У меня в голове промелькнула догадка, зачем это сделали и за что мог зацепиться провод. Судя по лицу Строгова, отошедшего к окну и пытавшегося подкурить сигарету, у него тоже. Но было уже поздно.

МЫ все трое услышали легкий щелчок, звон от упавшей чеки.

– Беги! – Заорал Строгов дурным голосом и практически молниеносно выпрыгнул в окно.

Вот это у человека рефлексы – секунда дела, и он уже в безопасности. Не то, что я. Забавно, когда знаешь, откуда придет смерть, и знаешь, что ждать ее недолго, время словно бы замирает, останавливается. Мысли становятся необычайно точными, быстрыми. Эх, если бы научиться так думать и в обычной обстановке…

У меня все еще был шанс спастись – я мог просто последовать за Строговым. Не так изящно и грациозно выпрыгнуть, словно обезьяна, а скорее выпасть, как мешок. Впрочем, имеется ли разница в том, как именно свалить отсюда? Главное, что я смог бы уйти от взрыва.

Однако я поступил иначе.

Вместо того чтобы спасать собственную шкуру, как собственно и должен делать порядочный и уважающий себя колонист, я бросился к замершей, ничего не понимающей Анне. Прямо на бегу я схватил ее и поволок к двери, фактически взвалил на себя, и, не снижая скорости, скорее даже пытаясь ее набрать, бросился к двери, прочь из номера.

Но как бы не был быстр мой рывок, как бы быстро я не отреагировал на звук вылетевшей чеки – времени у меня было мало, и я уже понял, что не успеваю.

Не знаю, как я исхитрился, но на бегу умудрился швырнуть Анну вперед, прямо в дверной проем, попытался выскочить и сам, но не успел. Немного, но не успел.

Грохот, свист, боль в спине, шее, ногах. Адская боль, будто бы в тебя воткнули толстенные иглы, а затем начали их шевелить из стороны в сторону. Или же будто бы гигантские разъяренные птицы вцепились в тебя своими лапами с длинными когтями и рвут плоть, разрывают тело.

Я прямо‑таки чувствую, как мое тело пронзают тысячи этих когтей‑игл. Боль такая, что ты готов сам себя убить, лишь бы это все закончилось.

И все закончилось. Темнота навалилась на меня, поглотила…

***

Земля мягко толкнула в ноги. Строгов приземлился легко и просто. А что тут прыгать? Второй этаж всего. Годы, проведенные в десантуре, приучили и к более жестким «приземлениям». К примеру, на Алисе, когда пришлось прыгать прямо в воду, причем с высоты нескольких десятков метров. А ведь тогда он был экипирован не в пример тяжелее. Так мало того, что сигать в воду с большой высоты пришлось, так еще и плыть потом к берегу. Тогда это казалось чем‑то нереальным. Но и сам Строгов тогда едва вышел из учебки. Затем были другие операции, было сложно, было легко, но он справлялся.

И вот, решил, наконец, спустя несколько десятилетий участия в войнах остепениться и осесть. Выбрал вполне заштатную планетку, которой владела ничем не выделяющаяся на фоне других корпа, обычно выводящая свои планеты до уровня аграрных и на этом останавливающаяся.

Все начиналось просто великолепно – пару лет в гарнизоне, получение в качестве премии земли, постройка на собранные за много лет службы сбережения небольшого ранчо или даже деревушки и воплощение в жизнь собственной мечты – построение общества таким, каким он его видел сам. Пусть и в пределах всего одной деревни.

Строгов планировал ввести нормы и идеи, которые существовали на его родной планете, его родине. Однако хотел устранить все те недочеты, которые там были. Например, вот эта вот «коллективность», эти собрания, порицание всем коллективом «виновника торжества» или глупое усреднение всех под одну гребенку.

Работаешь больше других? Хочешь большего комфорта? Почему нет – стремление, а главное твои результаты и достижения должны идти на благо, должны помогать достичь желаемого. А не так, как случилось у него – «скромнее надо быть», «зачем оно тебе»? Строгов хоть и был ярым приверженцем идей Маркса, однако видел в них слабые места, которые не хотели признавать другие. Идея – как механизм. Он может быть совершенен, но это не значит, что его нельзя улучшить, модифицировать. Всегда есть что‑то, что можно изменить, заставить это работать быстрее, эффективнее или, как считал сам Строгов, «правильно».

Правда, вся его великолепная идея и мечта практически разбилась. А всему виной то, что вместо спокойной планеты он умудрился попасть на Хруст. И все пошло кувырком. Как только он это понял, попытался поднять сослуживцев, предлагал написать совместный рапорт в штаб‑квартиру. Тогда и обрел врагов в лице офицеров гарнизона, которых ситуация полностью и всецело устраивала.

А затем и сослуживцы стали обходить Строгова стороной. Еще бы, им ведь кинули кость, предложили заработок помимо жалования. Все уже поняли, что остаться на Хрусте не получится, и теперь активно рвали задницы, пытаясь заработать как можно больше. Никто не хотел и не пытался изменить ситуацию, вернуть все в нормальное русло. Те немногие, кто был солидарен со Строговым, лишь разводили руками – мол, что мы можем сделать против коменданта?

Но Строгов был упрям. И это его упрямство привело к тому, что он вынужден был уйти в колонисты. Пусть и не в рядовые, став егерем.

Однако хрен редьки не слаще. Вместо спокойной размеренной жизни наступили времена, мало чем отличающиеся от тех, когда он служил в ВКС.

Вот, например, сейчас. Мог ли он подумать, подписывая контракт с «Гарден», что ему придется выпрыгивать в окно, чтобы избежать взрыва гранаты?

А что придется выживать, умирать, восстанавливаться в клоне? Когда он в последний раз попадал в клон‑центр? Лет двадцать назад, наверное…

Это ж надо, в самых горячих точках, в сражениях с чужими, на диверсионных и разведывательных операциях выживал, а здесь, на Хрусте, где из противников только всякий сброд, одни колонисты – сдох. Парадокс…

Над головой грянул взрыв.

А, черт…

Строгов развернулся и бросился к двери служебного входа.

Повинуясь привычкам, выработанным за время службы, он притормозил на углу и аккуратно выглянул.

Оп‑па!

В слабо освещенном переулке мелькнули несколько теней. Трое или четверо заскочили внутрь помещения, один остался возле входа.

Это еще что за «чуды‑юды»?

Строгов выждал несколько секунд, давая возможность тем, кто уже заскочил в помещение, отойти подальше. Затем поднял ком земли и бросил в сторону.

«Часовой» тут же уставился туда, куда и целился Строгов. В это время он сам медленно, не спеша подобрался к противнику, взял на удушающий.

Часовой попытался вырваться, задергался, однако это ему не помогло – Строгов слишком часто применял этот прием, слишком отработаны были все движения, и шансов вырваться из его захвата не было даже у более натренированного противника.

Строгов осторожно опустил тело на землю и проверил пульс. Жив, дурик. Хо! Так он его знает! Это ж Хэдшот (прим. автора: сленговое название попадания в голову, выстрел в голову с летальным исходом).

Строгов знал этого типа. Один из вечных дружков Костика Ящерицы. Свою кличку он получил как раз благодаря посильной помощи Строгова. В один из вечеров, во время посиделок в баре Кэса, Ящерица и компания пристали к парочке колонистов. Стандартная схема: кто такие, угости пивком, и далее по накатанной.

Колонисты оказались не из робкого десятка и предложили гопникам прогуляться на свежий воздух и там, в переулке, разобраться по‑джентльменски.

Ящерица принял предложение. Однако, прежде чем выходить из бара, Хэдшот вернулся к своему столику и взял припасенный там кусок трубы.

Строгов, к тому моменту уже успевший изрядно «нагрузиться», решил, что подобный ход конем не является честным, и поэтому пошел следом.

Когда он появился в переулке, уже шел жесткий махач. Один из колонистов валялся с проломленной башкой, второго Ящерица с дружками активно пинали ногами.

Строгов пинком в спину отправил Ящерицу в полет, а одного из его дружков взял на свой любимый прием. Хэдшот же не стал дожидаться, пока Строгов придушит его дружка, и кинулся вперед с трубой наперевес, намереваясь размозжить голову придурку, вмешавшемуся в столь славную битву, причем практически выигранную.