Ли Фун, казалось, искренне обрадовался Володе. Он улыбался, мычал, стараясь жестами выказать свою приязнь. Понятно, что дежурный сам, как узник, вынужден был долгими часы находиться в подвале. Поэтому не удивительно, что рад был увидеть возле себя живого человека.

На этот раз Володя пришел к Ли Фуну не с пустыми руками. В лаборатории было много спирта, и он взял с собой внушительное количество.

— Ли Фун, я принес тебе гостинец!

С этими словами Володя подал часовому спирт. Тот сразу понял, что это за жидкость в бутылке. Оглянувшись, он быстро открыл ее и, запрокинув голову, присосался к горлышку губами.

От Володи не скрылось мелкое, жадное дрожание рук Ли Фуна, не скрылся неестественный блеск его узких глаз. Без сомнения, спирт был страстью великана, и юноша это сразу взял на заметку.

Володя начал посещать Ли Фуна каждый день, а тот вечером заступал на смену и в течение всей ночи не покидал пост. Днем его сменял другой сторож.

Юноша не забывал давать Гохану мяса и убедился, что пес сделался мягче и уже при виде его не щетинил шерсть и не ворчал. Теперь приход Володи он встречал веселым вихлянием хвоста и нетерпеливыми взглядами умных глаз.

Спирту Ли Фуну Володя большее не приносил, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Не расспрашивал и о том, что или кого он охраняет. Зато Володя успел хорошо разузнать, что револьвер у Ли Фуна автоматический и всегда заряжен шестью пулями.

Исподволь вызревал в голове план побега. Если все предыдущие планы были скорее плодами фантазии и пылкого сердца, то этот, последний, был итогом трезвых размышлений и упрямой подготовки. Конечно, и этот новый замысел требовал огромного риска, смелости и твердой воли.

В скором времени Володя с тайной радостью убедился, что Гохан настолько привык к нему, что разрешает даже гладить себя. Это был тот самый пес, который в сопровождении японского проводника-охранника в свое время задержал юношу возле лабораторного городка.

Юноша утроил свое внимание к собаке. Приносил ему самые вкусные куски от обеда, чесал за ушами, использовал каждую возможность, чтобы проявить по отношению к псу свою приязнь и ласку. Этого требовал план, который он наметил реализовать.

Однажды, разговаривая с Ли Фуном, стараясь понять его жестикуляцию, Володя услышал протяжный стон за железной дверью. Ли Фун, который в это время сидел на корточках, быстро вскочил. Гохан поднял уши и заворчал. Володя вздрогнул. Это впервые услышал он, что неизвестный узник дал знать о своем существовании.

Люди и пес чутко прислушивались. Так длилось несколько секунд. Стон не повторился. Ли Фун возвратился к Володе. В его зрачках юноша увидел зловещие волчьи огоньки, почти копии тех, что иногда загорались в глазах Гохана.

Часовой замычал и жестами показал Володе: «Надо отсюда уходить». Володя спокойно поклонился и вышел.

Сердце юноши стучало быстро и тревожно. Теперь не было сомнений, что Ли Фун с псом действительно стерегут какого-то неизвестного узника-страдальца, которому, возможно, уже никогда-никогда не суждено видеть синее, ясное небо. Мысли вихрем клубились в голове. Кто он, этот узник? За какую провинность попал в подземный каземат? Не ждет ли и его, Володю, такая же судьба? Что же тогда будет с отцом, который безмерно страдает сейчас в застенках контрразведки?

Надо действовать немедленно и решительно. Надо стрелять, метать гранаты, громить!.. Кирпичика не оставить на месте проклятой лаборатории!

Как больно и тяжело было ощущать в ту минуту свое бессилие! Но Володя преодолел волнение, сдержал себя. Вокруг враги. Он в крепком плену. И его положение значительно лучше, чем у того узника в подвале. Надо быть спокойным и уверенным в своей победе.

С каждым днем все четче вырисовывался план побега. Каждая деталь была продумана до конца. И тогда появилась новая идея. Что если попробовать спасти и того неизвестного узника за железной дверью? Спасая его, юноша приобретет соратника, будет не один. А вдвоем значительно легче выполнить то, над чем сейчас дни и ночи размышлял Володя.

Профессор Аюгава готовился к последним опытам с танец-газом. Он нервничал, ругался, его цепкие обезьяньи руки мельтешили по лаборатории. Звенели банки. Ухали, стучали. Тяжело вздыхал и сопел, как живой, аппарат на столе, то и дело пыхтя белыми клубами пара, подхватываемого вентиляторами.

Когда настал день опыта, Аюгава в знак особой симпатии сказал Володе:

— Ты, юноша, пойдешь со мной и увидишь мой триумф. Я это обещал тебе и слова своего не предам.

Камера для опытов помещалась в подвале возле вивария. В небольшом закутке, выходящем в коридор, собралось с десяток профессоров и ассистентов в белых халатах и колпаках. Они расселись в креслах возле круглых окошек в резиновых рамках и вынули записные книжки с карандашами.

Володя здесь же увидел Фудзиту. Комендант потирал руки и возбужденно повторял:

— Чрезвычайно люблю посмотреть! Чрезвычайно люблю смотреть!

Зазвенел звонок, извещая, что в камеру начал поступать газ. Присутствующие припали к смотровым окнам.

Сквозь стекло Володя увидел небольшую каморку с серыми стенами, которые, кажется, были обиты резиной. В уголке, ярко освещенные электричеством, возились трое псов. Они, наверное, были очень рады, что их вывели из тесных клеток. Они прыгали, играя, хватали, друг друга за уши, за хвосты.

Самый крупный из них и, очевидно, самый старший добродушно отбивал нападки двух собратьев, с которыми успел подружиться в этой каморке, где их свела общая судьба.

Трое псов не замечали, что за каждым их движением напряженно наблюдают два десятка человеческих глаз.

Володя оторвался от окошка и глянул на Аюгаву, сидящего рядом. От волнения профессор вспотел. Через каждые несколько секунд автоматический счетчик сухо щелкал, и выскакивающие цифры показывали, какая в камере концентрация газа.

Первые две-три минуты псы весело кувыркались. Радиорупор транслировал их повизгивания, мягкий топот лап, возбужденное дыхание. Но счетчик щелкал все чаще, газ в камеру поступал все быстрее, и скоро какое-то чуть заметное беспокойство охватило животных. Они уже не повизгивали и, казалось, чутко прислушивались к чему-то неизвестному, что с каждой секундой надвигалось на них все ближе и ближе.

Люди в белых халатах замерли, раздавливая носы о прозрачное стекло. Несколько секунд ни одного звука не долетало из камеры. Только автоматический счетчик сухо, будто на косточках, щелкал и щелкал, считая шаги смерти.

Неожиданно животные ясно почувствовали приближение страшной гостьи. Фыркая от газа, уже наполнившего их легкие, все они, словно сговорившись, стремглав бросились к двери. Но дверь была герметично закупорена.

Из камеры донесся пронзительный скулеж, репродуктор засопел, застонал, завизжал. Прыгая на задних лапах, трое псов старались отыскать хоть щелку в двери, чтобы ухватить глоток чистого воздуха.

С каждой секундой они прыгали все выше и выше, словно это был дикий и фантастический танец. Псы задыхались и хрипели. Аюгава, оторвавшись от окошка, сказал:

— Им кажется, что вверху есть чистый воздух. Это одно из свойств моего нового газа, который медленно парализует прежде всего ноги. Наверно, поэтому создается впечатление, что яд клубится внизу…

Он нажал кнопку. Счетчик переставь щелкать.

Прыжки длились недолго. Почти одновременно животные попадали, как подрезанные.

Фудзита удовлетворенно улыбался, он вволю насытился противным зрелищем. Ассистент, который записывал малейшие подробности опыта, закрыл тетрадь.

Через два дня должен был прибыть представитель штаба. Аюгава заметно волновался. Впереди еще был ряд серьезных опытов.

Как-то вечером профессор развернул газету и воскликнул: