Дождавшись, когда крылатый друг закончит говорить, я, сделав жалостливые глазки, заканючила:

— Дракош, а, Дракош, а давай пойдем домой, а? Ну чего я тут, как инородное тело, валяюсь, порчу интерьер?

— Ты, мать, часом не бредишь? Как я тебя полудохлую через портал протащу, ты на ногах-то стоять не можешь! — запыхтел, как самовар, гадский медбрат.

Я посуровела:

— Значит, так, у меня там черт знает что происходит, и я не намерена больше тут оставаться, поэтому зовешь мага, снимаешь с меня защиту, он накладывает иллюзию, и мы отправляемся домой. И не забудь отправить назад своих мордоворотов, которые шлангами в углу притворяются.

— Но Даша…

— Я все сказала: или через пять минут мы оказываемся дома, или чей-то мир лишается всех преференций, а лично ты встаешь на счетчик.

— К-к-какой счетчик??! — прозаикался взбледнувший товарищ.

— Еще не знаю, но подозреваю, Сосискин придумает. — Я была непреклонна, как работодатель, у которого клянчат повышения зарплаты.

— Дрянь ты, Дарья Петровна, не успела оклематься толком, как уже нервы треплешь!

— Совесть-то поимей, правнук черепахи Тортиллы, я и так, считай, семь дней была тиха и недвижна, как могильная плита.

— Лучше бы ты еще столько же пролежала как колода, — пропыхтел большой брат и отправился на поиски Кефира.

Я же попросила Оранжевую помочь мне доковылять до зеркала, уж больно хотелось посмотреть, во что превратилась за время болезни. Увидев свое отражение, в ужасе отшатнулась. На меня смотрел зомби с землистой кожей, провалившимися глазами и заострившимся носом. И это не считая всклокоченных полуседых волос. Посмотреть, что у меня со спиной, не могла, потому что на мне, как корсет, была затянута повязка. Но драконочка меня успокоила, сказав, что шрама видно не будет, мол, Пра дала какую-то мазь, и меня ею мазали каждый день. Дабы не вводить себя в уныние, зажмурилась, да так и стояла с закрытыми глазами, пока Кефир делал из меня майскую розу.

И вот спустя почти десять дней я вернулась в родные пенаты. Как прошел переход, лучше не вспоминать. Хорошо, Дракон открыл портал сразу в мою комнату, и нес меня на руках Синий, иначе я бы просто рухнула в обморок перед детишками. Только из чистого упрямства смогла выйти к народу, предварительно дав разрешение запустить ребятишек в дом. Сама же выползти на улицу не смогла бы и под расстрелом.

Когда в обнимку с Драконом, непринужденно хохоча (кто бы только знал, чего мне стоил этот беззаботный смех и как была напряжена рука друга, обнимающая меня за талию), вышли в гостиную, смех костью застрял в горле.

Передо мной стояли бледные тени тех демиурчиков, которых я знала. Стальные взгляды, бесстрастные лица, расслабленные позы, которые могли обмануть только идиота. Они все повзрослели, а у Кабана и Плюшки даже исчезла их детская припухлость на щечках. Передо мной стояли бойцы, привыкшие ежедневно смотреть в лицо старухи с косой. Я отправляла на бойню детей, а получила машины для убийства. Даже хрупкая Цветочек и эфемерный Гламур наводили на меня жуть своей бесстрастностью.

Ничего не выражающим голосом Кабан отдал приказ поприветствовать командира. Это стало последней каплей.

— Вы что, охренели? Вы чего застыли, как неродные? Я вернулась с политических маневров, а подразделение превратилось в роту деревянных солдат старины Урфина Джюса.

— Это все, капитан? Если да, то нам необходимо заступать на посты: с наступлением ночи колдуны активизируются, и надо успеть занять позиции, — все таким же ровным голосом просветил меня старшина.

«Мать, по ходу, салаги обиделись, что тебя так долго не было», — почесала в затылке догадливость.

Ответить мне не дал Сосискин, в чью голову пришли аналогичные мысли:

— М-дя, никак детишки надулись, что тетя Даша малек подзадержалась по общим делам, а вам тут пришлось чуть-чуть повоевать.

— Не чуть-чуть, а постоянно, — буркнул под нос Лель.

— А ты что, урюк, думал, чай с плюшками постоянно пить будешь?

— Нет, не думал, но можно было вернуться и пораньше, нас тут каждый час атакуют.

— Вот-вот, — поддакнула Мальвина, — пока вы прохлаждались, мы держали оборону. Приходите довольные жизнью и еще имеете наглость спрашивать, что с нами случилось!

— Да ты хоть знаешь, что нам пришлось пережить? — задохнулся от гнева пес. — Дашку…

— Сосискин, не надо. — Я отрицательно покачала головой и сделала осторожный шаг вперед.

Молясь, чтобы мне не стало плохо в самый ответственный момент, выдала тронную речь:

— Я прошу у вас прощения за то, что задержалась, поверьте, у меня были на то веские причины. Но повторюсь, прощу прощения, а не оправдываюсь.

Переведя дух, повысила голос:

— И не хрена мне тут из себя униженных и оскорбленных корчить! Это война, мать вашу, война, и на ней или тебя грохнут, или ты грохнешь. И никто не обязан прикрывать ваши жалкие задницы. Так что берите их в охапку и валите защищать рубежи нашей малой родины. И зарубите на своих аристократических шнопаках — на обиженных один всем известный прибор кладут!

Едва они вышли за дверь, я обессиленно сползла по стеночке. Вокруг меня закудахтали и поволокли мое тельце в спальню. Пользуясь упадком сил, Оранжевая вколола мне лекарство, заставила проглотить пилюлю и улечься в кровать. В состоянии лежа я проводила заседание штаба.

Сначала Зорро, Тайка, Мечник, Головастик и Федор отрапортовали о состоянии дел на фронте. Дело было труба. Не успели солабоны вернуться в лагерь после работы на бойне, как тут же начались магические наезды жаждущих дармовой силы колдунов. И если поначалу нападали по одному, то вот уже четвертый день на приступ шли отряды по десять-двадцать человек. Ребятишкам действительно приходилось туго: помимо постоянных нападений колдунов на улице свирепствовал мороз. С наступлением ночи к холоду и колдунам добавлялись буран и жаждущая свежатины нежить.

Потом слово взяла я. Перво-наперво приказала всем молчать про покушение. Далее поделилась своими выводами о природе силы Наместника и попросила Ырка и Норкса вспомнить, не попадалось ли им на глаза хоть какое-то упоминание об этом гаде. Профессура зависла надолго. Я практически заснула, когда орк, прокашлявшись, осторожно сообщил, что на заре его туманной юности, случившейся аккурат лет так девяносто назад, он прочел одну легенду о прекрасном, но бедном юноше, который отдал свое сердце демону в обмен на власть и богатство.

— На хрена нам этот покрытый нафталином фольклор? — чеша лапой ухо, зевнул Сосискин.

— У каждого народа есть такая сказка, — согласилась с ним память, прекрасно осведомленная о том, как я читала детские книжки, в которых через одну повторялся данный сюжет.

— Легенды не возникают на пустом месте, — неодобрительно качнул головой Норкс, — и невежливо не дать коллеге высказаться до конца.

Ырк благодарно кивнул и продолжил:

— Меня заинтересовал этот рассказ, и я начал искать подтверждение описанным событиям. На это ушло много лет, увы, нигде ничего подобного больше не встречалось. Когда я почти отчаялся, — (в этот момент моя невоспитанность зевнула, потому как мы с ней обе прекрасно знали, что сейчас нам скажут), — то случайно нашел описание одного ритуала — пожала руку своей незримой собеседнице.

Дальше орк пространно пересказал роялистый сюжет. Я скептически заломила брови, Сосискин нахально похрапывал, драконы откровенно скучали.

— Ритуал был проведен в Гнилой пустоши, собственно говоря, после этого то место и стало так называться, — как гром среди ясного неба прозвучали слова Головастика. — Только не было никакого бедного юноши, был некромант средней руки, отчаянно стремящийся к могуществу. И никаких запрещенных книг он не воровал, демон пришел к нему сам.

— Откуда сведения? — тут же оживилось любопытство.

— Гоблины умеют маскироваться, — хмыкнул зелененький.

— Как имя того некрофила? — хрустнула пальцами жажда деятельности.

— Он его моему предку как-то не назвал, да тот, знаешь ли, особо и не настаивал на знакомстве, — скривил рожу шаман.