Он сломал нас.

Сломал меня.

Он сказал мне, что выбрал меня, но так и не сделал этого.

Не совсем.

Его выбором всегда была кукла Барби с фамилией Куинс.

— Думаешь, я бы так с тобой поступил? — он произносит свой вопрос так, словно сердится.

— Ты делал и хуже. Быть изнасилованной морально и эмоционально хуже, чем быть изнасилованной физически.

Я серьезно. Если он покажет мне свое худшее, я смогу возненавидеть его раз и навсегда. Я перестану мечтать о нем, о его прикосновениях и о его чертовом запахе.

Словно прочитав мои мысли и решив пойти против этого — как обычно — Эйден отпускает меня. Мои руки опускаются, как безжизненные части тела.

Я не двигаюсь с места. Даже когда он отступает еще дальше.

Его лицо остается бесстрастным, но когда он говорит, его голос поражает меня, как гром в зимнюю ночь.

— Хорошо сыграно, Эльза. Чертовски хорошо сыграно.

— Ты закончил?

Он улыбается, но это не насмешка и не торжество. Это вызов в чистом виде.

— Я только начал.

— Ты можешь использовать мое тело сколько угодно, но я никогда не прощу тебя, Эйден.

— Тогда я не прикоснусь к тебе.

Мои глаза расширяются.

Возможно, мои уши повреждены, потому что могу поклясться, что только что услышала, как Эйден сказал, что не тронет меня.

Его самым сильным оружием всегда было физическое запугивание. Черт, за исключением сегодняшнего дня, я всегда превращалась в бессмысленное месиво в его руках.

Я прищуриваюсь.

— Это обещание? Не прикасаться ко мне, я имею в виду.

— Пока ты не простишь меня, я не стану трахать тебя.

— Что означает никогда.

— Поверь мне, милая. Когда ты узнаешь правду, ты будешь умолять об этом.

Ужин с тетей и дядей никогда не казался таким неловким.

Тетя ходит вокруг меня по яичной скорлупе, а дядя, кажется, не знает, что сказать, дабы рассеять напряжение.

— Ты принимаешь свои лекарства? — спрашивает тетя, разрезая креветки и кладя их мне на тарелку. — У тебя скоро приём с доктором Альбертом, так что тебе нужно следить за потреблением калорий и...

— Блэр, — обрывает ее дядя.

— Верно. — она касается своего виска. — Теперь ты с Итаном. Это не мое дело. Думаю, от старых привычек трудно избавиться. Он хотя бы записал тебя на прием? Я отправила ему по электронной почте все даты с цветовой кодировкой. Тесты и консультации и...

— Блэр. — дядя касается ее руки.

— Хорошо, хорошо. Давайте просто поедим.

Но она не просто ест.

Тетя переносит на мою тарелку весь стол.

— Я забыла про суп, — она встает. — Я знала, что кое-что забыла.

— С ней все в порядке? — спрашиваю я дядю, когда она исчезает на кухне.

— Ей просто нужно время, чтобы привыкнуть к новым переменам. Это нелегко для нее.

Я киваю.

Дядя откашливается.

— Блэр всегда чувствовала себя виноватой перед Эбигейл, просто не показывала этого. Я не прошу тебя простить ее, но можешь ли ты хотя бы попытаться понять? На днях ее трясло всю дорогу до Бирмингема. Она страстно ненавидит это место.

Мои руки замирают на ноже и вилке.

Я могу общаться с ней. Нелегко вернуться в место, которое тебя травмировало. За все время моего пребывания в нашем доме в Бирмингеме у меня ни разу не было полноценного сна.

Не говоря уже о подвале.

Он все еще там, в дальнем конце башни, дразнит меня, чтобы я подошла и избавилась от кровавых воспоминаний.

Доктор Хан сказал, что возвращение к месту, где зародилась травма, может вызвать мое подсознание. Папа также говорил, что в подвале теперь висит замок с отпечатками пальцев, который я могу открыть в любое удобное для меня время.

По правде говоря, я боюсь этого подвала.

Страшно знать, что там произошло. Если я переступлю эту черту, то никогда не смогу вернуться.

У меня есть шрам, доказывающий это.

Может, просто может, я не хочу узнавать больше чудовищных вещей о маме.

— Ешь, тыква. — дядя одаривает меня своей самой теплой улыбкой. — Она провела весь день, готовя ужин.

Я сглатываю комок в горле и откусываю кусочек креветки. Трудно чувствовать вкус из-за липкости во рту.

Тетя возвращается с супом, ее глаза влажные, как будто она плакала. Это, как если бы стрела попала мне прямо в сердце.

— Тетя...

— Твой любимый. — она прерывает меня, ее голос дрожит в конце. — Возможно, я и не очень хороший родитель, но я, по крайней мере, могу приготовить то, что тебе нравится.

— Все в порядке, тетя. Я понимаю, что такое травма. — я смотрю на свои колени, прежде чем снова повернуться к ней лицом. — Я не должна была винить во всем тебя. Мама была больна. Даже если бы ты была с ней, не думаю, что многое изменилось бы.

Ее рот приоткрыт.

— Эльза...

— Мне очень жаль.

— Нет. Это мне жаль, дорогая. — она наклоняется и заключает меня в материнские объятия. В них тепло и пахнет сахарной ватой и летом. — Мне жаль, что меня не было рядом с самого начала. Мне так жаль.

Мне тоже.

Как бы я себя чувствовала, если бы родилась у нормальной матери?

Думаю, я никогда этого не узнаю. Признаю я это или нет, но моя мать была монстром.

Я дочь этого монстра.

Теперь мне просто нужно решить, бороться с этим или принять это.

Я должна решить, отношусь ли я к тому типу людей, которые заманивают детей, чтобы пытать их, как мама, или к тому типу, который освобождает их, как папа.

Смерть или жизнь.

Тьма или надежда.

Обнимая тетю, я точно знаю, кем хочу стать.

Эльза

Всю следующую неделю Эйден не оставляет меня в покое.

Во время обеда он приносит мою особую еду. Я ничего из этого не ем, предпочитая боксы для ланча, но он все равно продолжает.

Он также рядом во время тренировки, передаёт мне воду и спортивный напиток.

Я перестала считать, сколько раз он хотел со мной поговорить, но я отказывала.

Он предлагает отвезти меня домой после школы.

Я отказываюсь и вместо этого предпочитаю ехать с Ноксом.

Его челюсти сжимаются, а левый глаз дергается всякий раз, когда я это делаю. Ему это явно не нравится, и ожидаю, что он увезёт меня силой.

Он не делает этого.

Каждый раз, когда мы пересекаемся в коридоре, он смотрит на меня с обезоруживающей пристальностью. Он забирает у меня воздух и прячет его где-то за пределами досягаемости. Я часто напрягаюсь, ожидая, что он уведёт меня в угол, объявит, что игра окончена, и научит меня, кому я принадлежу, своими садистскими доминирующими способами.

Ничего этого нет.

Странно.

Нет, это обезоруживает.

Его приятная, пресмыкающаяся сторона начинает бесить.

Эйден не унижается. Эйден берет без разрешения, оставляя за собой катастрофу.

Я ворочаюсь с боку на бок по ночам, думая, что он может быть искренним, может, он действительно изменился. Затем вспоминаю, кто он, что он такое, быстро подавляя эти мысли.

Такие люди, как Эйден, не меняются. Им слишком удобно на своих высоких и могучих пьедесталах, чтобы опуститься.

Все это, должно быть, еще одна уловка, чтобы заставить меня доверять ему только для того, чтобы он мог надурить меня.

Я устала быть дурочкой.

Я устала, что со мной играют.

К его чести, я почти не видела его с Сильвер в коридорах школы. Но кто знает, что происходит за закрытыми дверями.

Не то чтобы меня это волнует.

— Ты идешь? — голос Тил возвращает меня в настоящее.

У нее обычное скучающее выражение лица, когда она изучает свой черный маникюр.

— Да! — Ким хватает меня за руку. — Пойдем.

Не могу поверить, что согласилась на это, но опять же, Нокс обманул меня.