. Действительно ли скат турецкого холма так уж отличается от зеленого склона мадьярских взгорий? Конечно же, нет, но стереть кажущееся различие так же невозможно, как уничтожить историю, запечатлевшую его в нашем воображении. Позднее, проезжая через те края, я попеременно представлял их то благословенными, то утопающими в крови — опять же шутки воображения историка, разрывающегося между добром и злом, межу картинами войны и мира. Вспоминая рейды турок за Дунай и предшествовавшее им нашествие гуннов, я видел пред собой сменяющие и теснящие друг друга образы: победителей, с криками торжества и ненависти воздевающих над собой отрубленные головы побежденных, — и старушку, быть может, прабабку старух, увиденных тогда в самолете, потеплее одевающую круглощекого турчонка-внука, не забывая при этом ловко помешивать одной рукой жаркое из дичины.