Я почувствовал, что заливаюсь краской удовольствия и смущения, но старый профессор открыто улыбнулся мне.

— А появление и скорый отъезд снаговских монахов насторожил сыщиков султана, — подхватила Элен, — и они обыскали монастыри, установили, что те останавливались в Святой Ирине и предупредили чиновников по предполагаемому маршруту их поездки — вероятно, через Эдирне в Хасково. Хасково был первый крупный болгарский город на их пути, и здесь их — как сказать? — перехватили.

— Да, — закончил Стойчев. — Чиновники империи пытали двух монахов, но отважные иноки ничего не сказали. А, обыскав повозку, чиновники нашли только запас провизии. Но остается вопрос: почему солдаты не нашли тело?

Я замялся:

— Может быть, они и не искали тела. Может, искали только голову. Если янычарам в Стамбуле удалось узнать немногое, они могли счесть, будто паломники вывозят краденую голову. В «Хронике Захарии» говорится, что оттоманы очень рассердились, когда, вскрыв узлы, не обнаружили ничего, кроме еды. Если монахов предупредили об обыске, они могли успеть спрятать тело где-нибудь в леске.

— Или в повозке был тайник, — предположила Элен.

— Но ведь труп наверняка вонял, — прямолинейно напомнил я ей.

— Смотря чему верить, — с очаровательной загадочной улыбкой возразила она.

— Чему верить?

— Да, видишь ли, тело, которому суждено превратиться в не-умершего или если оно уже превратилось, не гниет или разлагается медленнее. По поверьям крестьян Восточной Европы, заподозрив вампира, полагалось выкопать трупы и по традиционному обряду уничтожить те, которые не спешат разлагаться. Это и теперь иногда проделывается.

Стойчев содрогнулся.

— Приятное занятие. Я слышал о таких случаях и в Болгарии, хотя теперь, конечно, это противозаконно. Церковь никогда не одобряла осквернения могил, а наше государство теперь борется с любыми суевериями — насколько это в его силах.

Элен, кажется, готова была пожать плечами.

— Чем эта вера хуже веры в телесное воскресение? — обратилась она к Стойчеву, улыбаясь ему. Ученый не устоял перед ее улыбкой.

— Мадам, — произнес он, — мы очень по-разному интерпретируем наше культурное наследие, однако я преклоняюсь перед быстротой вашего ума. А теперь, друзья мои, мне хотелось бы ознакомиться с вашими картами — думается мне, что в этой библиотеке могут найтись материалы, которые помогут в расшифровке. Дайте мне один час — вам мои занятия покажутся слишком скучными, а мне не хочется тратить время на объяснения.

В это время снова вошел Ранов и встал посреди комнаты, беспокойно оглядываясь кругом. Оставалось надеяться, что он не расслышал последних фраз, где упоминались карты. Стойчев откашлялся.

— Теперь почему бы вам не пойти в церковь? Там очень красиво.

Он кинул на Ранова разве что беглый взгляд, но Элен немедленно встала и, подойдя, отвлекла того каким-то вопросом, дав мне время украдкой вытянуть из портфеля свою папку с копиями карт. Увидев, как живо потянулся к ним Стойчев, я снова воспрянул духом.

К сожалению, Ранов явно не собирался следовать за нами. Его больше интересовали библиотекарь и возможность проследить за профессором. Я попытался увести его:

— Вы не поможете нам раздобыть обед? Библиотекарь стоял рядом, молча разглядывая меня. Ранов улыбнулся:

— Уже проголодались? Здесь ужинают в шесть часов. Придется подождать. Разумеется, вас не допустят к монашеской трапезе, но в гостинице подают ужин для посетителей.

Он повернулся к нам спиной и принялся разглядывать кожаные корешки на полках. Тем все и кончилось. Выходя, Элен сжала мне руку.

— Погуляем? — предложила она, едва мы оказались на дворе.

— Не представляю, как мы обойдемся без Ранова, — угрюмо отозвался я. — Без него и поговорить не о чем.

Она рассмеялась, но я видел, что она тоже встревожена.

— Может, мне вернуться и попробовать обольстить его?

— Нет, — возразил я, — лучше не надо. Чем больше мы стараемся, тем пристальнее он будет следить за профессором. Избавиться от него не легче, чем от мухи.

— А из него вышла бы отличная муха. — Элен взяла меня под руку.

Солнце сияло по-прежнему ярко, и когда мы вышли из тенистого монастырского дворика под стенами и галереей, нас окутала жара. Подняв голову, я видел лесистые склоны над монастырем и отвесные утесы на вершине. Далеко наверху кружил орел. Монахи переходили от церкви к кельям, подметали деревянные полы галереи, сидели в треугольном островке тени у портика ворот. Я дивился, как этим длиннобородым старцам удается терпеть летний зной в своих черных длинных рясах и черных шляпах-колпаках. Зайдя в церковь, я начал понимать: там царила весенняя прохлада, освещенная огоньками свечей и мерцанием золотистого металла и драгоценных камней. Внутренние стены покрывали чудные фрески.

— Девятнадцатый век, — уверенно определила Элен, а я задержался перед особенно мрачной картиной: с нее на нас строго смотрел седобородый святой с расчесанными на стороны длинными волосами.

— Иван Рильский, — прочитала Элен буквы над нимбом.

— Тот, чьи кости перевезли сюда за восемь лет до приезда наших друзей из Валахии, да? О нем говорится в «Хронике».

— Верно. — Элен задумчиво рассматривала портрет, словно ожидала, что, если подождать достаточно долго, святой может заговорить с нами.

Бесконечное ожидание начало действовать мне на нервы.

— Элен, — сказал я, — пойдем гулять. Можно забраться повыше на гору и осмотреть окрестности. Мне нужно чем-нибудь заняться, а то я сойду с ума, думая о Росси.

— Пойдем, — согласилась Элен и пристально взглянула на меня, оценивая мое нетерпение. — Только не слишком далеко. Далеко нас Ранов не отпустит.

Тропинка в гору вилась в густом лесу, не хуже церковных сводов защищавшем нас от полуденной жары. Так приятно было хоть ненадолго отделаться от Ранова, что мы шагали по тропе, держась за руки и широко размахивая ими в такт.

— Ему, пожалуй, трудно будет сделать выбор между нами и Стойчевым?

— Да ничуть, — хладнокровно возразила Элен. — Наверняка он приставил кого-то следить за нами. Он не решится оставить нас без присмотра, но и Стойчева не выпустит из виду. Уж очень ему интересно, что мы ищем.

— Ты как будто считаешь это самым обычным делом, — заметил я, поглядывая на ее профиль.

Шагая по мягкой тропинке, она сдвинула шляпку на затылок, и лицо ее немного раскраснелось.

— Не представляю, каково это — расти среди такого цинизма, под постоянным надзором.

Элен передернула плечами.

— Все казалось не так уж страшно, ведь ничего другого я не знала.

— Однако тебе захотелось оставить родину и уехать на

Запад?

— Да, — согласилась она, искоса взглянув на меня. — Мне хотелось оставить родину.

Мы присели передохнуть на упавшем стволе.

— Я все думаю, почему нам разрешили въезд в Болгарию, — признался я Элен.

Даже здесь, в лесу, я привычно понизил голос.

— И почему отпустили ездить куда хотим, — кивнула она. — Ты что-нибудь надумал?

— Мне представляется, — медленно заговорил я, — что они не мешают нам отыскать то, что мы ищем, — а ведь вполне могли бы, — потому что хотят, чтобы мы нашли.

— Браво, Шерлок! — Элен ладошками обмахивала мне лицо. — Ты быстро учишься.

— Значит, можно сказать, они знают или подозревают, что мы ищем. Значит, их интересует Влад Дракула — не-умерший? Неужели они могут верить… — Мне стоило труда произнести эти слова, хоть я и понизил голос до шепота. — Сколько раз ты мне твердила, что коммунистическое правительство презирает крестьянские суеверия! Почему же они помогают нам, вместо того чтобы помешать? Уж не надеются ли они обрести некую сверхъестественную власть над своим народом, обнаружив его могилу?

Элен покачала головой.

— Вряд ли. Несомненно, их интересует власть, но подход у них всегда научный. Кроме того, они, конечно, не делают отдавать американцам честь открытия. — Она поразмыслила немного. — Подумай, можно ли вообразить более крупное научное открытие, чем возможность возвращать жизнь — или хотя бы не-умирание — умершим? Особенно в Восточном блоке, где великих вождей бальзамируют и хранят в мавзолеях?