— Нет.

— Принц?

— Тоже нет. Оливер герцог, но это не имеет значения. Мам…

— Герцог⁈ Что за мезальянс, оу-трэ, великий кит, об этом не может быть и речи! Рыбка моя, ты моя дочь, а я теперь хозяйка Трех Великих Морей. Ты не можешь выйти за какого-то герцога. Ты должна вернуться в море, и там я подыщу тебе достойную партию. Сына Речного правителя, к примеру. Очаровательный юноша.

Что?

— Должен тебя предупредить, Унни, — начал Оливер, — что если ты сделаешь хоть шаг по направлению к морю и согласишься на предложение своей матери, я буду вынужден взять тебя в плен и объявить войну всему подводному миру.

— Оливер… — вздохнула я. И он говорил мне о доверии? — Никакой войны не будет, потому что предложение я, разумеется, не приму.

Глаза мамы расширились, а затем она смерила Оливера взглядом и фыркнула. Русалки за ее спиной зашептались. Их было около пятнадцати, мужчины и женщины, все как один одеты в сияющее, похожее на рыбью чешую. Красивые до слепоты. Все-таки таких прекрасных людей не бывает. Люди созданы для того, чтобы ходить по земле, а эти существа — легкие, текучие, гибкие, одетые в блестящее — были созданиями для иного мира.

— Можем мы поговорить наедине? — повторила я слова мамы и кивнула ей за спину, намекая на наблюдающую за нашей семейной сценой небольшую толпу.

— Наедине? Ах, Селия, не обращай на них внимания, это мои ою-кор, придворные.

Она рассмеялась. Придворные. У моей матери есть придворные.

— Меня зовут Унни, а не Селия, — напряженным голосом поправила я. — И я думаю, что мы все-таки можем поговорить наедине. Вместе с Оливером, конечно. Он — моя семья.

— Ох, Селия…

— Унни.

Несколько секунд мы с мамой смотрели друг другу в глаза, а затем она кивнула. Обернулась к своим придворным и что-то коротко произнесла на стрекочущем языке.

Новый виток перешептываний, и придворные бросились врассыпную, как рыбки.

— Что ж. Где здесь зал для аудиенций?

Я точно говорю с русалкой, которая несколько лет прожила в рыбацкой хижине?

— Ну, если вы настаиваете, — хмыкнул Оливер, выходя вперед. — Прошу сюда.

И он повел нас в ветхий от старости особняк, без световых кристаллов, без зеленых огней и, местами, без окон. Вид у Оливера был крайне самодовольный.

— Оу-трэ, — бормотала мама, — оу-трэ, рыбка моя, мой морской ежик, оу-трэ…

В самом центре лестницы, ведущей наверх, была дыра, Оливер несколько секунд стоял напротив нее, цокая языком, а затем повел нас в противоположную сторону. Открыл какую-то неприметную дверь, и мы оказались на кухне.

В домах знатных, например, в Стортон-холле, кухня и столовая были разделены, такая же планировка была и в этом особняке.

Так что в крохотном помещении, где мы оказались, стоял небольшой стол для готовки, пара стульев, огромная печь. Валялась старая хозяйственная утварь.

Когда Оливер открыл дверь, мимо с громким писком что-то прошмыгнуло, и я понадеялась, что это не пикси: от них не избавиться, проще сжечь дом.

— Прошу, присаживайтесь, — церемонно кивнул Оливер.

Он сформировал небольшое заклинание, которое втянуло в себя всю пыль с кухни, но едва ли от этого помещение перестало выглядеть жалко.

— Оу-трэ, рыбка моя, неужели ты здесь живешь?

— Что? Мам, ты все не так поняла! Оливер!

Только сейчас я уловила смысл этого задумчивого брождения по особняку и то, что Оливер в итоге привел нас в кухню. Спасибо, что хоть не в каморку для швабр!

Все-таки в Оливере было слишком много от воспитания Дрангура.

— Да, дорогая? Прости, все, чем я владею — к твоим ногам. Как видишь, тут небогато, но мое сердце — это почти единственное, что я имею, и оно твое…

— Ох, святые, — простонала я и наконец подняла взгляд на маму. — Ладно. Что ты… мама, я поверить не могу, что ты появилась.

— Разумеется, я появилась! Ты ведь меня звала!

Логика — прямая, как луч боевого заклинания.

— Почему ты ушла? Почему вообще… В деревне мне рассказывали, что ты несколько лет жила среди людей. Что ты… любила папу. А потом ушла. Почему? Как?

Пока я сыпала вопросами, мама молчала, а затем, тихонько кашлянув, села на краешек стула и расправила мокрые складки платья. В этот момент я поняла, что моя-то одежда давно сухая — похоже, Оливер постарался. Сердце кольнуло от благодарности и нежности.

— Селия, моя улиточка, у меня не было выбора.

— Давай начнем с того, как ты вообще оказалась на суше?

Я должна была догадаться: из моря мою маму вытолкнуло… любопытство. Ну разумеется. То же самое качество, которое не давало мне спокойно жить с самого детства.

Русалки всегда недолюбливали людей и, следует отметить, за дело: одно время русалобойный промысел на суше процветал. Люди отлавливали русалок и продавали все: чешую, русалочьи слезы, кровь, волосы, а то и целых плененных русалок. Причина этого проста — русалки пропитаны магией, каждая их частичка ценна для людей. К примеру, отвар из чешуи делает красивее. Слезы — умнее. Про поцелуй русалки, добровольно отданную часть магии, и говорить не стоило.

Людям редко удавалось поймать русалку, а потому стоило это все бешеных денег.

Я скосила взгляд на Оливера, и он хмуро кивнул, подтверждая слова мамы.

— Русалки платили сторицей за каждого погибшего, — добавил он. — Редкий человеческий корабль доходил до пункта назначения целым и невредимым. Рыбаки опасались отплывать далеко от берега — на них набрасывались целыми стаями.

— Разумеется, — церемонно кивнула мама. — Хвост за хвост, плавник за плавник, и никак иначе.

— У нас же нет хвостов и плавников? — удивленно спросила я, только сейчас уловив нестыковки в ее рассказе.

В ответ на это мама повела ладонью над предплечьем — и кожа, до этого гладкая и человеческая, вдруг заиграла сотнями чешуек, встопорщилась крохотным радужным плавником. Я моргнула.

Что ж, может, где-то под платьем прячется и хвост?..

Интересно, все-таки, как так вышло, что я этого не унаследовала? Значит ли это, что любой смесок человека и русалки будет выглядеть как человек? То есть, в каком-то смысле, человеческая природа доминирует?

Так, надо сосредоточиться на рассказе!

Со временем кровопролитная война людей и русалок поутихла, никто уже не помнил, что стало тому причиной. Русалки ушли на дно — буквально — и вовсе перестали иметь дела с людьми. Со временем люди о них почти забыли, а русалки рассказывали детям сказки о чудовищах, живущих на суше и жаждущих крови.

Моя мама, наслушавшись таких сказок, естественно, захотела на этих чудовищ посмотреть. Что и сделала как только подросла и смогла избавиться от надзора нянек.

Нет, мы точно родственники. К гадалке не ходи.

Каково же было ее удивление, когда первый увиденный ею человек на странной лодке оказался не очень-то похож на чудовище. Он был красив: голубые глаза, светлая кожа, светлые волосы. Почти как тритон, но грубее, суше, крепче и «бергрен» — «земнее», — как выразилась мама.

Мама рассказала, что подготовилась к встрече с человеком и готова была к любой атаке, вооружилась заточенными ракушками и заколдованными кораллами. Такой был ее план: увидеть человека и убить его, пока он не убил ее.

К сожалению, человек не попытался напасть. Вернее, он кинулся к русалке, но, как мама быстро поняла, потому что ему было любопытно. Как и ей. Он даже нырнул с лодки в море, когда она струсила и решила уплыть подальше, но едва не утонул. Маме пришлось его вытаскивать.

Я хотела спросить, почему она решила спасти того, кого собиралась убить, но решила, что это не лучший момент.

— Я только потом поняла, что не все люди такие. Он был восторженным. У него было это выражение лица. Улыбка. Ни у кого больше такой не видела.

Выражение лица русалки стало непривычно мягким.

— Ты в него влюбилась, — проговорила я потрясенно.

— Нельзя было не влюбиться, — она улыбнулась.

— И что вы?..