Увидев ее движение, Тургут вернулся к жизни: привстал с места и начал гневно отчитывать цыганку. По его тону и жестам легко было угадать, что наш гость недвусмысленно предлагает торговке убираться вон. Та сверкнула на нас глазами и испарилась так же внезапно, как возникла в окне, тут же скрывшись в толпе пешеходов. Тургут снова сел, изумленно взглянул на Элен и вдруг извлек из жилетного кармана какой-то предмет и положил его рядом с ее тарелкой. Я разглядел плоский голубой камушек с дюйм длиной, с белыми краями и голубой серединой. Он напоминал неумелое изображение глаза. При виде его Элен побледнела и, словно бы инстинктивно, коснулась подарка указательным пальцем.

— Это что же такое? — Я невольно почувствовал себя чужаком в обществе иностранцев.

— Что она сказала? — Элен впервые обратилась к Тургуту. — Она по-цыгански говорила или на турецком? Я ничего не поняла.

Наш новый друг замялся. Ему явно не хотелось повторять слова торговки.

— По-турецки, — промямлил он. — Пожалуй, трудно сохранить вежливость, объясняя вам. Она говорила очень грубо.

И странно.

Он заинтересованно разглядывал Элен, но я уловил в его взгляде искру страха.

— Я не стану переводить, как она назвала вас, — медленно продолжал он, — но потом она сказала: «Уходи, румынка, дочь волков. Ты и твой друг принесли в наш город проклятие вампира».

У Элен побелели даже губы. Мне очень хотелось взять ее за руку, но вместо этого я успокаивающе проговорил:

— Это совпадение.

Она метнула на меня гневный взгляд; опять я распустил язык при профессоре.

Тургут взглянул на нее, снова на меня и заговорил:

— Воистину, милые собеседники, это весьма странно. Думаю, нам должно продолжить разговор».

Я едва не задремала под стук колес, хотя рассказ держал меня в неослабевающем напряжении. Вчера я читала его впервые и легла далеко заполночь, так что сейчас у меня слипались глаза. В залитом солнце купе меня охватило ощущение нереальности происходящего, так что я отвернулась к окну, чтобы взглянуть на привычные голландские пейзажи, проплывавшие за стеклом. За окном то и дело мелькали поселки и маленькие города, на окраинах которых под облачным небом зеленели крошечные огороды. В Голландии поля зеленеют с ранней весны до первого снега — их питает влажность земли и воздуха и блестящие, куда ни глянь, каналы. Впрочем, местность, богатая каналами и мостами, уже осталась позади, и поезд окружали стада коров на разгороженных по линеечке выпасах. Почтенная пожилая пара, мерно крутившая колеса велосипеда, поравнялась с нашим окном и тут же отстала, за окном вновь проплывали пастбища. Скоро граница Бельгии. Я по опыту знала, что это государство легко пропустить, вздремнув на несколько минут.

Я крепко прижимала письма к коленкам, но ресницы у меня слипались. Милая женщина напротив уже спала над своим журналом. Я только успела закрыть глаза, когда дверь купе распахнулась и в мои грезы вторглась голенастая фигура и запыхавшийся голос произнес:

— Каково нахальство! Я так и думал. Все вагоны обыскал! Барли утирал взмокший лоб и грозно хмурился.

Барли был очень сердит, и мне не приходилось его винить, но и я, совершенно не ожидая такого неприятного оборота событий, тоже основательно взбесилась. Злость моя только усилилась, когда первое мгновенье досады сменилось облегчением: я и не подозревала, пока не увидела его, как одиноко мне было в поезде, уносящем к неведомой цели и, быть может, к еще большему одиночеству напрасных поисков или к вселенскому одиночеству от невозвратной потери отца. Я знала Барли всего несколько дней, но теперь его лицо воплощало для меня знакомый мир.

Впрочем, сейчас это лицо было не слишком дружелюбным.

— Куда это, черт побери, ты направилась? Устроила мне гонку! Да что ты такое затеяла?

Последнего вопроса я пока предпочла не услышать.

— Я не хотела тебя беспокоить, Барли. Думала, ты уже на пароме и ничего не узнаешь.

— Ага, вернусь к мастеру Джеймсу, заверю его, что благополучно довез тебя до Амстердама, а тут как раз и сообщат, что ты пропала? Ого, то-то он меня поблагодарит!

Он шлепнулся на сиденье рядом со мной, скрестил на груди руки и закинул ногу на ногу (ноги протянулись через все купе). У него был с собой все тот же чемоданчик, а соломенные волосы надо лбом стояли дыбом.

— А ты с какой стати за мной следишь? — огрызнулась я.

— Паром сегодня задержался с отплытием. Какая-то поломка.

Теперь парень невольно улыбался.

— Я проголодался, как лошадь, вот и вернулся на пару кварталов раздобыть чаю с круассанами, и тут вижу — вроде ты тоже идешь не в ту сторону. Заметил тебя издалека, и даже не уверен был, что это ты. Думал, показалось, и спокойно принялся завтракать. Но совесть не давала покоя — ведь если это ты была, меня ждали колоссальные неприятности. Вот я и прошелся в ту же сторону и вышел к вокзалу. Меня чуть кондрашка не хватила, когда ты на моих глазах прошествовала на посадку. Он снова насупился.

— Дала ты мне жизни нынче утром! Пришлось бежать на другую сторону за билетом — только-только хватило гульденов, — а потом обшаривать весь поезд. А теперь он шпарит без остановки, так что и сойти-то нельзя.

Прищурив карие глаза, он покосился на окно, а потом на пачку конвертов у меня на коленях.

— Будь любезна объяснить, как это ты вместо школы оказалась в парижском экспрессе?

Что мне было делать?

— Извини, Барли, — смиренно сказала я. — Мне в голову не приходило тебя втягивать. Я правда думала, что ты давным-давно в пути и с чистой совестью можешь вернуться к мастеру Джеймсу. Я не хотела тебя беспокоить.

— Да ну? — Он явно ожидал продолжения. — Потому и решила прогуляться в Париж вместо урока истории.

— Ну… — Я пыталась протянуть время. — Отец прислал мне телеграмму, что у него все в порядке и мне можно на несколько дней съездить к нему.

Барли помолчал минуту.

— Извини, но не проходит. Телеграмма могла прийти только ночью, и тогда бы я о ней знал. И кто сомневался, что с твоим отцом «все в порядке»? Я думал, он просто уехал по делам. А что это ты читаешь?

— Это долгая история, — медленно проговорила я. — А ты и так уже считаешь меня странной…

— Еще какой странной, — сурово перебил Барли. — Но давай-ка, рассказывай, в чем дело. У тебя как раз хватит времени до Брюсселя, откуда мы пересядем на обратный поезд до Амстердама.

— Нет! — Крик вырвался у меня непроизвольно. Дама напротив зашевелилась, и я понизила голос.

— Мне обязательно надо в Париж. Со мной все в порядке. А ты, если хочешь, можешь сойти там и к вечеру будешь в Лондоне.

— Я могу сойти, да? А ты, значит, не собираешься? И куда же еще идет этот поезд?

— Нет, он идет до Парижа…

Барли снова ждал, скрестив руки. Он был еще хуже отца. Может быть, даже хуже профессора Росси. Мне на минуту представился Барли, как он стоит, скрестив руки, перед классом, озирая несчастных учеников пронзительным взором: «И что же привело Мильтона к ужасному заключению о падении Люцифера? Хоть кто-нибудь читал?»

Я сглотнула слюну и повторила еще более смиренно:

— Это долгая история.

— Времени хватит, — сказал Барли.

«Все мы смотрели друг на друга: я, Тургут и Элен. Я ощущал, как между нами возникает некая связь. Элен, желая, быть может, заполнить паузу, взяла и протянула мне голубой камушек, подложенный Тургутом к ее тарелке.

— Это древний символ, — сказала она. — Талисман от дурного глаза.

Я взял камешек, ощутив его гладкую поверхность, нагревшуюся в ее руке, и снова положил на стол.

Однако Тургута не так легко было отвлечь. ; — Мадам, вы румынка? Элен молчала.

— Если это так, вам следует быть здесь осторожнее. — Он немного понизил голос. — Вами может заинтересоваться полиция. Между нашими странами нет дружбы.

— Я знаю, — холодно сообщила Элен.

— Но как вас узнала та цыганка? Вы с ней не заговаривали.