Так вот, не то, чтобы этот план совершенно не годился — достаточно приказать, и она вернется в Пятно — бессмысленным становилось само ожидание. И Карл, мысленно обругав и сайв, и невозможные теоретически, но существующие практически "нуль-переходы", что позволяют прыгать с одного места в другое, начал подъем на серую громадину холма, благо тот был достаточно пологим для подобного рода упражнений. Где-то ближе к вершине влияние Аномалии ослабеет достаточно, чтобы вызвать ветер, а уж тот доставит Карла в нужную точку быстрее любой лошади.

Когти входили в камень легко, но мелкие осколки впивались в кожу, раздражая нудной болью. Давно он уже не занимался подобным экстремальным видом спорта… и не занимался бы еще столько же. Нога соскользнула с уступа, и Карл едва не свалился.

— Задница! Чтоб всем вам…

К счастью, его никто не услышал. Лагерь остался внизу мелкой россыпью огней. Единственное, что позабавило его в сложившейся ситуации и послужило своеобразным утешением, так это тот факт, что тангры о произошедших изменениях не имели понятия, а следовательно, были обречены на бессмысленное ожидание. Может, Бог даст, их тут и похоронят.

А до вершины осталось всего ничего. Холмы — не горы… хоть в чем-то повезло.

Надо сказать, что держался князь с достоинством, Фоме даже показалось, что Вальрик стал повыше и пошире в плечах, а куртка, невзирая на грязь и прорехи, выглядело одеянием, достойным воина. Зря вот только князь про все рассказывал, и про земли Проклятые, которые милостью Божией позади остались, и про тангров, и про миссию, на плечи отряда ихнего возложенную. Одно, что про вампиров князь ни словом не обмолвился, оно и правильно: Фома в жизни бы не помог человеку, который с нечистью якшается. А в том, что без помощи кочевников им в жизни не добраться до реки, Фома не сомневался. Да и князь, похоже, пришел к такому же выводу и изо всех сил старался завоевать расположение Великого Хана.

Фома читал, будто в древние времена язычники, которые Солнцу поклонялись, всем чужакам на алтаре сердце вырезали, а потом ели плоть человеческую, якобы для того, чтобы божеству уподобиться. Конечно, веры рассказам таким было немного, однако некое смутное подозрение все же осталось.

Наконец, Вальрик замолчал, закончив цветистую речь просьбой о помощи. Ну вот, теперь и решится их судьба. Фома чувствовал опасность, но… смутную, грядущую, странным образом связанную с Великим Ханом, однако же исходящую не от него, а… определить, кто же из присутствовавших в шатре являлся источником опасности, Фома не сумел. А может оно и к лучшему, в недоброе время обрел он сей странный дар, и не до конца ясно, Бога ли благодарить за него, или совсем даже наоборот.

— Княс, сын княса, повелитель дальних земель, поведал странную историю… — Великий Хан говорил медленно, отчего в каждом слове, им произнесенном, Фоме чудился некий двойной смысл. Вот взять хотя бы "княс". То ли Великий хан не способен выговорить чуждое слово, то ли нарочно искажает титул, демонстрируя таким образом свое небрежение к Вальрику.

— Ложь, ложь, ложь! — Тут же взвыл шаман. — Вижу ложь! Вижу кровь! Вижу…

— Помолчи.

Как и в прошлый раз, шаман моментально замолчал, только недобро зыркнул на Великого Хана черным глазом.

— Еще не так давно я бы не поверил ни единому твоему слову, ибо некогда был настолько глуп и горяч, что сам заглянул на Проклятые земли. Тот поход принес мне седину и первые кошмары, которые, не стану скрывать, до сих пор преследуют меня по ночам. В тот поход со мною отправились десять бойцов, десять самых отважных, самых умелых бойцов, и зашли мы не так далеко — всего-то два конных перехода, а назад вернулся я один. Ты говоришь, будто Проклятые земли таят не больше опасностей, чем любые другие неисследованные территории, я же скажу: ты слишком молод, чтобы понять, насколько тебе повезло. Ибо те земли — вышедший на поверхность Темный мир, где обретаются демоны, мятежные души предателей и призраки убийц. Тварей, живущих там, я боле не встречал в Подлунном мире, чему искренне радуюсь, но видимо, мой народ чем-то прогневил Лунного коня, и…

— Стой, Великий Хан! — Шаман вскочил, и гневно зазвенели браслеты и колокольчики. — Нельзя чужакам говорить! Лжецы и лазутчики! Смерть им, как предками заповедано: конями рвать, пока не признаются в содеянном!

— Ай-Улы достаточно мудр, чтобы Боги снизошли до беседы с ним, однако же мудрость его заканчивается в тот момент, когда Ай-Улы открывает рот. Быть может, для сохранения мудрости Ай-Улы мне следует зашить ему рот?

— Хорошая мысля, — пробормотал Селим. И Фома испугался, что сейчас услышат, но нет, шаман если кого и слышал, то не Селима с его непотребством. Шаман съежился, по-видимому, угрозы Великого Хана имели обыкновение исполняться.

— Я смиренный раб, я лишь тревожусь за народ наш, о Луноликий, да не иссякнут годы власти твоей.

— Я сам в состоянии потревожится за народ, а ты, будь добр, помолчи, — Великий Хан провел ладонью над серым чуть изогнутым клинком, который держал на коленях, легко коснулся пальцами рукояти, и ласково погладил красные кисточки, прицепленные к ней.

— Повинуюсь Хану, да продляться дни его…

Разговор этот, невольным свидетелем коему стал Фома, весьма ему не понравился, а еще больше не понравился взгляд шамана и странный жест, который тот сделал, когда Великий Хан повернулся лицом к гостям. Будто нож невидимый в спину швырнул.

Ох и не к добру это!

— Отец моего отца пришел в эту Степь из иных земель, в которые теперь нам путь заказан. Отец моего отца желал мира детям Лунного коня, и сказал, что дом наш отныне будет здесь… и люди благословили его мудрость. Мы жили, растили табуны, радуясь, когда женщины и кобылицы приносили в степь жизнь, мы не воевали с людьми на том берегу реки, и с теми, кто отобрал прежний дом… — смуглые пальцы замерли над клинком. — Но Два Перегона Лунного коня тому в стойбище явился гонец из рода Степного сокола, который поведал о том, что в Степь снова пришли люди Кандагара, отобравшие наш прежний дом.

— Кандагар? — Вальрик аж вперед подался. А хан, кивнув, продолжил.

— Страна эта лежит на востоке, за рекой, и мы мало знаем о ней. Те, кому выпало ходить к границам Кандагара, рассказывали о городах, где дома один на одном стоят, дороги выложены гладким черным камнем, а бегают по ним с лошадьми наравне звери железные. Еще говорят, что правят Кандагаром демоны, а людям под ними живется богато и вольготно, ибо демоны мудры и о подданных своих заботятся. Знавал я и тех, кто сладостью речей обманут, уезжал туда вместе с родичами, но не знаю ни одного, кто бы назад воротился. Оттого и думаю, что лгут про вольготную жизнь, не бывает такого, чтобы демон человеку добра желал.

— Не бывает, — подтвердил Вальрик, и Фома мысленно согласился с ними. Сам рассказ Великого Хана завораживал, Фома наяву представил себе и города, такие, как на выцветших картинках из старых книг, с узкими, но необычайно высокими домами, в каждом из которых целый город поселить можно, с широкими черными дорогами — вещество, которым их покрывали, звалось "асфальт" — и самодвижушимися повозками-автомобилями. Фома, наверное, душу бы продал, чтобы хоть раз прокатиться на автомобиле.

Выходит, в Кандагаре кроме снарядов и смертельного газа есть и другие, гораздо более мирные чудеса.

— Роду Степного Сокола предложили принять власть Кандагара, но гордые и неразумные дети Сокола отказались… во времена отца моего отца и им пришлось покинуть привычные пастбища, Соколята не забыли этого, уверенные в силе своей, пришельцев по слову шамана казнили и головы их отослали в Большое стойбище Зеленых шатров в качестве ответа.

Хан замолчал, а Фома вдруг понял, что произошло дальше, это понимание являлось частью приобретенного опыта и вместе с тем пугало куда более невнятного предчувствия грядущей беды.

— Нет больше в степи Соколов, не придут они на ежегодный праздник Светлой луны, не раскинут сизые шатры, не спляшут танец, не подарят нашим юношам женщин своих и не примут ответного дара. Сотнями и сотнями исчислялись табуны рода Степного Сокола, храбрые воины стерегли их от жадных рук чужаков, прекрасные женщины качали на руках младенцев, а мудрые старики песнями учили именам рода. Никого не осталось, все мужчины, все женщины, старики, даже младенцы двух дней от роду, даже лошади и собаки были уничтожены. Тот гонец был трусом, на коленях вымолившим жизнь. И то, что по велению новых хозяев, он должен объехать все стойбища Степи, рассказывая об участи рода Степного Сокола, служит ему и защитой, и наказанием. Наши законы говорят, что труса надлежит, привязав на спину дикой лошади, отпускать в степь, но я запретил трогать этого человека. Пусть живет, пусть помнит.