Так оно и должно было быть – сначала наступали, потом перешли к обороне; оставалось немцам последнее в военной троице – отступление. Будет и оно.

Весной 1943 года немцы перегородили Финский залив двумя рядами противолодочных сетей. Они поставили их между Порккала-Удд и Найссаром, где ширина залива чуть больше 20 миль. Сети были сделаны из стального троса диаметром 2 сантиметра. Ячейки представляли собой квадраты со стороной 4 метра. Вся сеть была собрана из секций по 250 метров длиной. Заграждение перекрывало толщу воды от поверхности почти до дна. Сверху сеть держалась на поплавках, снизу на якорях. У самого дна залива оставалась небольшая щель, чтобы сеть имела «свободный ход» – иначе её разрушили бы штормы. Поскольку щелью, а также впадинами, могли воспользоваться подводные лодки, перед сетью и позади неё немцы поставили множество донных мин.

Вдоль сети постоянно патрулировали противолодочные корабли. Дозоры находились друг от друга на расстоянии 20 кабельтовых, они простым глазом просматривали весь залив от берега до берега.

Постановка мощного сетевого заграждения красноречиво говорила о том, как боялись фашисты наших подводных лодок.

Можно ли преодолеть новое заграждение? – с таким заданием командование КБФ отправило в очередной поход гвардейскую лодку Щ-303.

С острова Лавенсари лодка вышла 11 мая 1943 года. С того дня началась героическая эпопея «Ерша» и его экипажа.

Уже при форсировании Гогландского рубежа смерть много раз вплотную подходила к старой лодке, медленно кравшейся по дну залива.

«Чем дальше мы продвигались, тем сложнее и сложнее становилась обстановка. Южная часть минного поля была заминирована плотнее. Наша лодка входила как бы в густой лес минрепов и мин.

В отсеках стояла такая тишина, что малейший удар чем-либо металлическим о палубу звучал как взрыв глубинной бомбы. Слышались только жужжание моторов да редкие негромкие команды. По нашим расчётам, минные линии отстояли одна от другой на расстоянии четырёхсот или пятисот метров, а мины в каждой линии – на расстоянии 40-50 метров.

Настало время изменить курс корабля. Делать это на минном поле очень опасно, так как при повороте можно намотать минреп на винт.

Едва мы легли на новый курс, как из первого отсека доложили, что с правого борта слышны глухие удары о корпус. Я приказал медленно переложить руль вправо. Однако стуки продолжали продвигаться к корме. Казалось, будто о борт корабля кто-то бьёт молотком.

Невольно подумалось, что это уже конец, что вот-вот мы подорвёмся, так как на этот раз подводная лодка касалась уже не минрепа, а непосредственно мины.

Стараясь оставаться спокойным, я до боли сжал кулаки, так что ногти впились в ладони.

Наконец удары о корпус прекратились. Эти страшные мгновения показались вечностью.

С минрепами нам приходилось встречаться и раньше, но чтобы касаться непосредственно мины – такого ещё не было».

Гогландский рубеж был преодолён. После этого двое суток, если не считать атаки самолётов и катеров, лодка спокойно шла к сетевому заграждению. Было решено поднырнуть под сеть в самом глубоком месте.

Шли самым малым ходом. Вдруг лодка перестала слушаться горизонтальных рулей, корма её поднялась. В первом отсеке услышали скрежет – «Ёрш» оказался в сети. Задним ходом из сети выбрались.

Попробовали поднырнуть в другом месте. На этот раз заскрежетало дальше от носа, лодка пролезла в ячею сети глубже. Из ячеи выбрались уже с трудом.

«…ещё раз изменили курс, рассчитывая пройти под заграждением через глубокую яму. И снова попали в сети.

Дифферент на корму продолжал расти.

Подал команду:

– Полный назад!

Но из пятого отсека доложили, что полного хода обеспечить не могут плотность аккумуляторной батареи снизилась.

Принимая воду в кормовую дифферентную цистерну и откачивая её, давая рывками ход назад, мы пытались оторваться от стальных сетей. Но всё было безрезультатно. Положение становилось трагическим, однако ни малейшего замешательства в центральном посту не было.

Тогда я приказал довести дифферент на корму до 15° и дать самый сильный, какой только можно, рывок электродвигателями назад.

Лодка дрогнула, двинулась, как будто сползла с горы, и стала погружаться. А через несколько секунд легла на грунт».

Теперь важнейшим делом было зарядить батарею и провентилировать лодку. Дождались ночи, всплыли под перископ, осмотрели в перископ из-под воды море – всё вокруг казалось пустынным, никаких звуков не обнаружил и акустик. Но как только всплыли, из близкой мглы к лодке помчалось множество катеров. Щ-303 мгновенно погрузилась и, пройдя немного, легла на дно. Уклоняться ходом не было возможности, электроэнергия была на исходе.

«Ёрш» много раз подвергался глубинному бомбометанию. Но такого ещё не было. Бомбы рвались совсем рядом. Один взрыв был так близко, что лодку метра на три подбросило вверх. Многие бомбы взрывались прямо над лодкой, осколки градом сыпались на её корпус. Погас свет. Входные люки стали пропускать воду. При свете аварийных фонарей инженер-капитан третьего ранга П. М. Ильин вместе с матросами исправлял повреждения. Вскоре зажёгся свет, прекратилась течь.

«…и вдруг второй страшный взрыв потряс лодку. Казалось, что стальной корпус корабля не выдержит, развалится… И снова треск и грохот. Нас бросает из стороны в сторону».

В лодке уже нечем было дышать. И было в ней самой тихо, как в могиле. Механизмы остановлены, чтобы не услышали акустики врага. Ни лишнего слова, ни лишнего движения. Моряки разулись, обмотали ноги тряпками, чтобы шаг был без шороха.

Но вот бомбометание кончилось. Акустик услышал шум удаляющихся винтов. А все ли катера ушли? Конечно, не все.

«Я смотрю на своих товарищей Белые, вытянувшиеся лица. Кое-кто спит, но какой это сон? Тяжёлый, мучительный. Люди задыхаются. Вот трюмный старшина Макаров шепчет в забытьи:

– Испортилась… помпа испортилась…

Уснул свободный от вахты электрик Савельев. У него учащённое дыхание, на губах выступает пена.

Тяжело подводникам. Немеют пальцы, деревенеют подошвы ног, кислородный голод иголочками покалывает тело. Дышать невмоготу».

Не напрасно «Ёрш» таился в глубине. К вечеру акустик лодки услышал удаляющийся шум двух винтов.

Ночью всплыли. Хотя вдали виднелись катера, приступили к зарядке батареи. И уж сами надышались вдоволь. Дали радиограмму командующему флотом, получили приказ возвращаться. А как возвращаться, если через час катера снова загнали «Ерша» на дно? Хорошо, что противник не нашёл этой точки, бомбы – тоже в большом количестве – взрывались далеко в стороне.

Было ясно, что немцы не дадут зарядить батарею. Командир принял решение идти в середину минного поля и там провести зарядку. Иного выхода не было. Оставаться на месте значило погибнуть.

Десять суток пробыла Щ-303 на минном поле, всплывая каждую ночь на короткое время для зарядки аккумуляторов и вентиляции отсеков. Однажды попробовали побыть на воде подольше, но тут же были атакованы самолётами. И всё же энергию на путь до Кронштадта запасли.

Было ещё на минном поле событие. Перед самым уходом домой в этом опасно-безопасном месте к обеду – первому за десять дней, горячего из-за нехватки электричества не готовили – был подан торт. На торте кок вывел надпись «35-летие». Командир Травкин забыл о своём дне рождения, а команда помнила!

Щ-303 пришла в Кронштадт. Она пробыла в походе месяц. В среднем в каждые сутки лодка была только час в надводном положении, 23 часа – под водой. Враги сбросили на неё за этот месяц более 2 тысяч глубинных бомб, в среднем в сутки по 70 штук. Что добавить к этому? Ничего не добавишь.