Неожиданно ему придумалось сравнить себя с кротом. Он лезет в темноте под землей десятками разветвленных переплетенных ходов. Но каждый крот сейчас в тысячу раз счастливее его, так как он, Володя Дорошук, через минуту-другую может погибнуть. Вода достигала груди. У юноши не было сомнения, что пароход уже все покинули. Шлюпка давно отчалила. Только он один остался где-то глубоко внутри погибающего судна.

Обессиленный, он уже несколько раз готов был упасть. Но каждый раз могучий инстинкт жизни поднимал его на ноги, толкал вперед, заставлял идти, лезть, ползти.

Ему начали мерещиться вопли, голоса. Вдруг он ясно различил голос отца, который звал его. С сердцем, чуть не выскочившим из груди, Володя крикнул:

— Я ту-ут!

Он сам испугался звуков, вырвавшихся из его горла. И тотчас догадался, что никакого отца нет, что это только кажется, что это обман слуха.

Среди беспросветной душной тьмы Володя снова закричал. Это уже был короткий придушенный вопль ужаса: в воде юношу окружили десятки мокрых живых существ. Небольшие животные быстро вползали ему на руки, на плечи, выдирались на голову.

Это были крысы. Они спасались от наводнения, случившегося на судне в их подпольном крысином царстве.

Стиснув зубы, Володя упрямо и долго боролся с ними, снимая с себя свободной рукой. Крысы кусали его за пальцы и снова ползли и ползли, утратив всякий страх перед человеком, что был для них сейчас единственным островком на воде.

Володя напрягся и встал на ноги. Он начал топать и взбивать вокруг себя воду. Это немного помогло. Стая крыс исподволь рассеялась и только некоторые из них неистово старались уцепиться за его ногу. Скоро окончательная победа осталась за Володей.

Обессиленный, он прислонился к мокрой стенке. Что-то похожее на оцепенение медленно сковывало все существо. В конце концов — все равно. Зачем двигаться, искать, надеяться, если все напрасно, если вот-вот всему конец? Но где-то в дальнем уголке его существа еще таился другой Володя — непокорный, неугомонный. Он не хотел сдаваться, он хотел бороться, хотел жить. Юноша снова пошел вперед.

Невольно начал прислушиваться. Это, бесспорно, снова было обман. Он прислушивался, затаив дыхание, хотя и знал, что это лишь кажется его напряженному слуху.

Потом он начал стучать кулаком в деревянную переборку. Он надсадно кричал. И тогда снова услышал… да, это настоящий голос, голос живого человека!

Наверное, не таким благодатным и чудным кажется после холодной дождевой ночи теплое, животворящее солнце, каким показался Володе трепетный и бледный свет карманного фонарика. Навстречу брел человек.

Вода пенилась и плескалась, а человек — все ближе и ближе, его фонарик пронизывает этот смертельный мрак…

— Нашел! — прозвучал совсем, совсем близко такой знакомый и невыразимо родной в ту минуту голос.

— Хотта! — прошептал юноша, ему захотелось сказать японцу несколько слов на его родном языке. Но как ни силился, Володя не мог найти сейчас таких слов. Да и какие это должны быть слова? Благодарность? Разве можно было высказать то, что чувствовал он?

И второй голос, простуженный на ветрах, голос отца, сказал:

— Давай его, Хотта, сюда.

Володя ощутил, как мелко застучало о зубы горлышко бутылки и что-то горячее полилось в горло.

— Довольно, Хотта, — снова сказал голос отца, — а то еще напьется…

Окончательно пришел в себя Володя над шлюпкой, в которой было полно людей.

— Прыгай! Прыгай! — кричали ему.

Шлюпка то взлетала вверх, то погружалась, глухо билась о борт судна.

— Быстрее! Отчаливай!

В этот момент, оставляя полузатопленный пароход, стоя над шлюпкой, похожей на ореховую скорлупу, Володя вдруг вспомнил Ингу. Ее образ вспыхнул где-то в глубочайшем уголке памяти, — образ Инги, какой видел ее юноша в последний миг расставания. Отстраняя руки отца и Хотти, Володя зажмурился и прыгнул.

Ему показалось, что шлюпка попала в кратер действующего вулкана. Море клекотало, горы белой пены во тьме были похожи на снеговые сугробы. Ветер и непроницаемая стена брызг перехватывали дыхание. Было страшно подумать, что от этого бушующего, зловещего хаоса людей отделяет только тонкий, ненадежный борт шлюпки.

На миг шлюпка будто застывала на высоком шпиле волны и тут же с головокружительной скоростью срывалась вниз, в бездну.

Были мгновения, когда казалось, что сейчас — конец. Рев бешеных бурунов глушил голоса людей. Дорошук уже кричал на ухо сыну, но тот разбирал только отдельные слова. Для того чтобы подать какую-то команду, капитан должен был наклоняться к каждому матросу и изо всех сил кричать, не жалея легких.

Черный силуэт полузатопленного «Сибиряка» еще некоторое время танцевал на волнах. Потом послышался оглушительный грохот, будто над всей их суетой ударил гром. Корпус судна переломился пополам и исчез в морской пучине.

Белый огонек вдруг вынырнул из черного мрака. Прошло еще десять минут, пятнадцать… Снова блеснул вдали тот же белый трепещущий огонек.

— Пароход!

Это слово было на устах у каждого, его повторяли шепотом, как наиболее дорогое имя, глаза людей хотели пронзить тьму, чтобы увидеть своего спасателя. В скором времени сверкнул и второй огонек. Капитан знал, что так горят огни на мачтах больших пароходов. Два белых огонька.

Пропитанные бензином пакли вспыхнули ярким желто-синим факелом. Ветер развевал над шлюпкой огневые пряди. Это был сигнал бедствия, призыв о помощи. Встали на колени даже те, кто неподвижно лежал на дне шлюпки. Надежда на спасение возвращала силы изнеможенным людям. Они будут жить, они снова будут ходить по земле, увидят своих детей и друзей.

Огни приближались. Полоса света от сильного прожектора легла на гребень всклокоченного моря. Свет слепил людям глаза. От парохода отошел катер и приблизился к шлюпке.

— Кто такие? — долетело из катера на японском языке.

Капитан составил рупором ладони и позвал:

— Советские моряки… Из погибшего парохода «Сибиряк». Потерпели крушение…

И десятки голосов в шлюпке, стараясь перекричать бурю, помогли капитану:

— «Сибиряк»… Тайфун… Советское судно… Экспедиция… Гибнем…

Какие-то слова команды долетели с японского катера, он круто развернулся и пошел назад к пароходу, зарываясь в волны.

Капитан стоял ошарашенный, не понимая, что произошло. Факел дотлевал в руке геолога Дорошука. Японский пароход на ходу развернулся правым бортом, посылая во тьму лучи зеленых огней. Расстояние между ним и шлюпкой начало быстро увеличиваться.

— Ушли… — не веря своим глазам, прошептал Дорошук. — Капитан, неужели они бросили нас?

Капитан не слышал. Сжав кулаки, он напряженно вглядывался в ту сторону, где исчезал пароход.

Неожиданно Володя вздрогнул от пронзительного вопля. Хотта стоял на носу шлюпки и на японском языке посылал проклятия своим бывшим землякам.

В скором времени огни парохода исчезли за черной стеной тьмы. Отчаяние и негодование охватили пассажиров шлюпки. Было их двадцать пять — моряков и геологов экспедиции. Никто не мог постичь поступка командования японского парохода. Оставить погибающих людей без помощи в зубах злого тайфуна — это все равно, что убийство.

— Неслыханная подлость! — кричал в ухо капитану Дорошук. — Именно потому, что мы советские граждане…

Геолог не закончил. Внезапный толчок, непонятное скрежетание — шлюпка подпрыгнула вверх, вниз, волна накрыла людей с головами. Володя ощутил, что уже не сидит на банке и его ноги не касаются днища.

Оглушенный массой воды, рухнувшей на него, он на миг растерялся, его поразила молниеносность катастрофы. Еще миг, и он бы погиб в клокочущем водовороте. Но это длилось лишь несколько секунд. Володя выплыл. Волна подхватила его и вынесла на гребень. Показалось, что это лучше, чем быть в бездне, ожидая, что вот сейчас тебя снова оглушит вода. Юноша по возможности старался делать меньше движений. Он экономил силы. Озираясь, надеялся увидеть возле себя отца или перевернутую шлюпку. Темень выедала глаза. Володя не слышал ни воплей, ни криков о помощь. Промелькнула неясная мысль: неужели все погибли?