— Пора выезжать! — весело заключила я и поднялась, кое-как вытянув небольшой чемодан из-под стола. Но Тодд, явно, моего искрящегося яркими вспышками энтузиазма не разделял.

— Обещай, что позвонишь, как доберёшься до дома. — печально пробормотал он и резко затих. Похоже, решался поцеловать меня или нет. Но не стал. И за это я была ему бесконечно благодарна.

Теплое солнце Лос-Анджелеса, казалось, забиралось под мою, побледневшую и успевшую отвыкнуть от Калифорнийской жары кожу, разливая по телу мягкое, ни с чем не сравнимое тепло и безмятежность.

Осталось всего каких-то двадцать миль! — предвкушала я скорую встречу с родными и с НИМ, когда торопливо запрыгивала в одно из десятка такси напротив входа в аэропорт.

Я намеренно не стала оповещать родителей о своём приезде. Хотела сделать сюрприз, да только он получился каким-то смазанным…

Дома меня встретила какая-то измождённая, как будто не выспавшаяся мама:

— Моя девочка приехала! — подлетела она ко мне и стиснула в объятиях настолько сильно, что показалось ещё чуть-чуть и рёбра рассыплются в мелкие щепки.

Рёбра! — содрогнулась я, вспомнив о недавней травме Виталия.

— Доченька… Мы не ждали тебя так рано! И нужно было предупредить, я бы встретила тебя в аэропорту! Ты на каникулы или пока на уикенд? — эти и ещё десяток мелких, маловажных вопросов сыпались из неё, как бисер с разорванных бус.

— Мама! Мама! Подожди! — притормозила я её. — Скажи лучше, где отец и как вы тут вообще? Что-то ты какая-то уставшая! Случайно, не приболела, мамуль?

— Нет, милая. Просто работа вымотала. Очень сложные герои у Ховарда. Я и ещё одиннадцать…(представляешь, целых двенадцать гримёров задействованы в съёмках) уже на грани нервного срыва! — устало улыбнулась мама. — Но осталось немного. Через две недели заканчиваем со всеми этими ужасами…

— Ну хотя бы так. Никогда не видела тебя такой измученной.

— Ладно! — махнула она рукой. — Идём на кухню. Я готовлю свой фирменный клэм-чаудер и мясной хлеб. Сегодня Огановские придут на ужин.

— Мамочка! Я так соскучилась по твоим крем-супам… — расцвела я, а сердце заплясало при упоминании любимого.

— А я соскучилась по тебе, мои милая! — снова обняла она меня. — Папа с Виталием уехали на рыбалку, грозились принести на ужин рыбу. Представляешь? Но я-то знаю эти их вылазки! Поэтому и подстраховалась с ужином. Вряд ли мы дождёмся от них рыбу! — развеселилась мама.

— Опять на этом корабле, где разрешено свободное распитие спиртного и азартные игры? — мой закатистый смех "перекричал" её. Невероятно по ним соскучилась!

— Да! — усмехнулась мама. — Ты знаешь, у меня уже не остаётся сомнений, что они просто туда от нас сбегают пару раз в месяц! Поэтому, на рыбу не особо-то и рассчитываю!

— А как Виталий?.. Восстановился после травмы? — осторожно зашла я.

— Да, слава Богу! Джесс очень переживала. Он же в коме был два дня… — покачала головой мама

— В коме??? — я добела в костяшках сжала край барной стойки.

— Мы не стали посвящать тебя в такие подробности. Сказали, когда уже всё самое страшное было позади. — она судорожно вздохнула. — Заканчивать пора ему с трюками. И так всё здоровье уже там оставил. Но ты же знаешь, какой он упрямый…

— Точно. — еле выдавила из себя я. Внутри всё дрожало и колотилось от таких новостей. — Я пойду к себе, мамуль. Что-то устала от перелёта…

— Может перекусишь, Златуль? — предложение застало меня на середине лестницы.

— Не хочу пока. Они же скоро придут?

— Через полчаса! — донеслось сквозь шум воды на кухне.

Боже! У меня только тридцать минут, чтобы совладать с сорвавшимся с цепи сердцем, эмоциями и хлещущим в венах адреналином!

Прошло уже два часа, как Огановские должны были быть у нас. Но!..

Отец звонил и Виталию и Джесс — тишина.

— Наверное, преждевременные роды! — заламывала руки мама. Она была, как на иголках. — Бедняжка! В восемь месяцев — ещё опаснее, чем в семь. — бормотала она себе под нос, передавая свою панику и нам.

— Алла, не накручивай себя! Мало ли что… Вот увидишь, всё будет хорошо! — старался успокоить её отец.

— Ну а что ещё может быть? — Сокрушённо причитала мама. — Виталик хотя бы перезвонил! Знает же, как мы волнуемся! — краем уха улавливала я её, нетерпеливо вглядываясь в темноту за окном и покусывая губы. Спустя пару минут моё волнительное ожидание было вознаграждено прибытием белого роллс-ройса Виталия, припарковавшегося рядом с нашим особняком.

— Приехали! — взволнованно оповестила я родителей и поспешила к ним в гостиную.

Но на пороге появился он один. Бледный. Измождённый. Шокированный…

Всё, что я запомнила за оставшиеся часы этого вечера, — потухшее, безжизненное лицо Виталия и нетерпеливые вопросы мамы о Джессике и малышке, рвущиеся сквозь рыдания. А ещё его короткие, чуть живые ответы, как кинжал, вонзающиеся в сердце: "Джесс больше не придёт." "Сердечный приступ". "Дочку спасти не смогли…"

Отец увёл убитого горем друга на кухню, запретив нам приближаться к нему со своими, льющимися рекой слезами. И, как я поняла, просто накачивал его бурбоном, решив, что это сможет хоть немного отключить от реальности и облегчить страдания человека, лишившегося в одночасье сразу двух любимых людей.

Я же закрылась у себя в комнате и ревела, как никогда в жизни, чувствуя и переживая его боль, как свою… Кусая кулаки и стискивая зубы, чтобы не завыть в голос. До тех пор, пока хватало воздуха в лёгких. Потом вдыхала через рот, минуя заложенный, распухший нос и каждый раз с этим вздохом наружу высвобождался упрямый, рыдающий всхлип.

В эту ночь уснуть я не смогла, пытаясь понять, что происходит внизу. Пару часов слушала тишину, а потом не выдержала и тихо спустилась вниз.

До рассвета оставался час, а я стояла посреди нашей тёмной гостиной, наблюдая за спящим любимым и борясь с одурманивающим желанием погладить его волосы и утешить, облегчить боль. Рука неуверенно потянулась к тёмным, растрёпанным волосам, но я не посмела. Закусив губу, давила душащие меня рыдания. Скрытая завесой темноты и его неспокойного сна, я продолжила просто смотреть… Как и все последние семь лет…

Прошла неделя.

Вначале он уехал. Просто бросил машину возле нашего дома и, пока все спали, сел на свой мотоцикл и укатил в неизвестном направлении.

Появился только накануне похорон, организованных Бог знает кем. Предполагаю, что братьями Джессики. Хотя, возможно, Виталий как раз этим и занимался в своё двухдневное отсутствие. Мы не спрашивали об этом. И он молчал. Вообще молчал — не проронил не слова за все эти дни.

Родители очень переживали, но как помочь, как облегчить его боль, не могли понять. А что уж говорить обо мне и моём любящем сердце, сжимавшимся каждый раз, когда я смотрела на него. Убитого горем, удручённого. С тенями, залёгшими под безжизненными, потухшими глазами.

Всё эти дни отец пытался пробиться к нему, словно, сквозь толщу возведённого вокруг саркофага. Но до сих пор не смог.

Я погрузилась в какой-то вакуум, затянутое полиэтиленом пустое пространство, где все, в большей степени, молчали. Или, в лучшем случае, вздыхали. Горько и тяжело.

Мама была вынуждена работать в прежнем режиме, а сейчас это — с раннего утра и до глубокой ночи. Отец же, не добившись от Виталия отклика, отправился со съёмочной группой на три дня в Сан-Франциско. Ну а мне было поручено присматривать за нашим безутешным соседом.

Вот только как это сделать, если он никого и близко к себе не подпускал?

Эмбер, с которой мы не виделись почти полгода звонила каждый день и зазывала на различные рождественские мероприятия. Но каждый раз я отказывалась — не было желания. И сил, если честно, тоже. А сегодня я, всё-таки, согласилась. Не хотелось ещё больше обижать подругу, тем более, что собирались мы на ежегодный корабельный парад Marina Del Ray. Моё любимое рождественское развлечение.