— Вот как? — ректор Стортон вздернул брови. — И что же это? Ваши конспекты? Возможно, этот ободок с драгоценностями, подаренный вам одним из многочисленных почитателей?

Ах, ободок… Ректор Стортон был бледным от злости, и я только сейчас поняла, почему. Думает, что я принадлежу ему и не имею права принимать подарки от других мужчин? А где же «меня не интересуют ваши похождения»?

Ох, Лаура, попадись мне! Она ведь явно понимала, что делает. Хотела немного взбодрить ректора Стортона? Преследовала свои интересы? Развлекалась?

Ну уж нет, я ничего не буду объяснять! Это только мое дело.

Я сдернула ободок с головы и бросила его на стол к остальным своим вещам.

— Если книги и деньги не помогут снять с вас проклятье, у меня остается еще одна вещь, которой я крайне дорожу. Моя невинность. И я готова отдать ее вам, ректор Стортон, лишь бы больше никогда вас близко не видеть!

Выпалив это, я замолчала и зажмурилась. Разумеется, я не дорожила своей невинностью так, как дорожила своим целомудрием, например, Лаура Уортон, которая рассчитывала на удачный брак.

Я просто вовсе не хотела иметь никаких контактов с мужчинами и гордилась тем, что смогла этого избежать. Разумеется, мое мнение бы, наверное, поменялось, если бы речь шла о взаимной любви, о браке, но…

К низвергнутым все.

Хочу с этим покончить.

— Вот как, Танг, — голос ректора Стортона вдруг прозвучал так близко, что я невольно открыла глаза. — И когда же вы готовы будете отдать мне… это?

— Чем скорее, тем лучше! Лишь бы от вас избавиться! — бросила я.

Дальше время совершило какой-то странный прыжок, потому что мне казалось, что все произошло за доли секунды. Вот ректор Стортон буравит меня напряженным взглядом, а вот — прижимает к себе и целует, яростно, зло, до боли в губах и до невозможности вдохнуть.

Тот поцелуй, который состоялся между нами утром, не шел ни в какое сравнение с этим. Этот был похож на ураган, меня подхватило им, как щепку, было страшно и невозможно даже вдохнуть.

Ректор Стортон держал меня за талию, прижимал к себе так сильно, что было больно, сердце колотилось где-то в горле и колени слабели.

Когда он отстранился, я не сразу вспомнила, как нужно дышать. Открывать глаза не хотелось тем более: между нами все было таким сложным… Пока я считала про себя до десяти, чтобы успокоиться и не дать поднимающейся изнутри магии вырваться наружу — боюсь, радугами бы украсилась целая академия, — пальцы ректора Стортона схватили меня за подбородок.

— Ну так как, Танг? Не передумали?

Его тон был похож на ушат ледяной воды. Распахнув глаза, я прищурилась.

— Нет. Я готова отдать все, что угодно, чтобы никогда больше не иметь с вами дел. И я никогда не передумаю.

— Вот как.

Ректор Стортон отстранился, а затем подошел к столу. Провел кончиками пальцев по стопке книг, взял в руки ободок с сапфирами и поднес его к глазам.

Лучи вечернего солнца раскрашивали фигуру ректора Стортона теплым желтым светом, его кожа казалась белой, как шелк, и такой же завораживающе гладкой. Свет запутывался в светлых волосах, собранных в пучок сзади, играл в гранях сапфиров.

Невольно любуясь этой картиной, я упустила момент, когда лицо ректора Стортона исказилось злобой, и он, замахнувшись, запустил сапфировый обруч в книжный шкаф.

Стеклянная дверца разбилась с громким звоном, и ректор Стортон обернулся ко мне.

— Потрудитесь мне объяснить, Танг, почему вы побрезговали тем, чтобы принять от меня обычное платье взамен испорченного, а от других принимаете драгоценности⁈

— Это не ваше дело!

— Я ректор!

— А я адептка, потому не собираюсь отчитываться перед вами о своей личной жизни.

Лицо ректора Стортона, и без того светлокожее, побелело еще сильнее.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, адептка Танг, но снятие вашего проклятья подразумевает некие чувства, которые вы ко мне испытываете.

Мое сердце пропустило удар. Я не хотела об этом говорить, тем более сейчас, когда я в старом платье чувствовала себя глупо и беззащитно перед застегнутым на все пуговицы ректором.

— Это мое дело, а не ваше.

— Вот как, — рыкнул ректор Стортон, снова подходя ближе. Края его черной с красной оторочкой мантии взметнулись. — И что же вы собираетесь делать с этими… чувствами потом? Когда проклятье будет снято?

— Любовь — это такая глупость, — ответила я. — Она быстро проходит. Не вы ли это говорили?

Я ждала очередного окрика или грубости, но ректор Стортон выглядел таким же растерянным и сбитым с толку, как когда я его ударила.

Он приблизился ко мне почти вплотную и замер. Чего он ждет? Заката? Чтобы понять, разрушено проклятье или нет? Я не знала наверняка, что я должна отдать, и совершенно запуталась в собственных чувствах.

О чем я вообще думала, накладывая такое сложное проклятье? Влюбиться всей душой — а что это значит? Со мной никогда такого не происходило. Мне нравился ректор Стортон, я любила на него смотреть, любила его слушать. Мне нравилось, как он улыбается, когда препирается с Дрангуром, как ворчит, разговаривая с призраком Бена Тернера, как смотрит на меня — так, как будто я что-то значу, как будто я — самое важное, что есть рядом. Хотелось сделать так, чтобы он был счастлив, но в то же время — оказаться как можно дальше, чтобы он не разбивал мне сердце.

Это любовь? Я не знала.

— Глупость. Быстро проходит, — непонятным тоном проговорил ректор Стортон, не отрывая взгляда от моего лица.

Я вздрогнула, когда тяжелая горячая ладонь легла мне на живот, а затем ректор Стортон вдруг опустился на колени.

— Танг, — проговорил он, глядя на меня снизу вверх и продолжая меня касаться. — Я с ума по тебе схожу.

Взгляд синих глаз был непривычно открытым и бесхитростным, ни злости, ни привычной безэмоциональной маски, ни отстраненности. Там был — ураган.

Как же хотелось в это поверить!

— Единственная девушка, по которой вы должны сходить с ума, — это ее высочество принцесса, ректор Стортон. Прошу вас, не… — Голос мне внезапно изменил, пришлось запрокинуть голову, чтобы сдержать слезы, готовые хлынуть из глаз. — Не… Не мучьте меня больше. Хватит.

Несколько секунд ничего не происходило, и я наконец смогла взять себя в руки. Готова расплакаться, как какая-нибудь аристократка! Ну и куда это годится? А если бы меня сейчас увидела мачеха? В объятьях мужчины, который помолвлен с другой, прошу его оставить меня в покое. Прошу, а не метаю в него молнию! Даже не убегаю!

Как это стыдно!

Я закрыла глаза.

Приказав себе успокоиться, я сжала руки в кулаки. Хотела бы я отойти еще дальше, но я и так спиной опиралась на дверь.

— Ректор Стортон, прошу отпустить меня, — почти ровно проговорила я. — Эта ситуация, в которой мы оказались, недопустима и возмутительна.

— Танг. — Я, кажется, упустила момент, когда ректор Стортон поднялся, потому что голос его прозвучал совсем рядом, как будто он стоял напротив. — Провались все к низвергнутым, причем здесь ее высочество?

От возмущения я распахнула глаза. Выглядел ректор Стортон удивленно, как будто в самом деле не понимал, о чем я говорю.

— Как причем? Вы помолвлены!

— А, вот вы о чем, — ректор Стортон опустил взгляд и вдруг совершенно по-мальчишески почесал затылок. — Как же вы узнали?.. Это не имеет значения.

Не имеет значения! Помолвка не имеет значения? Он настолько не ценит свою невесту? И меня — тоже?

Мне стало так неприятно, что я развернулась и схватилась за дверную ручку. Бежать отсюда, бежать как можно скорее!

— Уннер, — ладонь ректора Стортона легла на мою. — Унни, стой. Я должен объясниться.

— Я слышала достаточно, — отрезала я. — Если вы не видите ничего плохого в изменах, то я не желаю в этом участвовать!

— Уннер! — окликнул ректор Стортон, пока я безуспешно пыталась открыть дверь. — Уннер-р-р-р…

Мое имя перешло в рык, я услышала треск ткани, и ладонь ректора, лежащая на моей, за доли секунды превратилась в лапу, рукав черной рубашки разошелся по шву.