– Прошу за мной.

Они с Лунносветной обменялись понимающими взглядами. Айлонви предположила, что они встречались прежде, и не сказать, чтобы эта идея ей понравилась. Ощущение, что их загнали в ловушку, крепло всё больше. Это странно сочеталось с тем, что место казалось ей смутно знакомым. Возможно, её память сохранила что-то об этом Замке.

Вот только ключ от памяти по-прежнему хранился у Энсору.

Огромный город рассы́пался причудливым узором улиц и переулков, разбавленным озерцами площадей и парков. Бурная Ильга, скованная ожерельями великолепных мостов, рассекала его на две почти равные части, расходясь веером притоков со стороны Северных Ворот. Рандавэйр пронзал прозрачное осеннее небо башнями своих богатых зданий и нестерпимо сверкавшими в солнечных лучах золочёными шпилями. Город точно бросал вызов красоте природы, певшей о своём величии голосами перелётных птиц, стаи которых кружили над крышами в прощальном танце. Великолепная столица Верлиона встречала ранний закат.

С балкона открывался прекрасный вид, но Алгрис не смотрел на город. Он наблюдал за своей королевой. Её взгляд остановился на площади у королевского замка, украшенной статуями древних властителей Верлиона. Норвьеру улыбнулась – теплее, чем могла улыбаться кому-либо из людей.

– Когда я смотрю на Рандавэйр, на сердце становится спокойнее, – тихо проговорила она. – Я вижу плоды наших дел. Цели предстают перед мысленным взором ярче и полнее, преисполняются ещё бо́льшим смыслом.

– Жизнь народа в корне изменилась с тех пор, как Вы дали ей новый ход и подарили людям новый смысл, моя королева. И всего за каких-то пять лет...

Норвьеру покачала головой, неотрывно глядя на город.

– Мы дали ей новый ход, мой друг, все мы... Ещё столько предстоит совершить. Когда я думаю об этом, внутри рождается сверкающий восторг, и у меня как будто разворачиваются крылья.

Алгрис знал эту черту за ней – препятствия всегда возбуждали её чувства. И чем сложнее они были, тем могущественнее Норвьеру становилась в своих действиях из простого желания преодолевать то, что казалось непреодолимым. Иногда у него складывалось ощущение, что чувствовать себя по-настоящему живой она могла лишь когда действовала, причём действовала не ради себя. И поистине, она никогда не позволяла обстоятельствам властвовать над собой. В этом Верховный Шаман Верлиона убеждался уже не раз.

Он помнил их первую встречу, когда сопровождал Гваара на охоте. А потом он вёз её на своём варге в Рандавэйр и удивлялся, как такое могущественное создание может быть заключено в такую хрупкую оболочку. Невозможно было забыть тот неподдельный восторг в её глазах, когда она впервые увидела столицу Верлиона. Наверное, именно в тот момент Норвьеру приняла решение во что бы то ни стало уберечь эту красоту, которой так жестоко и неразумно распоряжался Виллериар Гваар… Алгрису казалось, с тех пор прошла целая жизнь, так много событий минуло. Неужели всё это время она планировала то, что собиралась совершить теперь?

Шаман вздохнул, собираясь с мыслями, и сказал:

– Ваше Величество, позвольте говорить начистоту.

Норвьеру посмотрела на него и успокаивающе коснулась его плеча.

– Говори, что думаешь, Алгрис. Твои советы всегда помогали мне. Да что там – без тебя я бы вообще вряд ли выжила здесь.

– В таком случае, я хочу говорить с тобой как с другом, Эриадэль, – шаман прямо встретил её взгляд, что не всегда было просто даже ему. – Послушай, властители, подобные тебе, не рождались на Севере уже очень давно. Мне остаётся только благодарить твой родной Илтриксар за то, что на нём рождались тэйриэ... и за то, что он отпустил тебя в Этенру. Нам – тем, кто так долго пытался вопреки всему оберегать древние устои нашего королевства – не хватало лидера, который сумел бы претворить наши мечты в жизнь. Мы выбрали тебя, как родоначальницу новой династии, и мы не можем позволить себе потерять тебя. Без тебя Верлион не сможет жить, а Северный Альянс ещё слишком молод, чтобы продолжить своё существование, если с тобой что-то случится. Союзы ещё не окрепли. Слишком много сделал Гваар и некоторые его предшественники, чтобы пошатнуть веру народов друг в друга.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, мой друг, – королева чуть улыбнулась, задумчиво коснувшись перстня на указательном пальце – того самого, который был на ней, когда её нашли во льдах. Камень в перстне был изменчив, переливаясь разными цветами по прихоти огранившего его неизвестного ювелира. – Я ещё не готова назначить консорта. К тому же, тебе известен секрет моей расы. Когда наши женщины вынашивают ребёнка, они не могут использовать свой клановый Дар в этот срок, иначе дитя не унаследует его. Я не могу позволить себе такую уязвимость – не сейчас. Моя магия слишком нужна нам, чтобы я могла позволить себе отойти от дел почти на год.

Шаман покачал головой. Разумеется, Алгрис и другие сторонники Норвьеру мечтали о продолжении её династии, и вопрос консорта поднимался уже не раз, так или иначе. Но сейчас его куда как больше беспокоило другое.

– Я не об этом. Я никогда не ставил под сомнение твою мудрость, Эриадэль, и то, как быстро ты учишься ориентироваться в новых для тебя обстоятельствах. Но сейчас ты очень рискуешь.

– Не больше, чем, когда мы с тобой ходили посольством к оркам, – она рассмеялась. – Удар секиры орочьего вождя не всякий магический барьер выдержит.

Смех не растопил до конца льдинки в её бирюзовых глазах. Это дело было для неё жизненно важно – Алгрис видел это, хоть и не понимал до конца – но оно давалось ей непросто. Хоть королева и умела прятать свои чувства, казалось, ей было больно предпринимать каждый следующий шаг в этом направлении, как будто она продиралась сквозь колючие ветви. Алгрис знал её довольно хорошо, насколько это было возможно. Он знал, что сам переход в Этенру принёс ей боль и одиночество, по крайней мере, по началу. Он был первым, кто поддержал её, когда в Верлионе у неё ещё не было ни сторонников, ни тем более друзей. Что ж, Эриадэль Норвьеру умела ценить верность, как мало кто. Она была могучим союзником и незаменимым другом… и она могла быть очень опасным врагом. Виллериар Гваар имел возможность убедиться в этом. Его преступления против собственного народа не были забыты.

Во взгляде Норвьеру читалась усталость, но она терпеливо повторила ему то, что он слышал от неё и раньше:

– Алгрис, нам нужен Валрус. Только с помощью Валруса можно залечить разрыв. Я не могу воссоздать машину без него. Более того, я готова поклясться, что он уже воссоздал его здесь. Но, как и прежде, Валрус будет служить его прихотям, просто потому что ему всё равно. Ему было всё равно и тогда, когда Илтриксар стоял на грани гибели, так что ему до магического фона Этенры? Нам придётся... убедить его, а убеждениям он всегда поддавался плохо.

– Валрус, разрыв... Эриадэль, ты прячешь кое-что за необходимостью этих действий, разве нет? – мягко спросил шаман. – В этом деле ты даёшь слишком много воли своим чувствам. Они управляют тобой и могут сделать уязвимой. Верлион не может позволить себе проиграть свою королеву её же слабости.

Её глаза изменили цвет, став почти прозрачными от гнева. Алгрис редко видел её в ярости и предпочёл бы не становиться причиной таких её эмоций.

– Ты прав, Алгрис, – её голос звучал неожиданно спокойно. – Но на этот раз я не проиграю ему ни мой народ, ни себя саму.

Осознание вдруг обожгло его, хотя он не был уверен, пришло ли оно от его чуткой настроенности, или от духов.

– Ты… любишь его, – потрясённо прошептал Алгрис, запоздало понимая, что сказал это вслух.

Эриадэль с горечью усмехнулась.

– Нет, мой друг, любовь я собственноручно искалечила и бросила на алтарь этому безумию. Пагубная страсть, разлагающий изнутри недуг – вот чем были мои чувства к Арданнору Энсору. В этом недуге, разбивающем вдребезги сердце и разум, я потеряла то, что действительно имело смысл... – она отвернулась, пряча старую ещё не пережитую до конца боль, а когда снова посмотрела на шамана – её прекрасное лицо было привычно спокойным и уверенным. – Верлион не проиграет свою королеву. Ошибки, за которые уплачена немалая цена, совершаются только однажды, а я уже заплатила всем, что у меня было.