Его глаза блестели.

— Именно это пытался выяснить в вашем архиве Росси, — вздохнул я. — Если бы он успел сделать следующий шаг, тогда или позже…

— Может быть, он его сделал… — задумчиво проговорила Элен, и я недоуменно обернулся к ней.

В ту же секунду дверь между гирляндами чеснока распахнулась и оба мы подскочили от неожиданности. Но на пороге возникло не устрашающее видение, а маленькая улыбающаяся женщина в зеленом платье. Все мы встали, чтобы поздороваться с женой Тургута.

— Здравствуй, дорогая. — Тургут втянул ее в комнату. — Я рассказывал тебе о своих друзьях, профессорах из Соединенных Штатов.

Он любезно представил нас, и миссис Бора, ласково улыбаясь, пожала нам руки. Она была ровно в пол Тургута ростом — зеленые глаза под длинными густыми ресницами, тонкий нос с горбинкой и вихрь рыжеватых кудрей. По-английски она говорила медленно, тщательно выговаривая слова.

— Возможно, муж не дал вам есть, нет?

Мы вскричали, что он накормил нас до отвала, но она только покачала головой:

— Мистер Бора не умеет хорошо накормить гостей. Я… браню его!

Она погрозила мужу крошечным кулачком. Тот явно наслаждался.

— Я ужасно боюсь своей жены, — сообщил он нам.

— Настоящая свирепая амазонка!

Элен, на две головы возвышавшаяся над миссис Бора, улыбалась обоим. В самом деле, пара была неотразима.

— А теперь, — продолжала миссис Бора, — он мучает вас своей ужасной коллекцией. Извините.

Через минуту мы снова сидели на мягких диванах, и миссис Бора, сияя, разливала нам свежий кофе. Теперь я заметил, как она красива — красотой маленькой птички, — тихая женщина лет сорока. Ее запас английских слов был не слишком велик, но она использовала их с добродушным юмором, словно муж каждый день притаскивал домой англоязычных гостей. Одета она была с простым изяществом и выразительно жестикулировала при разговоре. Я представил ее в детском саду, где она работала, — как малыши толпятся вокруг нее и ребячьи макушки достают ей почти до подбородка. Я задумался, есть ли у них с Тургутом свои дети: в комнате не было детских фотографий, а спрашивать мне не хотелось.

— Муж показывал вам город? — расспрашивала Элен миссис Бора.

— Да, немного, — отвечала Элен. — Боюсь, мы сегодня отняли у него много времени.

— Нет-нет, это я отнимаю у вас время! — Тургут с явным удовольствием прихлебывал кофе. — Но у нас еще много дел. Дорогая, — обратился он к жене, — мы собираемся искать пропавшего профессора, и несколько дней я буду очень занят.

— Пропавшего профессора? — невозмутимо улыбнулась миссис Бора. — Очень хорошо. Но сперва надо обедать. Надеюсь, вы едите обед? — обернулась она к нам.

Я думать не мог о еде и старался не смотреть на Элен. Моя спутница, однако, ничуть не удивилась.

— Спасибо, миссис Бора. Вы очень добры, но нам пора возвращаться в отель. В пять часов у нас назначена встреча.

— Да? — Для меня это было новостью, но я послушно подыграл ей: — Верно. С одним американцем. Но я надеюсь еще встретиться с вами обоими.

Тургут кивнул.

— Я сейчас же отправлюсь в библиотеку и отыщу все, что может нам помочь. Надо проверить, не окажется ли гробница Дракулы в Стамбуле — не совпадают ли наши карты с каким-нибудь районом в городе или окрестностях. У меня есть несколько книг по старому Стамбулу, и у друзей богатые коллекции. К вечеру я все для вас выясню.

— Дракула, — покачала головой миссис Бора. — Шекспир мне нравится больше Дракулы. Более здоровый интерес.

И еще, — она лукаво взглянула на нас, — Шекспир платит по нашим счетам.

Они устроили нам шумные проводы, и Тургут назначил новую встречу в нашем пансионе в девять утра. Он собирался рассказать, что ему удалось раскопать в книгах, а потом надо было заглянуть в архив и узнать, какие там новости. Тем временем, предупредил он, нам следует вести себя осторожнее и не пропустить слежку или другие признаки опасности. Тургут собирался проводить нас до пансиона, но мы уверили, что доберемся сами — паром, по его словам, отходил через двадцать минут. Супруги Бора проводили нас до улицы и стояли рядом у дверей, крича нам вслед «до свиданья». Я пару раз оглянулся на них, проходя по улочке, под крышей листвы лип и тополей.

— Вот счастливая семья, — заметил я вслух и тут же пожалел о своих словах: Элен, по обыкновению, презрительно фыркнула.

— Вперед, янки, — сказала она. — У нас еще много дел.

В другой раз это прозвище заставило бы меня улыбнуться, но сейчас я невольно вздрогнул, взглянув на нее. Ее лицо возвратило меня к мысли, которую я всеми силами подавлял до последней минуты. Элен устремила на меня свой прямой взгляд, а я смотрел ей в глаза и не мог отогнать видения бледного жестокого лица на портрете — лица, сильные, но тонкие черты которого так похожи были на ее черты».

Когда перпиньянский экспресс скрылся за серебристыми кронами деревьев и крышами поселка, Барли встряхнулся:

— Ну вот, теперь он в поезде, а нас там нет.

— Да, — сказала я, — зато он точно знает, где мы есть.

— Это ненадолго. — Барли решительно прошагал к окошку билетной кассы, возле которого дремал какой-то старик, и скоро вернулся — обескураженный.

— Следующий поезд на Перпиньян только утром, — сообщил он, — и автобус в ближайший городок отходит завтра после полудня. А снять комнату можно только на какой-то ферме за полкилометра от деревни. Можно переночевать там и вернуться к утреннему поезду.

Я не знала, злиться или плакать.

— Барли! Мне нельзя ждать до завтра! Мы теряем время.

— Да, но что еще остается? — сердито возразил Барли. — Я все выспросил: нельзя ли нанять машину, грузовик, ослика, проголосовать на шоссе… Ничего не выходит. Что я еще могу сделать?

Мы молча прошли через деревню. День клонился к вечеру — сонный теплый день, и люди, которых мы видели на крылечках или в огородах, казались оцепеневшими, словно мы попали в сказочное сонное царство. Мы добрели до фермы, перед которой красовалась написанная от руки вывеска и столик с выставленными на продажу сырами, хлебом и винными бутылями. Нам навстречу вышла, вытирая руки о передник, женщина и взглянула на нас без удивления. Когда Барли представил меня как свою сестру, она ласково улыбнулась и не задавала больше вопросов — не спросила даже, почему мы без багажа. На вопрос Барли, найдется ли комната на двоих, она отозвалась: «Оui, oui»[34] выговаривая слова на вдохе, словно самой себе. На утоптанном дворе фермы росли редкие цветы, скребли землю курицы, а под карнизами выстроился ряд пластиковых ведер. К дому дружелюбно жались обшарпанные каменные сараюшки. Обед, пояснила фермерша, будет подан в саду за домом, и наша комната тоже выходит в сад из самой старой части дома.

Мы вслед за хозяйкой прошли через кухню с низкими потолочными балками во флигель, где когда-то, должно быть, спала кухарка. Я с облегчением увидела в спальне две узкие кровати у противоположных стен, разделенные большим платяным шкафом. За стеной помещалась комнатушка с крашеным туалетным сиденьем и раковиной. Все здесь сияло чистотой, крахмальные занавесочки были украшены кружевом, и даже старинная вышивка на стене добела выгорела на солнце. Пока Барли расплачивался с хозяйкой, я прошла в ванную и ополоснула лицо холодной водой.

Потом Барли предложил прогуляться: женщина обещала подать обед только через час. Мне не хотелось выходить из-под защиты этих уютных стен, но аллею снаружи укрывали ветвями тенистые деревья, и мы с удовольствием прошли по ней к развалинам когда-то, должно быть, очень богатого дома. Барли перелез через забор, и я вскарабкалась следом. Неровный ряд камней обозначал линию фундамента, а единственная уцелевшая угловая башенка придавала руинам дух ветхого величия. Рядом стоял амбар с сеном — как видно, кто-то использовал старый дом под склад. Среди камней валялись мощные балки рухнувших перекрытий.