Он действительно поправился и, когда стал совсем здоров, стал выходить в море с рыбаками. Он показал им новый способ плетения сетей, что увеличило их улов. Он также ходил в кузницу и работал с кусками металла, найденного им в холмах, пока не выковал себе меч. Он упражнялся с ним, словно в будущем это ему могло понадобиться.

Леди с Труаном часто ходили в холмы, в том направлении, где народ Варка никогда не бывал. У людей Варка были там полудикие овцы, которых держали для стрижки, там были олени и другая дичь — хорошее дополнение к рыбе; но там было также и кое-что от Древних.

Когда люди Долины пришли с юга в эту страну, она не была пустошью. Но Древних осталось очень мало, поскольку многие ушли неизвестно куда. Оставшиеся вели небольшую торговлю, жили в высоких пустынных местах, и их почти никто не видел.

Очень странно, что Древние не все были одной породы, как люди в Высоком Халлаке: некоторые из них были чудовищами. Но в остальном они не были страшными, хотя продолжали отдаляться. После них осталось много мест, где они когда-то строили цитадели. Места Власти. И этих мест люди избегали, потому что там у них появлялось ощущение, что нельзя тревожить древнюю тишину этих мест и что если кто-нибудь станет слишком громко кричать или повелительно звать, он может получить ответ от того, с кем лучше не встречаться.

Были места, где все еще держалась власть и влияние Древних. Только очень храбрый и безрассудный человек мог рискнуть иметь с этим дело. Ходили слухи, что иной раз человеку везло и исполнялось его заветное желание, но в конце концов получалось так, что ему от этого становилось только хуже.

Одно из таких мест находилось в холмах над Варком: охотники и пастухи держались от него подальше. Случалось, что животные, которых пасли или за которыми приглядывали, блуждали в тех местах. Но Зла там не замечалось: просто, если кто-нибудь из людей случайно попадал туда, ему почему-то становилось стыдно, словно он нарушил покой тех, кого не следовало тревожить.

Невысокие стены, не выше человеческого плеча, огораживали пространство в форме пятиконечной звезды. В центре ее находился пятиугольный камень, служивший алтарем.

В остриях звезды лежал песок разных цветов: красный, голубой, серебряный, зеленый и, наконец, золотой.

Ветер, видимо, никогда не дул внутри этой ограды, а песок всегда лежал гладко, будто только что насыпанный.

С наружной стороны стен угадывались остатки сада, заросшего травой. Эфрика приходила сюда раза три-четыре собирать травы. Когда появились чужеземцы, она привела их туда, а потом они ходили одни. Но никто не видел, что они там делали.

С такой прогулки Труан принес металлический слиток и сделал из него меч. Позднее он снова принес металл и сделал кольчугу. Сделана она была так искусно, что Калеб и рыбаки, следившие за работой Труана, диву давались, как ловко он вытягивал металл в нитку и делал из нее соединяющие кольца. За работой он всегда пел, но слов его песни никто не понимал, а сам он выглядел в это время погруженным в сон.

Леди Эльмондия часто приходила в кузницу, когда он работал. Ее руки крепко сжимались, будто она тоже хотела что-то делать. Глаза ее становились печальными, и она уходила опустив голову, точно видела что-то роковое, носившее в себе зародыш оставшегося зла. Но она никогда ничего не говорила и не пыталась остановить его работу.

Однажды в начале осени она встала до появления луны и тронула за плечо Эфрику, лежавшую на своей постели. Труан спал, а они вышли из дома и пошли по тропе вверх. Когда они поднялись на холм, вышла луна и осветила им путь.

Леди Эльмондия шла впереди, а Эфрика — за ней. Каждая несла в одной руке узелок, а в другой — ясеневую палочку, очищенную от коры и серебрившуюся в лунном свете.

Они прошли через старый сад. Леди перебралась через стену. Ее ноги оставляли на гладком серебряном песке следы. Эфрика, идущая за ней, ступала точно в эти следы. Так они дошли до пятиугольного алтаря.

Развязав свой узелок, Эфрика достала красиво сделанные восковые свечи, пахнущие сухими травами, и поставила по одной в каждом углу звезды-алтаря, а леди в это время развернула свой узелок и достала чашу, грубо сделанную из дерева явно неопытными руками. Так оно и было: леди сама втайне резала ее. Она поставила чашу в центр звезды и насыпала в нее песку, взятого понемногу из каждого угла. Серебряного песка она взяла двойную порцию. Чаша наполнилась до половины.

Затем она кивнула Эфрике — они все делали молча, не нарушая тишины. Мудрая Женщина набросала вокруг чаши полные горсти белого порошка, а затем леди Эльмондия заговорила.

Она взывала к Имени и Власти. И ей ответили. Из темноты ударил белый огонь и воспламенил белый порошок.

Пламя было таким ослепительным, что Эфрика вскрикнула и закрыла глаза. Но леди Эльмондия твердо стояла и пела. И пока она пела, пламя продолжало гореть, хотя порошка уже не было… Она снова и снова повторяла некоторые слова. Наконец она подняла руки, и когда она их опустила, пламя погасло.

Но вместо чаши на алтаре стоял кубок, сияющий, точно серебро. Леди взяла его, быстро завернула и прижала к себе, как сокровище, по ценности равное ее жизни.

Свечи сгорели, но нигде не оставили капель воска: камень был чистым. Женщины повернулись и пошли. Когда они перелезали через стену, Эфрика оглянулась и увидела, как по песку пробежала рябь, и отпечатки их следов исчезли.

— Сделано, и хорошо сделано, — сказала леди устало. — Теперь остался только конец.

— Желанный конец, — робко сказала Эфрика.

— Будут двое.

— Но…

— Двойное желание имеет свою цену. У милорда будет сын, который, как написано на звездах, будет ему компанией. Однако на страже будет другая.

— А цена, леди? Ты знаешь цену, милая подруга, лунная моя сестра?

— Нет, — покачала головой леди.

— Знаешь! Мы вместе бросали пророческие руны. Наступит время, когда один должен будет уйти, а другой остаться. Это время придет рано или поздно — для благой цели это неважно. У милорда будут те, кто станет смотреть за ним. Не гляди на меня так, лунная сестра. Мы с тобой знаем, что в такой разлуке двери остаются открытыми, хотя тусклые глаза этого мира плохо видят. Нашей долей должна быть радость, а не печаль.

У леди Эльмондии было, как всегда, печальное и спокойное выражение лица, но сейчас казалось, что ее окутало какое-то сияние, какая-то особая прелесть, когда она внесла кубок в дом.

Она налила в него особого, самого лучшего вина Эфрики, подошла с полным кубком к ложу своего мужа и положила руку на его лоб. Он проснулся. Она улыбнулась ему и сказала что-то на их языке. Он тоже улыбнулся и выпил половину того, что было в кубке. Она выпила остальное. Он протянул к ней руки, она легла с ним, все было выполнено. За это время луна зашла и первые лучи солнца осветили небо.

Довольно скоро стало заметно, что леди беременна: женщины деревни стали меньше бояться ее и свободно рассказывали о том или ином, что помогает женщинам в таком положении. Она всегда ласково благодарила, и они приносили ей маленькие подарки — полоску тонкой шерсти или пояса, или какую-либо еду, полезную для беременной. Она больше не ходила на холмы, а работала по дому или иногда сидела, молча уставившись в стену, будто видела что-то, чего не видели другие.

А Труан все больше становился своим в деревне. Он отлучался с Омандом в Джурби по торговым делам, и по возвращении Оманд с большим удовольствием говорил, что лорд замечательно торговался с салкарами, получив больше барыша, чем за многие предшествующие годы.

Наступила зима. Люди не отходили далеко от своих домов, кроме как в канун Юла, когда был праздник Конца Года. Женщины бросали в костры плющ, а мужчины — остролист, чтобы наступающий Год Горского Змея принес им удачу.

После ранней весны пришло лето, все чаще в деревне стали появляться на свет дети. Эфрика помогала при родах. Леди Эльмондия больше не выходила. Некоторые из кумушек видели ее и качали головами, потому что ее тело грузнело, а лицо было очень худым и руки как палочки, а ходила она уже через силу. Но она улыбалась и казалась довольной, а ее лорд не обращал никакого внимания на перемену в ней.