— … Три!

Щелкнул залп. Юноша закрыл глаза, а когда через миг раскрыл их, снова увидел возле себя Лихолетова и двух полицаев. Лихолетов гадко ругался, а полицаи прикручивали Володю бечевками к стволу березы.

«Значит, они не убили меня? И эти выстрелы были направлены вверх?»

Всем телом овладела смертельная усталость. Прошло отупение, настала реакция. Голоса звучали глухо, будто находились где-то за толстыми стенами.

Словно в тумане Володя слышал, как затихал грохот удаляющегося грузовика. Лихолетов с полицаями уехал, оставив его привязанным к дереву.

Такое состояние длилось час, может — два. Вокруг стояла настороженная тишина. Володя понемногу оклемался. Месяц зашел ему за спину, но на лужайке в его лучах блестел каждый кустик. Бечевки сквозь рубашку туго врезывались в грудь, и от этого было трудно дышать.

Так истек еще час. Надвинулись тучи, зашелестела листа деревьев, месяц спрятался. Вокруг стало темно и страшно. Каждый гнилой пенек или куст казался теперь хищным зверем, который притаился, готовясь к прыжку. Руки у Володи были свободные, и он попробовал ослабить веревки на груди. Это ему не удалось. Каждое движение вызвало боль, от обессиливания дурманилось в голове.

Возникла мысль убежать. Но можно ли бросить отца в плену у самураев? Нет, это невозможно. К тому же не давала покоя тревога за судьбу отца. Что с ним? Наверное, его пытают. Да и есть ли такая возможность сейчас, чтобы бежать? Бечевки крепкие, а руки слабые. И все тело болит, ноет, ноги подгибаются. Володя уже не стоит, а повис на веревках.

Он был близок к обмороку, ему мерещились лица людей, отца, окровавленного, истязаемого. Отец молча подошел к Володе и протянул руку. Он ждал Володиной записки, потом тихо улыбнулся, погрозив пальцем:

— Не пиши! Слышишь! Ни слова!

И растаял, превратился на туман, поплыл над лужайкой…

Чуть позже загрохотал грузовик. Это приехал Инаба Куронума с Лихолетовым. Они сели на траву недалеко от Володи, и он слышал весь их разговор.

— Мы будем ждать, — сказал Куронума. — Он скоро станет совсем смирным. Он сделает все, что мы потребуем.

— Нет, он не сделает ничего, — возразил Лихолетов, — так как его не будет, его разорвут звери.

Громкое мяуканье прозвучало где-то совсем близко.

Володя дернулся. Никакого грузовика не было. Никакого Куронуми. Все пригрезилось. Но мяуканье повторилось. Это уже не видение. И снова заострились чувства, и глаза зорко уставились в темноту. Возвратилась ясность мысли. Недалеко был зверь.

Юноша теперь хорошо представлял свое положение. Он беззащитный, крепко привязанный к стволу. Его оставили одного в тайге, а вокруг — глухая ночь.

Что задумали самураи? Почему не расстреляли его? Ну, конечно, для того, чтобы он погиб другой смертью — от зубов и когтей диких зверей. Намерения японских контрразведчиков очень понятны. Завтра «найдут» в тайге растерзанный труп юноши, сына советского геолога. В этой смерти будут виновные только хищные жители тайги. И об этом напишут официально в протоколе японские врачи в присутствия десятка свидетелей.

Может, кто-то поинтересуется: как же попал юноша в тайгу? О, ответ уже приготовлен заранее:

«Юноша заблудился. Все очень просто. Пошел на охоту. А может, это была обычная прогулка. Полиция не брала на себя обязанности отвечать за каждый его шаг».

Мертвое тело покажут отцу. Это, вероятно, тоже заранее предусмотрено. И к убитому страшным горем человеку придет господин Куронума и начнет снова и снова требовать предать родину…

А может, и не так. Может, самураи решили подвергнуть его пытке страхом. Поседевший после ночи в тайге юноша согласится на все. Пусть он только подрожит всю ночь, как осиновый лист.

Ночная тайга жила своей таинственной жизнью. Отовсюду долетали до Володи шорохи и еле уловимые звуки. Может, это крадущиеся шаги неизвестного зверя, почувствовавшего беззащитного человека и блуждающего вокруг лужайки? Каждый раз, суживая круг, зверь медленно, но все смелее приближается к березе…

Володе казалось, что он слышит за спиной чье-то горячее дыхание, будто кто-то засопел недалеко в кустах, какие-то тени, как черные клубки, перекатывались через лужайку. Треск сухой веточки, падение где-то в глуши шишки с высокой пихты заставляли юношу невольно вздрагивать. Крайне напряженные нервы были как тугие струны, на которых отражался каждый шелест, любой даже чуть слышимый звук. Не раз Володя слышал предсмертные вскрики мелких животных, которые погибали в острых зубах таежных хищников. В особенности долго кричал заяц. Может, в его спину вцепилась сова. Он кричал, как маленький ребенок.

Где-то далеко раздался вскрик, похожий на стон. Над лужайкой бесшумно метнулась ночная птица. Совсем недалеко пискнула, охваченная смертельным ужасом, лесная мышь. И снова — мяуканье. Оно то отдалялось, исчезая где-то на краю тайги, то вдруг звучало совсем близко, почти рядом.

Володя догадался, что это мяукает кошка. Он слышал много рассказов о коварности и кровожадности рыси. Было страшно ждать, что она может подползти сзади или вдруг прыгнуть откуда-то сбоку. Больше всего волновало парня, что он никак не может заметить зверя. И как же обрадовался Володя, когда снова из-за туч выглянул месяц!

Рысь была шагах в десяти. Юноша сначала увидел ее глаза, светящиеся двумя зелеными фосфорическими огоньками. Потом заметил и ее тело, наполовину выглядывающее из-за ствола поваленного дерева.

Зверь долго неподвижно следил за человеком. Не двигался и Володя. Единственным его оружием были руки и ноги, обутые в истоптанные башмаки. Какое счастье, что самураи не прикрутили ноги. Ими можно будет отбиваться, как это делают жеребята. И хотя эти ноги и руки были измучены и обессилены, но Володя знал, что будет люто сражаться.

Рысь неожиданно перебралась через дерево и, ползя, медленно, очень медленно начала приближаться к Володе.

В нескольких шагах она остановилась. Юноша понимал: бой будет очень неравный. Что он может сделать, привязанный и невооруженный, против когтей исполинской кошки? Он мог бы схватить зверя за горло и душить его. Но силы на это не хватит.

Именно в тот миг, когда рысь остановился, Володя властно и громко приказал:

— Пошла прочь! Слышишь! Прочь пошла, проклятая тварь!

Парню показалось, что рысь вздрогнула. Тогда неожиданно вспомнилось, как еще маленьким он умел свистеть. Для этого надо всунуть оба пальца в рот… вот так…

Пронзительный свист разнесся по тайге. Таким, вероятно, посвистом в давнопрошедшие времена разбойничий атаман созывал своих товарищей…

Зверь, как подстреленный, подпрыгнул на месте и, в один миг, перемахнув через лужайку, исчез в чащи. Володя вздохнул легко, будто снял с груди тяжелый камень. Он коротко, глухо засмеялся.

Дальше юноша ничего не помнит. Наверное, он задремал или, возможно, крепко заснул. Да, он спал, его разбудил резкий крик сойки. Над тайгой всходило солнце. Оно пробивалось сквозь седой туман красным кругом, будто было нарисовано на белом флаге, свисающем с крыши полицейского управления.

Ночь прошла, и он живой, он живой и невредимый! И он скажет японским полицаям, он им скажет, что…

Совсем неожиданно загрохотал автомобиль. Это был тот же грузовик и те же полицаи с Лихолетовым, которые вчера привезли Володю сюда. Белогвардеец протянул Володе записную книжку и ручку.

— Быстрее. Мы не развяжем вас, пока не напишете отцу несколько слов: «Дорогой отец! Я очень больной». Прошу…

— Я ничего не напишу. Вам это не пройдет безнаказанно… За истязание ответите…

Лихолетов громко захохотал.

— Вы еще мне грозите? Ха-ха-ха! Это — водевиль, клянусь! А впрочем… развяжите его.

Когда полицаи раскрутили бечевки, Володя упал. Ноги его не держали, и в глазах летали черные мухи.

— Тяните его на грузовик! — скомандовал Лихолетов.

И Володю потащили.

Грузовик остановился перед полицейским управлением. Полицаи привели Володю в кабинет для допроса. Обессиленный, он сел на скамью и оперся спиной о стену. За столом сидел Инаба Куронума. Лихолетов долго о чем-то шептал ему на ухо. Начальник полиции одобрительно кивнул головой. Потом штабс-капитан коротко сказал: