– Все, что я сказал сегодня вечером, было правдой.

Я посмотрел прямо в глаза Аудумле и убрал руку. Ее большие ладони сомкнулись вокруг камня. Глаза правдовидицы закрылись, и она погладила его, как мать, ощущающая эмоции ребенка по прикосновению к мокрой от слез щеке.

– Все, что ты сказал нам, – правда. Но ты не сказал нам всей правды.

Две сотни иманиров в зале ждали дальнейших слов, однако Аудумла замолчала.

Тогда заговорил Хротмар. Старому мудрецу не нужны были джелстеи, ни высшие, ни низшие, чтобы понять, какую именно часть своей истории я оставил незавершенной.

– Сэр Вэлаша, ты поведал нам, что вы искали камень Света по всему Эа. Но ты не сказал, почему вы пришли искать его в нашей земле.

Нет, не сказал. Но, видно, все-таки придется. Я глубоко вздохнул и поведал о дневнике мастера Алуино, а потом добавил, что я и мои друзья поклялись отправиться в Сакэй и проникнуть в подземный город Аргатту.

Долгое время все молчали. Никто даже не двигался. Я ощущал, как огромные сердца сотен иманиров стучат в едином ритме потрясения.

Наконец к Хротмару вернулся голос, и он заговорил от всего своего народа:

– Даже храбрейшие из иманиров редко ходят в Асакэй, где когда-то свободно жили мы. Ты и твои спутники сошли с ума – или обладаете великой храбростью. Но я не считаю, что вы сумасшедшие.

Гул голосов обрушился на залу, словно неожиданное наводнение. Хротмар дал своим людям выговориться, затем поднял руку, призывая к тишине.

– Чужеземцы принесли нам величайший шанс, что когда-либо представлялся иманирам. И величайшую опасность. Как должны мы решить их судьбу – и нашу собственную?

Он замолчал и потер усталые глаза.

– Давайте не будем спешить. Поспим и помечтаем. И пусть все соберутся перед восходом на великой площади, где мы сможем воззвать к мудрости Галадинов. Да помогут они нам.

Старейшина распустил собрание и встал; остальные тоже поднялись со своих мест. Потом люди, охранявшие залу, отвели нас к дому Имайры на окраине города, где и предложили переночевать. По сравнению с домами иманиров на ближайших поросших лесом склонах, это оказалась маленькая постройка из камня и грубо обтесанных бревен – впрочем, достаточно просторная, чтобы разместить нас.

Имайра оказался великолепным хозяином. Он разжег огонь в очаге и разложил вокруг него прекрасные спальные подстилки. Туда же он принес круг сыра, размягчил на огне, и мы макали в это лакомство хлеб. Он приготовил нам ванну, потом заварил чай и разлил его огромной ручищей по маленьким синим чашкам. Казалось, он рад нашей компании, хотя и смущен тем, что его судьба теперь связана с нашей.

– Когда я вчера проснулся, было такое же утро, как и все другие, – заметил иманир, присоединившись к нам у огня. – А теперь я сижу с шестью человечками и разговариваю с ними о камне Света.

Он сказал, что следующее утро наступит достаточно скоро, и мы должны хорошенько отдохнуть, дабы приготовиться к тому, что последует.

– Вряд ли я вообще смогу заснуть, – сказал Мэрэм, обшаривая глазами комнату в поисках бутылки бренди или пива. – Этот Барри меня сегодня достал.

Глаза Имайры стали печальными, а слова удивили нас:

– Барри хороший человек. Но у него много страхов.

Он объяснил, что однажды, годы назад, он, Барри и все присутствовавшие сегодня в зале жили в другой деревне в Восточном пределе Сакэя. И как-то раз Морйин послал целый батальон, чтобы уничтожить их.

– Нас было слишком мало. – Он глотнул чая из чашки. – Я потерял при нападении жену и сыновей, Барри – много больше… Люди Зверя убили его дочерей и внуков, мать и братьев. А иманиры лишились части Элайвагара. Барри поклялся, что впредь потерь не будет.

Наш хозяин погрузился в глубокое молчание, из которого его не удалось вытащить, потом достал песнекамень – маленький шар, переливающийся всеми цветами, – и сидел, вслушиваясь в голос мертвой жены еще долго после того, как Мэрэм, Атара, Лильяна и мастер Йувейн отошли ко сну.

Следующее утро выдалось холодным, и мы собрались в указанный час на великой площади Аландиля. Пустые башни и здания города казались еще темнее неба, на котором сияло множество звезд. Десять тысяч человек – мужчины, женщины и дети – столпились плечом к плечу, глядя на огромный шпиль на западной стороне площади. Во главе их стояли Хротмар, Барри и остальные урдахиры. Мы ждали рядом с ними вместе с Имайрой, окруженные кольцом из тридцати иманиров, сжимавших в массивных руках боркоры. Резкий ветер, дувший на нас с покрытых льдом гор, казалось, не причинял им никакого неудобства, но нас пронизывал до костей. Я стоял между Атарой и мастером Йувейном, дрожа, как и они, ожидая, сам не зная чего.

– Для чего мы собрались здесь? – в десятый раз спросил Мэрэм.

– Увидишь, человечек, увидишь, – в десятый раз ответил ему Имайра.

Иманиры за нашими спинами повернулись, чтобы посмотреть на шпиль к востоку от площади. Над Садом Богов, над льдистыми восточными горами небо начало светлеть, предвещая восход солнца. Там сияла и Утренняя звезда, ярчайший из всех небесных огней. Она струила на нас свой свет, касаясь домов и шпилей Аландиля, освещая лица всех, кто сейчас смотрел на нее. В чистом воздухе через всю долину тянулось серебристое сияние, падая на ясный лик Аламит. Было все еще слишком темно, чтобы различить цвета этой величественной горы, казалось, довлеющей надо всем миром. Я вновь удивился тому, как могла она возникнуть. Имайра сказал нам, что его предки создали скульптуры Сада Богов, но, похоже, сотворить целую гору было не под силу даже древним иманирам. Имайра считал, что когда-то, давным-давно, Галадины пришли на землю, чтобы совершить это чудо. И он верил, что когда-нибудь создатели горы вернутся.

Ветер усиливался, наше дыхание паром застывало в воздухе, а небо на востоке становилось все ярче. Восход солнца гасил свет звезд одну за другой, пока не осталась сиять лишь Утренняя звезда. Потом и она исчезла в сине-белом сиянии у кромки мира. Мы ждали, когда солнце поднимется над горами. Впереди, к западу от площади, над шпилем, величественная белая вершина Аламит ловила первые лучи солнца еще до того, как те упадут на долину. Ее заостренная корона из льда и снега начала светиться глубоким красным. Вскоре огонь этот спустился на склоны горы и высветил их цвета. Я снова испытал потрясение, увидев кристаллы, составляющие ее тело: сверкающий синий, исходивший от сапфиров, алый рубиновый и глубокий, яркий изумрудно-зеленый.

Наконец солнце перевалило через пламенеющую горную гряду на востоке. Воздух медленно теплел, а утро становилось светлее. И мы все еще ждали, глядя на величественную гору Утренней звезды. Потом, под грохот десяти тысяч сердец и вой ветра, цвета горы начали меняться. Постепенно ее драгоценные оттенки стали насыщеннее и еще прекраснее. Казалось, они перетекают один в другой, красный в желтый, оранжевый в зеленый, чудесным образом преображаясь в единый цвет, подобного которому я не мог себе и вообразить. Не смешение и не мозаика цветов, но один ясный цвет – хотя вовсе и не такой ясный, ибо, глядя на него, я, казалось, погружался в бесконечные глубины. Как может такое быть? Как может в мире существовать цвет, которого никто никогда не видел? Он отличался от красного и зеленого так, как эти цвета от фиолетового и синего. Я все же мог бы описать его терминами более обычных цветов, ибо это единственный способ: этот цвет содержал в себе весь огонь красного, яркость и несдержанность желтого, глубокий мир чистейшего синего кобальта.

– Как такое возможно? – прошептал Мэрэм за моей спиной. – О мой Бог, как такое возможно?

Я покачал головой, глядя на величественную гору, теперь целиком сиявшую единым цветом; одновременно живым золотом и космическим алым, тайным синим внутри синего – цветами, которые люди обычно не видят.

– Что это? – выдохнул Мэрэм, обращаясь к Имайре. – Скажи, пока я не сошел с ума.

– Это глорре. Цвет ангелов.

Глорре , – подумал я, – глорре – такой прекрасный, что я хотел бы впитать этот цвет, сохранить внутри себя. Слишком реальный, чтобы быть реальным. И все же он существовал, истиннейший и прекраснейший из всего, что довелось мне зреть. Я таял в нем, ощущая, как он омывает мою душу, неся в каждую часть души чистый, свежий, сверхъестественный вкус Единого, сущность всех вещей.